м. Несколько секунд спустя сказал в трубку: «Вечно ты думаешь о ней что-то плохое, она здесь, помогает мне. А батарейки под кухонной мойкой, только не бросай пациентов. Я отправлю за ними Мэри». Потом он повернулся и сказал ей: «Мэри, иди, прямо сейчас. Возьми четыре батарейки D и отнеси их в ангар», и продолжил в телефон: «Я приду через минуту и выпущу пациентов. Только не говори… Ю-бо? Ау? Ты там? Ю-бо?»
Пациенты. Выпущу их. Ангар.
Слова вихрем завертелись у нее в голове, у нее закружилась голова. Она повернулась. Побежала, быстро, как только могла. Пожалуйста, господи, пожалуйста, пусть бы огонь потух. Пусть все это окажется сном, кошмаром. Пусть она неправильно поняла слова отца. Ну как в ангаре еще могут быть пациенты? Последний сеанс давно завершился, Жанин это подтвердила. Кондиционеры выключены. Свет не горит. Машин нет. Что происходит?
Она не могла вдохнуть, не могла бежать, рисовая водка поднималась и обжигала горло, земля ходила ходуном, она сейчас упадет. Где-то вдалеке мама звала ее по имени, но она не останавливалась. Приближаясь к ангару, она увидела, что свет не горел. На парковке пусто. Кондиционеры не работали. Тишина, такая полная, что не было слышно ничего, кроме… Господи, изнутри доносился шум, словно кто-то стучал молотком, а из-за ангара – треск пламени, проедающего дерево. Дым поднимался сзади, и когда она обогнула угол, она почувствовала огонь, жар на лице, такой раскаленный, что она не могла приблизиться, хотя мозг и кричал ей подойти немедленно, броситься на стену, своим телом потушить огонь.
Она услышала голос матери, зовущей ее: «Ме-хе-я». Тихо. Нежно. Повернулась и увидела маму, смотревшую на нее немигающим взглядом, впитывающую ее образ, словно много лет ее не видела. Прямо перед взрывом она почувствовала, как ее тело поднимается в воздух, увидела, что мама идет к ней с широко разведенными руками. Она хотела подбежать к ней. Обнять и попросить держать ее крепко-крепко, и чтобы все снова стало хорошо. Как это было в ее детстве, когда мама еще была ее Ум-мой.
Янг
Как только Янг вслух обвинила свою дочь в убийстве, Мэри подняла глаза и встретилась с ней взглядом, лицо, искореженное морщинами, прояснилось и расслабилось. Наконец-то правда.
– Это бред, – прервал молчание Пак.
Янг не смотрела на него, она не могла оторваться от глаз дочери, впитывая все, что видела в них: потребность в ней, тоска по единению, по доверию. Как давно они в последний раз были близки, общались как-то иначе, чем бросая быстрые взгляды при обсуждении повседневной жизни? Странно, почти волшебно, как теперь все изменилось. Даже разница в языке – Янг и Пак говорили по-корейски, а Мэри отвечала им по-английски, как и всегда, – которая раньше ощущалась такой неловкой, теперь только усиливала близость, словно они создали свой собственный тайный язык.
– Ты понимаешь, что ты сказала? – спросил Пак. – Ты думаешь, мы сговорились? Думаешь, я все придумал, а потом попросил Мэри сделать самое опасное?
– Нет, – ответила Янг. – Я рассматривала такой вариант, но чем больше я думала, тем яснее понимала: ты никогда бы не стал разводить огонь, пока внутри есть люди. Я тебя знаю. Ты никогда не смог бы быть таким безразличным к чужим жизням.
– А Мэри могла?
– Нет. Я знаю, она бы не стала рисковать жизнями людей, – она нежно погладила Мэри по щеке, чтобы дать понять, что она все понимает. – Но если она думала, что в ангаре никого нет, что сеансы уже закончились и внутри пусто…
Последние морщинки стерлись с лица Мэри, глаза наполнились слезами. Благодарность, что ее мама узнала и, более того, поняла. Простила.
Янг утерла Мэри слезы.
– Поэтому ты все время твердила, что было очень тихо. Ты повторяла эти слова все время, после того как очнулась, и врачи думали, что ты просто переживаешь момент взрыва, но это не все. Ты не понимала, как получилось, что все выключено, а люди были внутри и кислород работал. Ты же не знала, что у нас отключилось электричество.
– Меня весь день не было, – сказала Мэри, голос ее звучал хрипло, словно она много дней не говорила. – Когда я вернулась, на парковке было пусто. Я была уверена, что сеансы уже завершились. Я думала, что кислород выключен и в здании пусто.
– Ну конечно, – сказала Янг. – Предыдущий сеанс задержался, поэтому на парковке не было свободных мест и пациентам из последней группы пришлось парковаться дальше по дороге. Когда пациенты из предпоследнего сеанса разъехались, парковка опустела. Откуда тебе было это знать?
– Я могла бы проверить вторую парковку. Я знала, что утром они там оставляли машины, но… – Мэри покачала головой. – Все это неважно. Я устроила поджог. Это не было случайностью. Я этого хотела. Это все моя вина.
– Ме-хе-я, не говори так, – сказал Пак. – Это не твоя вина…
– Ну конечно, это ее вина, – сказала Янг. Пак взглянул на нее, потрясенно разинув рот, словно вопрошая, как она можешь такое говорить. А она сказала Мэри: – Я не говорю, что ты хотела кого-то убить, ты и представить себе такого не могла. Но у твоих действий были последствия, и ты несешь за них ответственность. Я знаю, что ты тоже это знаешь. Я видела, как ты мучалась, сколько плакала. Тебя это убивало, походы в суд, то, что твои действия разрушили столько жизней.
Мэри кивнула, по ее лицу пронеслась новая волна облегчения от признания ее ответственности. Янг понимала – иногда, когда ты в чем-то провинился, а другие тщательно тебя выгораживают, это самое невыносимое. Будто ты несмышленый младенец.
– Когда я очнулась в больнице, я подумала сначала, что, может быть, мне все привиделось. Не то чтобы я не помнила. У меня были ясные воспоминания о том вечере: кое-что произошло, и я была очень расстроена, сильнее, чем когда-либо. И я шла мимо ангара, а там лежали сигареты и спички. Я не собиралась ничего такого делать, но, когда увидела их, мне показалось, что это судьба, словно это ровно то, что мне хотелось сделать в тот момент, просто сжечь все, уничтожить. И когда я зажгла огонь, было такое приятное чувство. Я стояла и смотрела, и раздувала пламя, чтобы убедиться, что ангар загорится, – Мэри посмотрела на нее. – Но меня совершенно сбил с толку взрыв, кислород ведь был отключен, поэтому я думала, что мне все приснилось, что кома повлияла на мою память. И это казалось разумным объяснением, потому что откуда бы там взяться сигарете?
– Так почему же ты ничего не рассказала? Ты правда не знала? – спросила Янг, тщательно скрывая сомнение в голосе. Она видела, как сильно Мэри хотелось в это верить, как она осознанно отбрасывала свои воспоминания как ложные, пока Пак сегодня не подтвердил, что сигарета была на самом деле, и не объяснил, откуда она взялась.
Мэри отвернулась, посмотрела на ярко-голубой квадрат их импровизированного окошка. Глубоко вдохнула, посмотрела на Пака, потом на Янг, и улыбнулась слабой грустной улыбкой.
– Нет, я это знала, – она потрясла головой. – Я была дурой. Я знала, что все случилось на самом деле.
– Так почему же ничего не рассказала? – спросила Янг. – Почему не пришла ко мне или к отцу?
Мэри закусила губу.
– Я собиралась. На следующий день после того, как пришла в себя, когда еще приходил Эйб. Но я не успела, вы рассказали мне про Элизабет, как у них есть все доказательства, что она планировала убить Генри. Я тогда подумала, что, наверное, это она. Она сложила веточки. Она положила сигарету и спички. Я подумала, что она зажгла сигарету и убежала, чтобы не оказаться рядом в момент взрыва, но сигарета потухла, может, от сильного порыва ветра, а потом ее нашла я. Мне от этого стало настолько легче, словно на самом деле не я развела огонь. Это Элизабет, это ее вина, я только повторно зажгла сигарету, пустая формальность, просто чтобы продолжить то, что задумала Элизабет.
– Это примирило тебя с мыслью, что ее обвиняют в суде? – спросила Янг.
Мэри кивнула.
– Я убеждала себя, что она виновна. Она заслужила наказания, потому что собиралась это осуществить, и у нее все бы получилось, не потухни сигарета. Я подумала, она может даже не догадываться, что тут замешан кто-то еще. Ее план сработал, и все случилось так, как она задумала. От этого я чувствовала себя менее виноватой, а потом… – Мэри прикрыла глаза и вздохнула.
– А потом ты увидела ее на этой неделе.
Мэри кивнула и открыла глаза.
– Все было не так, как говорил Эйб. На суде всплыло множество вопросов, и мне впервые пришло в голову: а что, если это не она? Что, если кто-то другой все подстроил, а она тут ни при чем?
– То есть, до этой недели ты не задумывалась, что она может быть невиновна? – Янг предполагала это, надеялась, но важно было подтвердить, что ее дочь не специально причинила боль невинной женщине.
– Нет. Я только вчера подумала, что это, наверное, – Мэри закусила губу, покачала головой, – кто-то другой, но я все еще считала, что Элизабет под подозрением. А сегодня утром Ап-ба рассказал, что это сделал он. Тогда я и поняла, что она ни при чем.
– А ты? – Янг обернулась к Паку. – Когда ты понял, что это сделала Мэри? Как долго ты уже ее прикрывал?
– Ю-бо, я думал, это Элизабет. Все это время я был уверен, что она наткнулась на мою заготовку и подожгла. А прошлой ночью, когда ты показала мне вещи из сарая, я запутался. Я принялся подозревать, но не мог вычислить, какое отношение Мэри может иметь ко всему этому. Меня пугала сама мысль, поэтому я решил ее прикрыть. Она увидела пакет из сарая, когда зашла, и рассказала мне все сегодня утром. Тогда-то я и рассказал ей, что это я оставил там сигарету, а не Элизабет. Тут ты нас и подслушала.
Теперь все обрело смысл. Все детали сложились. Но в какую картинку? Где решение?
Словно в ответ Мэри сказала:
– Я знаю, что должна все рассказать Эйбу. Я чуть было не призналась уже в начале недели, у него в кабинете, но все думала о смертной казни, и так испугалась, и… – лицо Мэри исказила гримаса стыда и раскаяния. Страха.
– С тобой ничего не случится, – сказала Пак. – Если ее обвинят, я возьму все на себя.