ствола с наростами и узлами, и подумала о Паке, гордом супруге, уволенном меньше чем через год после того, как его семья уехала в другую страну. Они нечасто разговаривали в эти четыре года разлуки – международные звонки стоили дорого, а их графики работы не сочетались. Она сама избегала говорить о дурных вестях во время этих разговоров. Удивлена ли она, что он не захотел делиться своим позором ни по телефону, ни в письме? Здесь, вдалеке от внезапного потрясения от его предательства, гнев Янг начал осыпаться по краям, уступая место жалости. Да, теперь она видела, как легко оправдать замалчивание происходящего буквально на другом конце света, и ничего с этим поделать не могла. Наверное, она даже сможет его простить.
И все равно оставались еще шары. Дело в том, что Пак отлично знал, что фольгированные шары могут стать причиной короткого замыкания. Наверное, это известно каждому корейцу, у которого есть дети. То, как бытовые предметы становятся причиной несчастных случаев, являлось популярной темой для самых разных научных проектов в Корее. Когда Мэри была в пятом классе, мальчик обошел ее на конкурсе с экспонатом, демонстрирующим фольгированный шарик, падающие в ванну фены и загорающиеся старые провода, и она была очень удивлена, что американцы, казалось, не подозревают об опасности. (С другой стороны, американцы не на высоте в международном рейтинге научного образования.) А Пак был в магазине, где продаются шарики, за несколько часов до того, как возникли перебои с электричеством. Но значит ли это, что он их вызвал? Это бессмыслица. И что еще там про курение? Прошлым летом ей несколько раз казалось, будто она чувствовала запах сигареты, но такой слабый, что она решила, это от соседей, гуляющих неподалеку с собакой и курящих. А работа… Если бы он действительно потерял работу в Корее, как бы ему удалось скопить столько денег перед переездом в Америку?
Она зажмурилась и потрясла головой, надеясь, что мысли прояснятся, но вопросы у нее в голове сталкивались один с другим, с каждым ударом их становилось все больше, они разрывали ее мозг, вызывая дурноту. На капот машины прыгнула белка и посмотрела сквозь ветровое стекло, склоняя голову набок, как ребенок, рассматривающий рыбку в аквариуме и спрашивающий: «Что это ты там делаешь?»
Ей нужны были ответы. Она отпустила тормоз, сдала назад от дерева и подъехала к дороге. Если повернуть налево, она сможет вернуться в суд до окончания перерыва, к мужу. Но ответов она там не получит. Только новую ложь и новые вопросы. Сейчас, когда рядом нет ни Пака, ни Мэри, у нее была идеальная, возможно даже единственная возможность сделать то, что нужно. Она больше не будет ждать, пока кто-то даст ей расплывчатые бессмысленные ответы. Не будет наблюдать и доверять.
Она повернула направо. Ей нужно во всем разобраться. Самой.
Сарай стоял на самой границе их участка, на расстоянии плевка от столба, где застряли шарики в тот день. Когда Янг зашла, ей в нос ударили запахи – жгучие, влажные, прокисшие. Дождь мелко барабанил по алюминиевой крыше, вода с глухими ударами стекала сквозь щели на гниющие доски пола. Пол покрывали инструменты и жухлые листья, покрытые слоем пыли, ржавчины и плесени, которая по углам собиралась в черно-зеленую слизь.
Интересно, долго ли ей придется стоять неподвижно, чтобы пауки начали по ней ползать? Год заброшенности: промозглая осень, один ураган, четыре метели и лето, побивающее все рекорды по уровню влажности. Вот и все, что нужно, чтобы превратить их годы в Сеуле и Балтиморе в кучу позабытых вещей разной степени гниения. В их халупе не было ни чердака, ни кладовки. Если Пак что-то прячет, то только здесь.
Она подошла к стопке коробок от переезда в углу и стащила лежавший сверху пакет с мусором, раньше прозрачный, но теперь покрытый паутиной. Белесая пыль поднялась как туман, прежде чем влага воздуха притянула ее вниз в свободном падении, и Янг уловила запах затхлости, появляющийся когда землю из глубины впервые выкапывают на воздух.
Она нашла это в третьей коробке, самой нижней, самой труднодоступной. Две верхние коробки стояли почти пустые, в третьей лежали ее учебники по философии, про которые она давно позабыла. Если не изучать содержимое достаточно внимательно, можно было бы и не заметить аккуратно завернутую в оберточную бумагу и уложенную между двумя книгами похожего размера жестяную коробочку из бакалеи. В этой коробочке они хранили сигареты из поврежденных пачек, которые она придумала продавать по пятьдесят центов за штуку. Она сообщила покупателям на социальном обеспечении, что на продуктовые карточки покупать сигареты не разрешается, но она не может помешать им покупать их на сдачу с карточек, и продажи пошли вверх, так что ей даже пришлось вскрывать неповрежденные пачки, чтобы покрыть спрос.
В последний раз она видела эту коробочку во время переезда. Коробочка лежала поверх стопки свитеров, ожидавших упаковки. Она открыла ее и обнаружила, что в ней полно сигарет. Она спросила Пака, зачем он ее принес, разве он не собирался бросить курить? Он ответил, что не хочет выбрасывать отличные сигареты, их там чуть ли не сотня. «Ты что, будешь хранить сигареты, чтобы завещать нашим правнукам?» – засмеялась она. Он улыбнулся, но отвел взгляд, а она объяснила, что вообще-то это имущество магазина и принадлежит его владельцам. Потом попросила его положить жестянку к другим вещам, которые надо было вернуть. Тогда она видела ее в последний раз – в Балтиморе, у Пака в руках, он взял ее, чтобы отнести Кэнгам. А теперь она лежит здесь, намеренно спрятанная поглубже.
Янг достала жестянку из бумажного пакета и открыла крышку. Как и в прошлый раз сигареты выстилали коробочку стройными рядами, но теперь сверху добавились две пачки жвачки «Двойная мята» (любимая жвачка Пака) и походная баночка освежителя воздуха («удаляет любые запахи»). Янг захлопнула крышку и посмотрела на коробку от переезда. Что еще здесь спрятано?
Она подняла коробку. Та была тяжелой, дно покрылось липкой плесенью, но она вцепилась покрепче, подняла и перевернула. Все содержимое вывалилось, создав облако пыли и сухой паутины. Она швырнула пустую коробку об стену – приятно было услышать, как она шлепнулась, хотя большее удовлетворение она получила от глухих ударов книг, падающих на пол, одна за другой – и оглядела предметы на полу в поисках… чего? Чека за шарики? Спичек из «7-Элевен»? Записки на бумаге с логотипом «Эйч-Март»? Хоть чего-нибудь. Но там ничего не было. Ее окружали только корейские книги, некоторые порвались от падения, а три книги каким-то образом упали вместе, будто склеенные, и образовали на полу аккуратную стопку.
Янг подошла к этим трем книгам. Вблизи она заметила, что книга посередине лежит неровно. У нее внутри что-то есть, обложка несколько приподнималась. Она осторожно дотронулась до верхней книги кончиком сандалии. Так осторожно, словно книги – это ядовитые змеи, которые только кажутся мертвыми, но в любой момент могут проснуться, Дотронувшись, легонько толкнула ее, чтобы только сбить на пол. Затем наклонилась и подняла вторую книгу – «Теорию справедливости» Джона Роулза, ее любимую книгу в университете. Так вот из-за чего поднималась обложка – открыв книгу, она увидела такие знакомые листы бумаги, исписанные ее аккуратным почерком. Это были ее конспекты и тезисы для магистерской диссертации, где она сравнивала Роулза, Канта и Локка в применении к Раскольникову из широко известного произведения Достоевского «Преступление и наказание». Она так и не защитилась, мама заставила бросить («Никому не нужна жена более образованная, чем ты сам, это унизительно!») А потом Янг и забыла, что не выбросила их. Она отложила их в сторону и пролистала нижнюю книгу.
Только закончив просматривать книги, Янг заметила, что все это время задерживала дыхание. Она закрыла глаза и выдохнула. Выдох принес облегчение, покалывание в пальцах возвестило, что кислород снова насыщает тело. Она ожидала найти что-то еще, была в этом уверена и боялась до жути. Но что же она обнаружила на самом деле? Доказательство того, что Пак не бросил курить и своровал (если это можно так назвать) сигарет на пятьдесят долларов? Ну и что? Да, у него иногда бывали секреты. А у какого мужа их нет? Он курил, и после взрыва решил скрыть курение из страха, что его несправедливо осудят. Что в этом дурного?
Она посмотрела на часы. 14:19. Пора возвращаться в суд. Потом она найдет время и устроит Паку допрос. Даже не допрос, это слишком сильное слово. Просто спросит. Обсудит. Она покажет ему жестянку и посмотрит, что он ответит.
Руки у нее подрагивали, когда она подняла жестянку. Ей пришлось фыркнуть на себя, посмеяться над уровнем паники, до которого она сама себя накрутила, уверенная, что раскроет какие-то неопровержимые доказательства, уличающие мужа во лжи. Не только это. Теперь, когда все закончилось, она могла признаться: она ожидала найти доказательства того, что ее муж, этот интеллигентный человек, любящий ее и дочь, бросившийся в огонь ради своих пациентов, – убийца. «Сахр-еен. Бан-хва», – сказала Янг в полный голос. Убийство. Поджог. Она почувствовала себя низко за то, что могла такое подумать, что допустила подобные мысли. Плохая жена.
Она взяла коробочку и подняла бумажный пакет, в котором та лежала. Раскрыла пакет, чтобы убрать жестянку на место, но заметила внутри что-то еще. Достала. Буклет на корейском, «требования для возвращения в Южную Корею», к ним степлером прикреплена визитка риэлтора из Аннандейла и рукописная записка на корейском: «Как здорово, что вы возвращаетесь. Надеюсь, буклет поможет. Прилагаю списки по вашему запросу. Звоните в любое время.»
Сзади к буклету был прикреплен документ. Список квартир в Сеуле, все доступны в момент обращения. Она вернулась к первой странице. Дата запроса: 08/08/19. 19 августа 2008 года.
Ровно за неделю до взрыва. Пак планировал переехать обратно в Корею.
Тереза
Спустя два дня после взрыва она подслушала обсуждение «трагедии», как его называли в те первые дни. Она сидела в больничном кафе, пила кофе, точнее, помешивала, притворяясь, что пьет.