— Совершенно с вами согласен.
— Кстати, зачем я вам понадобился?
— Дело весьма деликатное. Мне шепнули — как профессионалу, вы понимаете, — несмотря на все ваши заверения, у вас были деловые отношения с этой Жизелью.
— Кто это сказал? Это ложь! Да я ее никогда в глаза не видал.
— Господи, как любопытно!
— Любопытно? Это же гнусная клевета!
Пуаро задумчиво посмотрел на него.
— М-да, — сказал он, — надо в этом разобраться.
— Что вы хотите сказать? На что намекаете?
Пуаро покачал головой.
— Не сердитесь, вероятно, произошла… ошибка.
— Полагаю, что да! Уличить меня в связях с чопорными светскими ростовщиками… Проигравшиеся в пух и прах светские дамочки — вот их клиентура.
Пуаро поднялся.
— Меня ввели в заблуждение, извините, пожалуйста. — Он помедлил у двери. — Кстати, это из чистого любопытства: почему вы только что назвали доктора Брайанта доктором Хаббардом?
— Черт его знает. Минуточку — о да, думаю, это из-за флейты. Детский стишок, знаете ли. У матушки Хаббард был маленький песик. Вернулась домой — он играет на флейте. Странное дело, как иногда путаются имена.
— Ах да, флейта… Такие вот вещи, знаете ли, интересуют меня с психологической точки зрения.
При слове «психологической» мистер Райдер фыркнул. Оно было сродни психоанализу, который он называл дуракавалянием.
И он подозрительно посмотрел на Пуаро.
Глава 19Мистер Робинсон входит и выходит
Графиня Хорбери сидела перед туалетным столиком в своей спальне в доме номер 315 на Гровенор-сквер. Золоченые щетки и коробочки, склянки с кремом для лица, круглые коробки с пудрой — атрибуты изысканной роскоши окружали ее. Но посреди этого великолепия сидела насмерть перепуганная Сесили Хорбери, губы ее пересохли, а румяна на щеках проступали уродливыми пятнами.
Она в четвертый раз перечитала письмо:
«Графине Хорбери, по делу мадам Жизели, покойной.
Уважаемая мадам!
Я располагаю некоторыми документами, ранее принадлежавшими покойной. Если это заинтересует вас или мистера Реймонда Барраклафа, я буду рад нанести вам визит и обсудить сложившееся положение.
Или, может быть, вы предпочли бы, чтобы я имел дело с вашим супругом?
Глупо перечитывать одно и то же…
Как будто от этого могло хоть что-то измениться.
Она взяла конверт — два конверта, первый с надписью «Лично» второй — с «Конфиденциально» и «В собственные руки».
«Конфиденциально» и «В собственные руки».
Скотина… Скотина…
И эта лживая старуха, которая клялась: «Все сделано для защиты клиентов в случае моей внезапной кончины…»
Черт бы ее побрал… Жизнь — это ад, ад…
«О, Боже, опять нервы, — подумала Сесили. — Это несправедливо. Это несправедливо…»
Дрожащей рукой она потянулась к флакончику с золотой крышечкой…
«Это успокоит, поможет взять себя в руки…»
Она глубоко втянула ноздрями порошок.
Так. Теперь она в состоянии думать! Что делать? Конечно, принять этого человека. Ну а где она может добыть деньги… разве что рискнуть в заведении на Карлос-стрит…[70]
Но это можно обдумать позже. Сначала — увидеть этого человека — определить, что ему известно.
Она села за письменный стол и накорябала крупными неровными буквами:
«Графиня Хорбери приветствует мистера Джона Робинсона и готова принять его завтра утром в одиннадцать часов…»
— Так годится? — спросил Норман.
У Пуаро был такой испуганный взгляд, что молодой человек покраснел.
— Боже милостивый, — проговорил Пуаро. — Что за комедию вы собираетесь разыгрывать?
Норман Гейл покраснел еще сильнее.
— Вы сказали, что небольшое изменение внешности не повредит, — пробормотал он.
Пуаро вздохнул, взял молодого человека за рукав и подвел к зеркалу.
— Поглядите на себя! — сказал он. — Единственно, о чем вас прошу: посмотрите на себя! За кого вы себя хотите выдать? За Санта-Клауса, который забавляет детей? Согласен, борода у вас не белая: нет, она черная, как у всех злодеев. Но что это за борода — она вопиет к Небесам! Дешевая борода, друг мой, и приклеена кое-как, по-дилетантски! Затем брови. У вас что, пристрастие к заемным волосам? Запах спиртового клея слышен за несколько ярдов; и если вы думаете, что никто не заметит зуба, залепленного пластырем, то вы заблуждаетесь. Друг мой, это не ваше metier[71], решительно нет — актер из вас никудышный.
— Одно время я довольно часто выступал в любительских спектаклях, — упорствовал Норман Гейл.
— Неужели? По крайней мере, вам наверняка не разрешали гримироваться самому. Даже при свете рампы ваша внешность выглядела бы крайне неубедительно. На Гровенор-сквер, при дневном-то свете… — Пуаро закончил фразу выразительным пожатием плеч. — Нет, mon ami, — продолжал он. — Вы шантажист, а не комедиант. Я хочу, чтобы при виде вас ее светлость испугалась, а не расхохоталась. Я вижу, что мои слова причиняют вам боль. К сожалению, я вынужден сказать все как есть. Возьмите это и это. — Он вручил ему несколько баночек. — Ступайте в ванну, и как это у вас в таких случаях говорят? Перестаньте валять дурака.
Раздавленный Норман Гейл повиновался. Когда через четверть часа он вернулся, лицо его было ярко-кирпичного цвета. Пуаро одобрительно кивнул.
— Tres bien[72]. Фарс окончен. Начинается серьезное дело. Вам пойдут маленькие усики. С вашего позволения, я приклею их сам. Вот. А теперь мы причешем вас по-другому — так. Этого вполне достаточно. Теперь я должен убедиться, что вы выучили текст.
Он внимательно выслушал Нормана и кивнул.
— Это хорошо. Итак, en avanr[73] — и желаю успеха.
— Я сам желаю. Не хотелось бы встретить разъяренного мужа и парочку полицейских.
Пуаро заверил его, что ничего такого не предвидится.
— Не волнуйтесь. Все будет прекрасно.
— Вашими бы устами… — пробормотал не успокоенный Норман.
В отвратительном настроении он отправился выполнять свою не менее отвратительную миссию.
На Гровенор-сквер его провели в небольшую комнату в бельэтаже. Через минуту-две появилась леди Хорбери.
Норман взял себя в руки. Он не должен, решительно не должен показать себя новичком в этом деле.
— Мистер Робинсон? — спросила Сесили.
— К вашим услугам. — Норман поклонился. «Черт возьми, я веду себя как приказчик, — с отвращением подумал он. — Какая-то жуть».
— Я получила ваше письмо, — сказала Сесили.
Норман собрался с духом. «Пусть старый болван не воображает, что я не могу играть», — сказал он себе, мысленно ухмыльнувшись. Вслух же он произнес достаточно нахально:
— Вот и хорошо — ну так что, леди Хорбери?
— Я не понимаю, что вы хотите сказать.
— Ну-ну. Неужели надо входить в подробности? Всем известно, как приятно, скажем, провести выходные у моря; но у мужей часто иной взгляд на такие вещи. Леди Хорбери, по-моему, вам прекрасно известно, какие у меня документы. Удивительная женщина старуха Жизель. Всегда получала что надо. Показания горничной, прислуги и тому подобное — первый класс. Все дело в том, кому это нужнее: вам или лорду Хорбери? Я ставлю вопрос именно так.
Сесили била мелкая дрожь.
— Я продавец, — продолжил Норман, его голос становился увереннее по мере того, как он входил в роль мистера Робинсона. — Вы готовы быть моей покупательницей?
— Откуда вы получили эти… сведения?
— Леди Хорбери, это не имеет отношения к делу. Они у меня, и это главное.
— Я вам не верю. Покажите.
— Ну нет. — Норман с глумливой усмешкой покачал головой. — При мне ничего нет. Я не такой желторотый. Если мы обо всем договоримся, тогда пожалуйста. Прежде чем вы передадите мне деньги, я конечно же покажу вам бумаги. Все будет честно и благородно.
— Сколько… сколько?
— Десять тысяч — фунтов, не долларов.
— Невозможно. Такую сумму мне ни за что не раздобыть.
— Вы не представляете, чего можно добиться, если очень захотеть. Золото сейчас, правда, не в цене, но жемчуг всегда жемчуг. Послушайте, из уважения к даме, пусть будет восемь тысяч. Это мое последнее слово. И я даю вам два дня на размышления.
— Я говорю вам: я не смогу добыть такую сумму.
Норман вздохнул и покачал головой.
— Что ж, может быть, лорду Хорбери следует узнать, что происходит. Думаю, я не ошибаюсь, утверждая, что женщина, с которой муж развелся, имея на то веские основания, не получает содержания, а мистер Барраклаф — многообещающий молодой актер, но до больших денег ему далеко. Ну хватит болтать. Я ухожу — обдумайте все хорошенько и имейте в виду, что слов на ветер я не бросаю. — Он помедлил и завершил: — Жизель слов на ветер не бросала…
И быстро, прежде чем несчастная женщина сумела что-то произнести, он вышел из комнаты.
— Уф! — оказавшись на улице, Норман отер пот со лба. — Слава Богу, с этим покончено.
Не прошло и часа, как леди Хорбери принесли визитную карточку.
«Мосье Эркюль Пуаро».
Она отбросила ее:
— Это еще кто? Я не могу его принять!
— Миледи, он сказал, что пришел по просьбе мистера Реймонда Барраклафа.
— О! — Она помолчала. — Хорошо, пригласите.
Дворецкий вышел и, вернувшись, почти сразу объявил:
— Мосье Эркюль Пуаро.
Одетый как денди, мосье Пуаро вошел в комнату и поклонился.
Дворецкий закрыл за собой дверь. Сесили сделала шаг навстречу нежданному гостю:
— Вас прислал мистер Барраклаф?..
— Сядьте, мадам. — Пуаро говорил мягко, но властно.
Она машинально села. Он сел на стул рядом. Держался он по-отечески и покровительственно:
— Мадам, умоляю вас, отнеситесь ко мне как к другу. Я пришел дать вам совет. Я знаю, вы в ужасном положении.