– Нет, – сказала Янг. – Мэри должна сознаться. Сейчас. Элизабет невиновна. Она потеряла ребенка, а теперь ее судят за его убийство. Таких мучений никто не заслуживает.
Пак покачал головой.
– Мы говорим не о невинной мамочке, никогда ничего плохого не делавшей. Ты не знаешь о ней того, что известно мне. Наверное, она и не устраивала поджога, но она…
– Знаю, что ты сейчас собираешься сказать. Я знаю, что ты подслушал ее слова, что она желает Генри смерти, но я говорила с Терезой, и она все объяснила. Она не это имела в виду. Они просто обсуждали то, что чувствует каждая мать, что и я когда-то чувствовала…
– Ты хотела, чтобы твой ребенок умер?
Янг вздохнула.
– У всех у нас бывают мысли, которых мы потом стыдимся, – она взяла руку Мэри в свою, сплетя пальцы. – Я люблю тебя, и в больнице мне было больно видеть, как ты страдаешь. Я бы рада была поменяться с тобой местами. Но мне по-своему нравилось то время. Впервые за долгое время я была тебе нужна, могла заботиться о тебе, ты меня не отталкивала, и я… – Янг закусила губу. – Я втайне мечтала, чтобы тебе не становилось лучше, и мы чуть дольше могли оставаться вместе.
Мэри закрыла глаза, слезы потекли по щекам. Янг сильнее сжала ее руку и продолжила:
– Мы столько ругались, и бывали мгновения, когда я мечтала, чтобы ты исчезла из моей жизни, и ты наверняка иногда думала так же. Но если бы это случилось, я бы не вынесла. А если бы потом кто-то узнал об этих жутких моментах и обвинил меня в смерти моего ребенка… Не знаю, как бы я смогла жить дальше, – она посмотрела на Пака. – Сейчас мы заставляем Элизабет проходить через все это. Надо положить этому конец. Сейчас.
Пак подкатился к окну. Вырез был выше его головы, так что он не мог посмотреть на улицу, но он сидел там, уставившись на стену. Минуту спустя он сказал:
– Если мы это сделаем, я должен рассказать, что я сам зажег огонь, один. Мэри ничего бы не сделала, если бы я не оставил там сигарету. Поэтому я должен взять всю вину на себя.
– Нет, – ответила Янг. – Эйб поймет, что Мэри как-то связана с сигаретами и квартирами в Сеуле, и все выйдет наружу. Лучше признаться во всем сразу. Это была случайность, он поймет.
– Ты все время говоришь, что это случайность, – сказала Мэри. – Но ведь это неправда. Я специально развела огонь.
Янг покачала головой.
– Ты не хотела причинить никому вреда, не желала смерти. Ты ничего не планировала. Ты развела огонь спонтанно, под влиянием сиюминутных эмоций. Я не знаю, важно ли это для американского закона, но для меня это важно. Это по-человечески. Понима…
– Ш-ш-ш. Здесь кто-то есть. Я слышал, как хлопнула дверь машины, – перебил Пак.
Янг метнулась к окну над головой Пака.
– Это Эйб.
– Помните, пока молчим. Никто ничего не говорит, – сказала Пак, но Янг не обратила внимания и открыла дверь.
– Эйб, – позвала она.
Эйб молча прошел по участку и зашел в дом. Лицо у него раскраснелось, плотные колечки волос были пропитаны потом. Он переводил взгляд с одного на другого.
– Что случилось? – спросила Янг.
– Элизабет. Она мертва, – сказал он.
Элизабет. Мертва. Она же только что ее видела, говорила с ней. Как она могла умереть? Когда? Где? Почему? Она не могла ничего выговорить, не могла пошевелиться.
– Что произошло? – спросил Пак. Голос его дрожал, будто доносился издалека.
– Авария. В паре миль отсюда. Там есть поворот со сломанным ограждением, и машина вылетела с дороги. Она была одна. Мы думаем… – Эйб сделала паузу. – Пока рано что-либо утверждать, но есть причины подозревать самоубийство.
Удивительно, как она слышала свой вдох, почувствовала, как подкосились колени, и знала, что она потрясена, и в то же время, не испытывала потрясения. Ну конечно, это самоубийство. Выражение лица Элизабет, ее голос, полный сожаления, но решительный. Теперь, а если быть честной, то и тогда, все было очевидно.
– Я ее видела, – сказала Янг. – Элизабет сказала, что ей очень жаль и попросила извиниться перед Паком, – она перевела взгляд на мужа, его бледное лицо выражало стыд.
– Что? Когда? Где? – спросил Эйб.
– В суде. Около половины первого.
– Она уехала как раз тогда. И если она извинялась… это многое объясняет, – Эйб покачал головой. – У нее сегодня случился нервный срыв во время заседания, и, судя по всему, она собиралась прийти с чистосердечным признанием. Подозреваю, она испытывала слишком сильную вину, чтобы выдерживать процесс. А учитывая, что ее адвокаты валили все на Пака, неудивительно, что она испытывала вину по отношению к нему.
Элизабет чувствовала себя виноватой перед Паком. Умерла из-за чувства вины.
– Получается, дело закрыто? – спросил Пак.
– Судебный процесс завершен, – сказал Эйб. – Мы будем искать записку или еще что-нибудь, что можно счесть за признание вины. Ее извинения перед вами, Янг, тоже будут учитываться. Но… – Эйб перевел взгляд на Мэри.
– Но что? – спросил Пак.
Эйб несколько раз моргнул, потом сказал:
– Нам надо кое-что прояснить, прежде чем официально закрыть дело.
– Что именно? – спросил Пак.
– Остались некоторые непроясненные моменты. Мэтт с Жанин рассказали нам кое-что, – голос его звучал буднично, словно это пустяки, но Янг занервничала, особенно от того, как он безотрывно смотрел на Мэри, следя за ее реакцией. И то, как он подчеркнул «Мэтт с Жанин», в этом был какой-то подтекст. Тайное послание, и, судя по тому, как Мэри покраснела, она все поняла.
– В любом случае, я еще приглашу вас ответить на некоторые вопросы. А пока что я понимаю, что вы потрясены и вам многое надо осознать. Но надеюсь, что вы и остальные жертвы смогут примириться с трагедией и жить дальше.
Жертвы. Это слово резануло Янг, она заставила себя не поморщиться. Ноги подкашивались. Болели, словно она много часов не садилась.
Как только Эйб ушел, Янг прислонилась к двери, упершись лбом в твердое грубое дерево. Она прикрыла глаза и стала вспоминать встречу с Элизабет в суде, всего несколько часов назад. Она тогда уже вычислила, что это была Мэри, знала, что Элизабет невиновна. Она видела, что Элизабет стыдно и одиноко, но позволила ей извиниться и ничего не сказала в ответ. Сколько бы она ни болтала, что им нужно немедленно сознаться и избавить Элизабет от лишних мучений, имея возможность действовать, сказать Элизабет правду, Янг этого не сделала. Она сбежала. А Элизабет умерла.
Позади Пак вздохнул, долго и тяжело, снова и снова, словно он задыхался. Минуту спустя Пак заговорил, снова по-корейски.
– Никто из нас не мог предположить… – у него надорвался голос. Еще минута молчания, он прочистил горло. – Наверное, нам надо поговорить с Мэттом и Жанин, выяснить, о чем сейчас упоминал Эйб. Если мы сможем с этим справиться, возможно…
У Янг запершило в горле. Сначала легонько, но все сильнее по мере того, как Пак говорил, что они должны сказать Эйбу. И она уже не смогла этого выносить, вынуждена была рассмеяться или зарыдать, или и то, и другое. Она сжала руки в кулаки, зажмурилась и закричала, как Элизабет в суде – неужели, это было только сегодня утром? Так Янг и кричала, пока у нее не заболело горло и не кончился воздух в легких. Тогда она открыла глаза и повернулась. Она посмотрела на Пака, мужчину, который и пяти минут не погоревал о смерти Элизабет, а сразу принялся планировать, как еще соврать. Она ответила по-корейски:
– Мы это сделали. Мы убили Элизабет, подтолкнули ее к самоубийству. Тебе настолько все равно?
Пак отвернулся, лицо у него исказилось от стыда, так что было больно смотреть. Рядом с ним плакала Мэри.
– Не вини Ап-ба. Это моя вина. Я разожгла огонь, я убила людей. Я должна была сразу признаться, но предпочла молчать. А теперь еще и Элизабет погибла. Я это натворила.
– Нет, – сказал Пак Мэри. – ты молчала потому, что думала, что Элизабет устроила костер, чтобы огонь убил Генри. Сегодня утром, как только ты узнала, что это была не она, ты хотела пойти к Эйбу. Если бы я тебя не остановил… – Пак умолк. Он закрыл глаза, сжал губы, словно борясь с судорогами, сводившими лицо.
– Всем нам впору придумывать оправдания, – сказала Янг. – До сегодняшнего утра вы оба верили, что Элизабет по-своему виновата и заслуживала наказания. И возможно, учитывая ход развития событий, это вполне понятно. Но это не отменяет того факта, что все мы солгали, и друг другу, и Эйбу. Мы целый год лгали очень о многом, сами решая, что справедливо, что нет, что важно, что нет. Все мы виноваты.
– Произошедшее – огромная трагедия, я бы все отдал, чтобы изменить прошлое, – сказал Пак. – Но это невозможно. Единственное, что нам остается – двигаться дальше. Пусть и необычный, но это подарок для нашей семьи.
– Подарок? – переспросила Янг. – Мучения и смерть невинной женщины – это подарок?
– Ты права, это не самое подходящее слово. Я только хотел сказать, что у нас нет резона бежать во всем признаваться. Элизабет больше нет, этого уже не изменишь. Поэтому…
– Поэтому нам надо воспользоваться ситуацией и считать, что нам повезло, что она убила себя?
– Нет, но какой теперь смысл сознаваться? Будь у нее семья, затронь это кого-то еще – тогда, возможно, но у нее никого нет.
Янг почувствовала, как кровь отлила от конечностей, мышцы ослабли. Казалось, что-то застряло в горле, словно ее душили невидимой рукой.
– Промолчать и делать вид, что Элизабет и разожгла огонь? Вина умрет вместе с ней, а мы получим деньги по страховке, переедем в Лос-Анджелес и Мэри поступит в коледж? В этом твой план?
– Это никому уже не навредит. Все закончится, – сказал он.
– Я знаю, ты в это веришь, но ты и в изначальный план верил. Ты думал, что если бросить сигарету рядом с кислородом, ничего плохого не случится, но двое погибли. Твой следующий план – позволить Элизабет предстать в суде – и еще одна смерть. Теперь у тебя возник третий план, и снова ты знаешь, ты совершенно уверен, что все будет хорошо. Сколько еще трупов нужно, чтобы ты чему-нибудь научился? Ты не можешь гарантировать результат. Все началось со случайности, но попытки все скрыть сделали нас убийцами.