– Даже если не считать аутизма, у Генри ведь наблюдалась положительная динамика и в других сферах? В три года это был чуть ли не истощенный мальчик во втором процентиле, страдающий от частой диареи, а в восемь лет попадал уже в сороковой процентиль и без проблем с пищеварением. Вы же помните соответствующие записи в его медицинской карте, детектив?
Хейтс густо покраснела.
– Но ведь дело не в этом. Дело в том, что так называемые методы лечения опасны и избыточны, а это уже подпадает под определение медицинского насилия, независимо от последствий. И давайте не будем забывать – одно вредное последствие Генри все же коснулось, а именно смерть, вызванная широкоизвестным риском возгорания во время одной из подобных процедур, ГБО.
– Да ну? Вот уж не знала, что терапия ГБО в лицензированной организации приравнивается к медицинскому насилию, – Шеннон повернулась к зрителям. – Здесь сидит, наверное, двадцать или тридцать семей, являвшихся клиентами «Субмарины Чудес». Получается, вы все эти семьи проверили на предмет жестокого обращения с детьми на основании того факта, что они прибегли к столь опасному методу лечения своих детей. Вы это пытаетесь сказать, детектив?
Краем глаза Мэтт уловил, как женщины в зрительских рядах нервно переглядываются, посматривают на Элизабет, словно им раньше и в голову не приходило, что их могут обвинить в тех же преступлениях, за которые сейчас судят ее. Не поэтому ли они теперь так мечтали поверить, что она на самом деле жестокая убийца? Ведь если не она устроила поджог, возможно, то, что их дети сейчас дома в безопасности, а не в гробу, это просто воля случая?
– Ну конечно же нет, – ответила Хейтс. – Нельзя рассматривать только что-то одно. Дело не в ГБО самом по себе. Но она прибегала к экстремальным методикам, таким как внутривенное хелирование и выпаивание отбеливателем.
– Хорошо. Давайте это обсудим. Разрешено ли внутривенное хелирование к использованию в США?
– Да, но в качестве терапии отравления тяжелыми металлами. Его у Генри не было.
– Знакомы ли вы с исследованием Брауновского университета, в котором мышам вводили тиомерсал, консервант на основе ртути, вплоть до 2001 года входивший в состав многих вакцин, и те приобретали социально-нетипичное поведение, схожее с аутизмом, но становились нормальными после курса хелирования?
Мэтт ни о чем подобном не слышал. Неужели это правда?
– Нет, не знакомо.
– Неужели? Это исследование описывалось в номере «Журнала Уолл Стрит», который я нашла в ваших документах, рядом со справками, подтверждающими, что Генри малышом неоднократно получал вакцины, содержащие тиомерсал, которые тогда еще использовались.
Хейтс поджала губы, словно заставляя себя смолчать.
– Известно ли вам, что одна из исследователей, доктор Анджели Холл, которая работала врачом в Стэндфордской больнице и профессором в Стэндфордском медицинском университете, занимается лечением детей с аутизмом и в том числе прибегает к хелированию?
Мэтту данное имя не было знакомо, но разве можно спорить со столь исчерпывающими данными?
– Нет, я не знаю об этом враче, – ответила Хейтс, – зато я знаю, что несколько детей с аутизмом недавно умерли от внутривенного хелирования.
– Причина была в халатности врача, лишенного лицензии на осуществление медицинской деятельности, не так ли?
– Кажется, так.
– От врачебных ошибок иногда умирают, – Шеннон повернулась к присяжным. – Только в прошлом месяце я читала о ребенке, которому педиатр назначил неправильную дозу парацетамола, что привело к смерти. Скажите, детектив, если я завтра дам ребенку парацетамол, станет ли это медицинским насилием, раз он является, очевидно, опасным медицинским препаратом, способным убить ребенка.
– Хелирование и парацетамол – это разные вещи. Подсудимая давала Генри унитиол, опасное химическое соединение, обычно применяющееся только в больнице. Она же получила его по почте от натуропата из другого штата.
– Известно ли вам, детектив, что этот натуропат из другого штата – сотрудник клиники доктора Холл, и она руководствовалась рецептом, выписанным для Генри доктором Холл?
– Нет, это не было мне известно, – Хейтс с удивлением подняла брови.
– Считаете ли вы медицинским насилием применение лекарственных средств, выписанных неврологом, преподающим в Стэнфорде?
Она сжала губы и немного подумала, и Мэтт хотел уже крикнуть ей: «Давай же, не будь идиоткой», но она наконец ответила:
– Нет.
– Вот и отлично, – Шеннон вычеркнула в таблице «в/в хелирование». – У нас осталось только так называемое лечение отбеливателем. Детектив, известна ли вам химическая формула отбеливателя?
– Нет.
– У вас в документах она приведена, это NaОCl, гипохлорит натрия. А какова химическая формула минеральной добавки, которую Элизабет давала Генри и которую вы называете отбеливателем?
– Диоксид хлора, – она слегка нахмурилась.
– Да, ClO2. Причем всего несколько капель, растворенных в воде. Знаете ли вы, детектив, что это вещество используют производители для очистки бутилированной воды? – Шеннон обернулась к присяжным. – Вода, которую мы покупаем в супермаркетах, содержит то же самое вещество, что и минеральная добавка, которую она называет «отбеливателем».
– Кто тут дает показания, судья? – спросил Эйб, вставая, но Шеннон продолжила, повысив голос и ускорив темп речи. – Диоксид хлора присутствует в огромном количестве противогрибковых препаратов. Арестовываете ли вы родителей, если они покупают эти средства в «Уолгрин»?
– Возражаю, – снова выступил Эйб. – Я пытался сдерживаться, но она задает свидетельнице вопросы вне ее компетенции, не говоря уже об упоминаемых занятных фактах, отсутствующих среди документов дела. Детектив Хейтс не является ни врачом, ни химиком или медицинским экспертом.
Лицо Шеннон покраснело от горячего возмущения.
– Это я и хочу показать, ваша честь. Детектив Хейтс не является специалистом, не знает базовых вещей о тех методах лечения, которые она назвала – непонятно на чем основываясь – опасными и излишними, и она даже не попыталась прочитать то, что содержится в ее же документах.
– Протест принимается, – объявил судья. – Мисс Ог, вы можете вызвать для дачи показаний своих экспертов, но пока что придерживайтесь того, что есть в материалах дела и входит в сферу прямых обязанностей детектива.
– Да, ваша честь, – кивнула Шеннон и повернулась к Хейтс. – Детектив, разрешено ли вам самостоятельно принимать решение о необходимости расследования? Например, если в ходе расследования начатого ранее дела вы обнаруживаете свидетельства жестокого обращения со стороны другого родителя, можете ли вы завести новое дело?
– Конечно. Для нас несущественно, как именно жалоба попала в нашу службу.
– В данном случае, вы из обсуждений на интернет-форумах получили свидетельства того, что многие другие родители в вашей юрисдикции прибегают и к внутривенному хелированию, и к минеральной добавке, так?
Детектив бросила беглый взгляд на ряды зрителей, прежде чем согласиться.
– В отношении скольких родителей вы провели расследование по подозрению в медицинском насилии?
– Ни единого, – она снова бросила взгляд на зрителей.
– Верно ли, что причина этого в том, что вы не считаете факт использования минеральной добавки либо хелирования достаточным, чтобы составить дело о жестоком обращении с ребенком?
Мэтту даже показалось, что он почти услышал продолжение: «Потому что, если эти методы лечения являются жестоким обращением, половину здесь присутствующих давным-давно надо отправить в тюрьму».
Хейтс уставилась на Шеннон, та смотрела в ответ, борьба взглядов продолжалась не одну секунду, переросла из неловкой в откровенно болезненную, наконец Хейтс произнесла:
– Верно.
– Спасибо, – сказала Шеннон, нарочито медленно подошла к табличке и жирно перечеркнула последнюю строку «медицинское насилие».
Мэтт посмотрел на Элизабет. Та не изменилась в лице, оно все еще ничего не выражало, как и вчера, когда детектив Хейтс описывала ее как насильника-садиста, совершающего жестокие эксперименты над ребенком, просто чтобы поиздеваться. Только теперь причина была не в бессердечии, а в оцепенении. Ее сознание затуманилось горем. И ему пришло в голову то, что он знал с самого утра, когда только проснулся: он должен рассказать Эйбу и, возможно, Шеннон. Наверное, не все, но хотя бы про Мэри и звонок в страховую, про записку на бумаге из «Эйч-Март». С сигаретами можно подождать, как все будет развиваться. Только тогда надо найти Мэри и предупредить ее. Дать ей шанс первой пойти к Эйбу и сознаться.
Он дотронулся до плеча Жанин:
– Мне надо уйти, – одними губами произнес он и показал на пейджер, словно его вызывают с работы.
– Хорошо, я потом перескажу, – прошептала она.
Он встал и вышел из зала суда. Уходя, он увидел, как Шеннон показывает рукой на уже перечеркнутую таблицу.
– Детектив, – сказала она. – Мне хотелось бы прояснить кое-что, что мы уже обсуждали ранее, – Шеннон что-то подписала и спросила: – вы же это написали во время совещания с коллегами?
Мэтт остановился у двери и посмотрел. Но только после того, как Хейтс ответила: «Да, именно это», Шеннон отошла, открывая Мэтту обзор. Наверху, над вычеркнутым списком из видов насилия Шеннон крупными буквами написала и обвела в кружочек: «НЕТ НАСИЛИЯ – НЕТ МОТИВА».
Элизабет
Она заметила их во время перерыва, вне зала суда. Приличная компания – женщин двадцать-тридцать – из их группы поддержки матерей детей-аутистов. В последний раз она видела их на похоронах Генри. Тогда она еще была пережившей трагедию матерью, заслужившей их соболезнования и заставлявшей их испытывать печаль, а еще, может быть, вину (в сочетании с тайным превосходством – их-то дети остались живы.) Это было до ареста и того, как она стала появляться в новостях, они тогда еще не прекратили визиты с кастрюльками еды. Она надеялась, что кто-нибудь придет на суд, но всю неделю никого не было.