– Пак, почему вы решили основать «Субмарину Чудес»? Я видел магазины под управлением корейцев. Но ГБО – довольно необычный выбор, – задал Эйб первый из сложных вопросов, требующих длинных ответов.
Пак бросил взгляд на присяжных и попробовал представить себе, что это его новые друзья, как советовал Эйб.
– Я работал… в центре оздоровления…в Сеуле, – начал он. – Я мечтал… основать нечто похожее… помогать людям.
Заученные слова казались неправильными, прилипали, как клей. Надо лучше стараться, – внутренне наставлял сам себя Пак.
– Расскажите, зачем вам потребовалась страховка от пожара.
– Страховка от пожара рекомендована требованиями по эксплуатации приборов ГБО, – повторил Пак фразу, которую репетировал сотню раз вчера вечером. Тогда его язык сильно напрягался от скопления звуков «р», заставляя запинаться. К счастью, сейчас присяжные его, похоже, поняли.
– Почему именно 1,3 миллиона?
– Сумму определила компания, – опять заученно ответил Пак, вспоминая, как тогда он был в ярости, что ему придется ежемесячно платить такую сумму за нечто, чего может никогда не произойти. Но выбора не было. Жанин настояла, что страховка нужна, поставила это условием их сделки. У Эйба за спиной сидела Жанин, бледная, опустив глаза, и Пак подумал, неужели она не спала ночью, сожалея об их тайном сговоре, наличных выплатах, гадая, как же их вдохновленные планы привели их сюда.
– Вчера мисс Ог обвинила вас в том, что вы звонили в компанию с телефона Мэтта Томпсона по поводу поджога. Пак, – Эйб подошел ближе, – вы совершали тот звонок?
– Нет. Я никогда не звонил с телефона Мэтта. Я не звонил в компанию. Не́зачем. Я знаю ответ. Все написано в договоре.
Эйб поднял документ, словно демонстрируя его толщину, по меньшей мере в пару сантиметров, потом передал его Паку.
– Это тот договор?
– Да. Я прочитал его, прежде чем подписать.
Эйб изобразил удивление.
– Неужели? Это длинный документ. Многие не читают мелкий шрифт. Я вот не читаю, а я юрист.
Присяжные закивали. Пак сразу понял, что они, как и большинство американцев, по словам Эйба, из той категории людей, которые просто подписывают все не глядя. На взгляд Пака, такой подход либо говорит о невероятной доверчивости, либо является признаком лени. Возможно и то, и другое сразу.
– Я не знаком с американским бизнесом. Поэтому должен прочитать. Я перевел на корейский при помощи словаря, – Пак перелистал до той страницы, где говорилось про поджог, и поднял ее. Присяжные сидели слишком далеко, чтобы разобрать слова, но они разглядели надписи на полях.
– И ответ на вопрос о поджоге содержится в этом документе?
– Да, – сказал Пак и зачитал развернутое положение, представлявшее образец словесного избытка, предложение на восемнадцать строк, наполненное двоеточиями и длинными словами. Затем показал на свою запись на корейском. – Вот мой перевод в краткой форме: вы получите деньги, если кто-то устроит поджог, но вы не будете иметь к этому никакого отношения.
Эйб кивнул.
– Следующее, в чем защита пыталась вас обвинить, это записка на бумаге с логотипом «Эйч-Март», которую подсудимая, по ее словам, нашла, – Эйб сжал челюсти, и Пак понял, что его расстраивает «смена лояльности» Терезы, как он это назвал. – Пак, писали ли вы или получали подобную записку?
– Нет. Никогда, – сказал Пак.
– Вам что-нибудь о ней известно?
– Нет.
– Но у вас есть блокнот с логотипом «Эйч-Март»?
– Да, он лежит в ангаре. Многие им пользуются. Элизабет, например. Ей нравился размер. Я отдал ей один блокнот. Чтобы носить в сумочке.
– Стоп, получается, у подсудимой в сумочке лежал целый блокнот от компании «Эйч-Март»? – Эйб выглядел пораженным, словно не знал заранее, словно не он написал Паку ответ.
– Да, – Пак с трудом сдержал улыбку, глядя на театральность Эйба.
– Получается, она легко могла скомкать лист бумаги с логотипом «Эйч-Март» и положить так, чтобы его заметили?
– Протестую, призыв к спекуляциям, – встала Шеннон.
– Отклонено.
По лицу Эйба быстрым облачком скользнула улыбка, когда он поставил на подставку лист бумаги.
– Это копия вчерашней таблицы, которой пользовалась мисс Ог.
Пак взглянул на красные буквы, обвинявшие его в разрушении жизней его пациентов, лица дочери, его собственных ног.
– Пак, ваше имя встречается много раз. Давайте это объясним. Во-первых, наличие у вас орудия, в нашем случае, сигарет «Кэмел». У вас были такие прошлым летом?
– Нет. У меня запрещено курить. Это слишком опасно при работе с кислородом.
– А до прошлого лета? Вы курили?
Пак просил Эйба не задавать этот вопрос, но Эйб сказал, что у Шеннон наверняка будут свидетельства, что раньше он курил, и если он признается сразу, это сведет на нет ее последующее нападение.
– Да, в Балтиморе. Но не после переезда в Вирджинию.
– Вы покупали сигареты или что-либо еще в каком-либо магазине «7-Элевен»?
– Нет, я видел такие магазины в Балтиморе, но никогда не заходил. Рядом с Бухтой Чудес я их не видел.
Эйб подошел ближе.
– Прошлым летом вы хоть раз покупали сигареты или касались их?
Пак сглотнул. Нечего стыдиться белой лжи, когда технически ответы неправда, но служат во имя высшего блага.
– Нет.
Эйб взял красный маркер, прошел к подставке и вычеркнул имя «П. Ю» рядом с графой «Вещи, принадлежавшие подозреваемому». Потом закрыл маркер, щелчок крышки поставил восклицательный знак после удаления имени Пака.
– Следующее. Возможность совершить убийство. Здесь было много путаницы из-за вашего соседа, вашего голоса, все такое. Итак, скажите, раз и навсегда: где вы находились во время последнего сеанса перед взрывом?
Пак отвечал медленно, намеренно протягивая каждый слог:
– Я был в ангаре. Все время, – это не ложь. Не совсем. Это не имело никакого отношения к личности поджигателя.
– Вы сразу же открыли люк?
– Нет, – сказал он и снова повторил, что это правда. Это невозможно в любом случае. Пак объяснил, что сделал бы, будь он там: надо перекрыть кислород вручную, на случай если пульт управления поврежден, потом медленно снижать давление, чтобы быстрая смена не вызвала повторного взрыва, в результате люк бы открылся с более чем минутной задержкой.
– Это многое объясняет. Спасибо, – сказал Эйб. – А теперь, Пак, есть ли у вас еще какие-либо доказательства, что вы не выходили на улицу к баллонам с кислородом перед взрывом?
– Да, запись разговоров с моего мобильного, – ответил Пак, и Эйб передал копии. – С 20:05 по 20:22 я звонил электрикам и выяснял, когда они все починят, а также жене, узнать, когда она вернется с батарейками. Семнадцать минут постоянных телефонных разговоров.
– Хорошо, вижу, но что с того? Вы же могли говорить по телефону и находясь снаружи, одновременно разводя огонь под шлангом с кислородом.
– Нет, это невозможно, – Пак не смог сдержать легкой улыбки и покачал головой.
– Почему же? – нахмурился Эйб, изображая озадаченность.
– Рядом с баллонами кислорода сеть не ловит. Перед ангаром связь есть, но не сзади. Что внутри, что снаружи. Все пациенты это знают. Если нужно позвонить, нужно пройти к фасаду.
– Понимаю. Получается, вы не могли находиться рядом с тем местом, где начался пожар, с 20:05 и до момента взрыва. Нет близости, нет возможности, – Эйб открыл маркер и вычеркнул его имя рядом с «Возможностью совершить преступление». – Продолжим. «Особые знания и интересы», тут мисс Ог тоже написала «П. Ю».
Пак расслышал смешки.
– Пак, как лицензированный оператор оборудования ГБО вы изучали пожары в системах ГБО, верно?
– Да, я изучал, как избегать возникновения пожара. Как повысить безопасность.
– Спасибо, – сказал Эйб и написал под его именем рядом с «Особыми знаниями и интересами»: «(для дела – безопасность)», а потом продолжил. – Итак, мы подошли к последнему пункту. Мотив. Позвольте спросить прямо: вы поджигали собственный бизнес, когда внутри пациенты и семья поблизости, чтобы получить 1,3 миллиона долларов?
Паку даже не пришлось изображать смех над невероятностью этого предположения.
– Нет, – он посмотрел на присяжных, стараясь смотреть на тех, кто постарше. – У кого есть дети, тот поймет. Я никогда не стану рисковать моим ребенком ради денег. Мы переехали в Америку ради дочери. Ради ее будущего. Все ради семьи, – уверенно произносил Пак и видел, как кивают присяжные. – Мой бизнес увлек меня. «Субмарина Чудес»! У нас было много звонков от родителей детей-инвалидов, пациенты записывались в лист ожидания. Мы были счастливы. Не было причины все уничтожать. Зачем?
– Наверное, кто-то ответит, что ради денег. 1,3 миллиона – это большая сумма.
Пак глянул на свои бесполезные ноги в инвалидной коляске, коснулся стали, холодной даже в жарком зале суда.
– Больничные счета. Полтора миллиона долларов. Дочь была в коме. Доктора говорят, я едва ли смогу ходить, – Пак взглянул на Мэри, щеки у которой были влажными от слез. – Нет, 1,3 миллиона долларов – это очень немного.
Эйб посмотрел на присяжных, все двенадцать смотрели на Пака с сочувствием, чуть подавшись вперед, словно желая перегнуться через ограждение и дотронуться до него, утешить. Эйб поднес кончик красного маркера к букве «П» в надписи «П. Ю.» рядом с «Мотивом преступления». Он задержал взгляд, покачал головой, а потом медленно, но уверенно перечеркнул имя своего подзащитного.
– Пак, Мэтт Томпсон рассказал, что вы вбегали прямо в огонь, в горящую комнату, много раз, даже после того, как получили серьезные травмы. Зачем?
Этого не было на бумаге, но Пак, к собственному удивлению, не запаниковал от необходимости отвечать без тренировки. Он оглядел ряды зрителей, Мэтта, Терезу и других пациентов позади. Он подумал о детях, о Розе в инвалидной коляске, вспомнил, как ТиДжей размахивал руками, словно птичка, и еще Генри. Стеснительный Генри, все время смотрящий куда-то вверх, словно не может оторваться от неба.