Фурнье как мог повторил слова Пуаро, но недовольный бельгиец только качал головой.
— Нет-нет, не то. Ладно, не важно… — Он повернулся к Джейн и завязал с ней непринужденный разговор.
После обеда он предложил выпить кофе в гостиной.
Джейн согласилась и протянула руку за сумочкой и перчатками, которые лежали на столе. Дотронувшись до них, она слегка поморщилась.
— Что с вами, мадемуазель?
— О, пустяки, — рассмеялась Джейн. — Сломала ноготь. Надо его подпилить.
Пуаро вдруг опять сел.
— Norn d'un nom d'un nom, — тихо проговорил он.
Его спутники глядели на него с удивлением.
— Что случилось, мосье Пуаро? — воскликнула Джейн.
— Случилось то, — сказал Пуаро, — что я понял, почему лицо Анни Моризо мне знакомо. Я видел ее… в самолете в день убийства. Леди Хорбери послала ее за пилкой для ногтей. Анни Моризо была горничной леди Джейн.
Глава 25«Я боюсь»
Это внезапное озарение ошеломило и самого Пуаро, и его спутников. Дело принимало совсем иной оборот.
Из лица, практически не причастного к трагедии, Анни Моризо превратилась в лицо, находившееся на месте преступления. На какое-то время за столом воцарилось молчание, все пытались освоиться с этой новостью.
Пуаро отчаянно всплеснул руками — глаза его страдальчески закрылись.
— Минуточку-минуточку, — умолял он. — Мне необходимо сосредоточиться, я должен скорректировать мои представления о случившемся. Я должен мысленно возвратиться назад. Я должен вспомнить… Тысяча проклятий моему злополучному желудку. Я был занят исключительно своим самочувствием.
— Стало быть, она на самом деле была в самолете, — проговорил Фурнье. — Я понимаю. Я начинаю понимать.
— Я вспомнила, — сказала Джейн. — Высокая брюнетка. — Стараясь вспомнить что-нибудь еще, она прикрыла глаза. — Леди Хорбери назвала ее Мадлен.
— Совершенно верно, Мадлен, — подтвердил Пуаро.
— Леди Хорбери послала ее в глубь салона за красным несессером.
— Вы хотите сказать, что эта девушка проходила мимо места, на котором сидела ее мать? — сказал Фурнье.
— Да.
— Вот вам мотив, — выдохнул Фурнье. — И возможность… Да, и то и другое.
И с неожиданной страстью, столь не вязавшейся с его обычным унынием, он громко стукнул кулаком по столу.
— Но черт побери! — возопил он. — Почему никто не вспомнил об этом раньше? Почему ее не включили в список подозреваемых?
— Я сказал вам, друг мой. Я сказал вам, — устало объяснил Пуаро. — Всему виной мой злосчастный желудок.
— Да-да, это понятно. Но у остальных желудок не бунтовал — у стюардов, у других пассажиров.
— По-моему, так получилось потому, что она проходила мимо Жизели в самом начале, когда самолет только что поднялся в воздух, тогда Жизель была жива и здорова. Кажется, ее убили много позднее, примерно через час.
— Странно, — задумчиво проговорил Фурнье. — Может быть, яд подействовал не сразу? Такое бывает…
Пуаро застонал и закрыл лицо руками.
— Мне необходимо подумать. Мне необходимо подумать… Неужели все мои предположения оказались неверны?
— Что ж, бывает, mon vieux[83],— утешил его Фурнье. — У меня такое бывало. Возможно, в этот раз и вам не повезло. Иногда приходится прятать гордость в карман и начинать все сызнова.
— Это верно, — согласился Пуаро. — Вероятно, я все время придавал слишком большое значение одному обстоятельству. Я очень полагался на существование некой улики. И когда действительно ее обнаружил, построил на ней свою версию. Но если я ошибался с самого начала, если моя улика была чисто случайным совпадением… что ж, тогда, да, каюсь, я был неправ, совершенно неправ.
— Вы не можете отрицать важность данного поворота событий, — сказал Фурнье. — Мотив и возможность налицо — чего еще желать?
— Действительно, больше нечего. Должно быть, вы правы. То, что яд подействовал не сразу, несомненно, чрезвычайное обстоятельство — практически говоря, это невозможно. Но там, где речь идет о ядах, именно невозможное возможно. Надо брать в расчет идиосинкразию…[84] — Голос его замер.
— Мы должны обсудить план кампании, — сказал Фурнье. — В сложившейся ситуации, я думаю, неразумно вызывать подозрения у Анни Моризо. Она не догадывается, что вы ее узнали. Ее добропорядочность ни у кого не вызывает сомнений. Мы знаем, в какой гостинице она остановилась, и можем поддерживать с ней связь через Тибо. Юридическую процедуру, разумеется, можно растянуть. Мы установили два момента — возможность и мотив. Нам еще предстоит доказать, что в распоряжении Анни Моризо был змеиный яд. Мы еще ничего не знаем об американце, который купил духовую трубку и дал взятку Жюлю Перро. Конечно, это может быть муж — Ричардс. Что он в Канаде, известно только с ее слов.
— Как вы сказали — муж… Да, муж. Нет, погодите-погодите!
Пуаро прижал ладони к вискам.
— Все не так, — пробормотал он. — Мой мозг, мои маленькие серые клеточки забывают о системе и методе. Нет-нет, только не спешить с выводами. Может быть, кто-то хочет, чтобы я думал так, как думаю сейчас. Нет, это опять неточно. Если моя первоначальная идея верна, кто же может заставить меня думать так, как я думаю?..
Он умолк.
— Простите меня, — сказала Джейн.
Минуту или две Пуаро не отвечал; затем он отнял руки от висков, выпрямился и поправил две вилки и солонку, верный своей страсти к идеальной симметрии.
— Давайте рассуждать, — призвал он. — Анни Моризо — виновна или невиновна. Если она невиновна, зачем лгала? Почему она скрыла, что была горничной леди Хорбери?
— Действительно, почему? — озадачился Фурнье.
— Итак, мы говорим, что Анни Моризо виновна, потому что она солгала. Но погодите. Допустим, что мое первое предположение верно. Что это доказывает — то, что она виновата, или то, что лгала? Да-да — может, и так — при одном условии. Но в этом случае Анни Моризо вообще не должно было быть в самолете.
Собеседники смотрели на него со снисходительным интересом.
Фурнье думал:
«Теперь я понимаю, что имел в виду этот англичанин — Джепп. Он все усложняет, этот старик. Он старается запутать дело, которое стало простым. Он не способен принять естественное решение, не притягивая его во что бы то ни стало к своим странным идеям».
Джейн думала:
«Что он имеет в виду? Почему бы этой девушке не быть в самолете? Она должна находиться там, где укажет леди Хорбери… Кажется, он все же шарлатан…»
Неожиданно Пуаро с шипением втянул воздух сквозь стиснутые зубы.
— Конечно, — воскликнул он. — Это возможно, и это очень просто установить.
Он поднялся.
— Куда вы, друг мой? — спросил Фурнье.
— Опять к телефону, — ответил Пуаро.
— Трансатлантический звонок в Квебек?
— На сей раз просто в Лондон.
— В Скотленд-Ярд?
— Нет, в дом лорда Хорбери на Гровенор-сквер. Если только мне повезет и я застану леди Хорбери дома.
— Будьте осторожны, друг мой. Нам совсем ни к чему, если у Анни Моризо появятся подозрения, что мы ею заинтересовались. Прежде всего мы должны усыпить ее бдительность.
— Не бойтесь. Я буду осмотрителен. Я задам только один маленький вопрос, самый невинный вопрос. — Он улыбнулся. — Если хотите, пойдемте со мной.
— Нет, что вы.
— Нет, да. Я настаиваю.
Мужчины вышли, оставив Джейн в гостиной.
Дозвониться удалось не сразу; однако мосье Пуаро повезло. Леди Хорбери обедала дома.
— Хорошо. Передайте, пожалуйста, леди Хорбери, что ей из Парижа звонит мосье Эркюль Пуаро. — Пауза. — Это вы, леди Хорбери? Нет-нет, все в порядке. Уверяю вас, все в порядке. Я совсем по другому поводу. Я хочу спросить у вас одну вещь. Да… Когда вы летите из Парижа в Лондон, ваша горничная обычно летит с вами или едет поездом? Поездом… И так было в последний раз… Понятно… Вы уверены? А, она ушла от вас. Понятно. Она ушла неожиданно, заранее не предупредив. Mais oui, черная неблагодарность! Очень верно. Чрезвычайно неприятная публика! Да-да, вот именно.
Нет-нет, вам не следует беспокоиться. Au revoir. Благодарю вас.
Он повесил трубку и повернулся к Фурнье, зеленые глаза его сверкали.
— Слушайте, друг мой, горничная леди Xорбери обычно ездила поездом или пароходом. Но в тот раз, когда произошло убийство леди Хорбери, в последний момент решила, что ее горничной лучше лететь вместе с ней.
Он взял француза под руку.
— Быстро, друг мой, — сказал он. — Необходимо ехать в ее гостиницу. Если одна моя идейка верна — а я думаю, она верна, — нам нельзя терять времени.
Фурнье смотрел на него с изумлением. Но прежде, чем он успел что-то спросить, Пуаро стремительно направился к вращающейся двери гостиницы.
Фурнье поспешил следом.
— Но я не понимаю. В чем дело?
Швейцар уже открывал дверцу такси. Пуаро впрыгнул в машину и назвал гостиницу Анни Моризо.
— Попрошу вас, быстрее, как можно быстрее!
Фурнье едва успел за Пуаро.
— Какая муха вас укусила? С чего эта бешеная гонка, эта спешка?
— Потому что, друг мой, если моя идейка верна, жизнь Анни Моризо в опасности.
— Вы так думаете? — Фурнье не сумел удержаться от скептического тона.
— Я очень встревожен, — сказал Пуаро. — Очень. Боже мой, как мы тащимся!
Такси между тем делало добрых сорок миль в час, искусно лавируя в потоке машин и счастливо избегая столкновений благодаря отличному глазомеру водителя.
— Мы так медленно тащимся, что через минуту расшибемся в лепешку, — сухо ответил Фурнье. — А мадемуазель Грей — мы оставили ее ждать нашего возвращения, а сами, после телефонного разговора, неизвестно куда укатили, не сказав ей ни слова. Не слишком-то это вежливо!
— Что значит, вежливо или невежливо, когда речь идет о жизни и смерти!
— О жизни и смерти? — Фурнье пожал плечами.
Про себя он подумал:
«Все это очень хорошо, но упрямый самодур может поставить под угрозу все следствие. Стоит только ей узнать, что мы идем за ней по следу…»