— Само собой, в этом направлении делается все необходимое. Для такого рода расследования в распоряжении полиции есть все средства. Если в этом плане что-то может быть обнаружено, так оно и случится, не сомневайтесь.
Этим мне и пришлось удовлетвориться.
В последующие дни я обнаружил, что Пуаро, как ни странно, не склонен обсуждать дело Эй-би-си. Когда я пытался заговорить об этом, он только нетерпеливо отмахивался.
Когда я обдумал ситуацию, мне показалось, что я постиг причину его молчания. В деле миссис Эшер Пуаро потерпел поражение. Эй-би-си вызвал его на поединок — и Эй-би-си победил. Мой друг, привыкший к непрерывным успехам, оказался настолько чувствительным к неудаче, что не мог вынести даже разговоров на эту тему. Возможно, это было признаком суетности в столь великом человеке, но даже у самых трезвых из нас от успехов может закружиться голова. В случае Пуаро головокружение назревало многие годы. Неудивительно, если последствия этого головокружения в конце концов стали явными.
Я с пониманием отнесся к слабости моего друга и больше не заговаривал о деле Эй-би-си. В газете я прочел отчет о предварительном следствии. Он был совсем коротким, письмо Эй-би-си в нем не упоминалось, а вердикт гласил: «Убийство, совершенное неизвестным лицом или лицами». Преступление почти не привлекало внимания прессы. В нем не было ничего занимательного для публики. Пресса быстро забыла об убийстве старухи в переулке и обратилась к более притягательным темам.
Сказать по правде, и я постепенно стал забывать об этом деле, отчасти, я думаю, потому, что мне было неприятно каким-то образом связывать Пуаро с мыслью о провале, но 25 июля дело Эй-би-си напомнило о себе.
На выходные я уехал в Йоркшир[119] и поэтому пару дней не виделся с Пуаро. Назад я вернулся в понедельник днем, а с шестичасовой почтой пришло письмо. Я помню, как задохнулся Пуаро, вскрыв конверт.
— Началось, — сказал он.
Я смотрел на него, ничего не понимая.
— Что началось?
— Вторая глава дела Эй-би-си.
Минуту я недоуменно смотрел на него. Я действительно напрочь забыл об этом деле.
— Читайте, — сказал Пуаро и протянул мне письмо.
Как и раньше, письмо было напечатано на хорошей бумаге.
«Дорогой мистер Пуаро!
Ну, что скажете? Первый раунд за мной, правда? Эндоверское дело прошло великолепно, верно?
Но главное веселье впереди. Позвольте мне привлечь ваше внимание к Бексхиллу. Число: 25 сего месяца.
Живем — не скучаем!
Примите и проч.
— Боже мой, Пуаро! — воскликнул я. — Значит, этот негодяй собирается совершить еще одно преступление?
— Само собой, Гастингс. Чего вы еще ожидали? Вы думали, что на эндоверском деле все кончится. Разве вы не помните, что я говорил вам? Это только начало.
— Но это чудовищно!
— Да, это чудовищно.
— Мы столкнулись с маньяком-убийцей.
— Да.
Спокойствие Пуаро производило куда большее впечатление, чем любая героическая поза. Содрогнувшись, я вернул ему письмо.
На следующее утро состоялась конференция на высшем уровне. Главный констебль Сассекса, заместитель комиссара полиции, инспектор Глен из Эндовера, инспектор Картер из сассекской полиции, Джепп с молодым инспектором по фамилии Кроум и доктор Томпсон, знаменитый психоаналитик, — все собрались вместе. На письме стоял почтовый штемпель Хэмпстеда[120], но, по мнению Пуаро, этому не следовало придавать большого значения.
Дело было подвергнуто всестороннему обсуждению. Доктор Томпсон оказался приятным человеком средних лет, который, несмотря на свою ученость, изъяснялся обычным языком, избегая специфических терминов.
— Нет сомнения, — сказал заместитель комиссара, — что два письма написаны одной и той же рукой. Их писал один и тот же человек.
— И мы имеем основание заключить, что этот человек несет ответственность за эндоверское убийство.
— Верно. Теперь-то мы предупреждены о том, что второе убийство запланировано на двадцать пятое, то есть на послезавтра, в Бексхилле. Какие шаги мы можем предпринять?
Главный констебль Сассекса посмотрел на своего инспектора.
— Ну, Картер, что скажете?
Инспектор задумчиво покачал головой:
— Трудное дело, сэр. Нет никаких ключей к тому, кем может быть жертва. Если по совести, то какие шаги мы можем предпринять?
— У меня есть предположение, — негромко сказал Пуаро.
Все повернулись к нему.
— Я думаю, что фамилия намеченной жертвы, возможно, начинается на букву «би».
— В этом что-то есть, — неуверенно сказал инспектор.
— Алфавитный комплекс, — задумчиво проговорил доктор Томпсон.
— Это всего лишь возможность, не более. Это пришло мне в голову, когда я увидел фамилию Эшер, четко написанную на вывеске над дверью несчастной женщины, убитой в прошлом месяце. Когда я получил письмо, в котором упоминается Бексхилл, мне пришло в голову, что жертву, так же как и место преступления, возможно, выбирают по алфавитному принципу.
— Это не исключено, — сказал доктор, — с другой стороны, фамилия Эшер может быть и совпадением… На этот раз жертвой, как бы ее ни звали, может опять оказаться пожилая владелица лавки. Не забудьте, мы имеем дело с сумасшедшим. И пока он никак не обнаружил своих мотивов.
— Откуда у сумасшедших мотивы, сэр? — недоверчиво спросил инспектор.
— Как откуда, уважаемый? Железная логика — одна из особенностей остротекущей мании. Может быть, убийца верит, что ему Богом назначено убивать священников… или врачей… или пожилых владелиц табачных лавок… И за этим всегда стоит совершенно логичная причина. Мы не должны идти на поводу у этой алфавитной гипотезы. То, что за Эндовером следует Бексхилл, может оказаться чистой случайностью.
— Так или иначе, Картер, мы можем принять определенные предосторожности, выявить тех, фамилии которых начинаются на «би», особенно мелких лавочников, и вести наблюдение за всеми табачными и газетными киосками, в которых работает по одному человеку. Не думаю, что мы можем сделать что-нибудь большее. Естественно, следует по возможности следить за всеми незнакомцами.
Инспектор издал стон:
— Да ведь школы закрываются, и начинаются каникулы! На этой неделе люди буквально переполнят городок.
— Мы должны сделать все возможное, — резко ответил главный констебль.
Тут заговорил инспектор Глен:
— Я буду держать под наблюдением всех, связанных с делом Эшер: этих двух свидетелей, Партриджа и Риддела, и, конечно, самого Эшера. Если они вознамерятся уехать из Эндовера, за ними будет вестись слежка.
Обсудили еще несколько предложений, после чего совещание перешло в отрывочный разговор и завершилось.
— Пуаро, — сказал я, когда мы шли по берегу реки, — это убийство, конечно, удастся предотвратить.
Он повернул ко мне усталое лицо.
— Сумасшествие одного против рассудка целого города? Мне страшно, Гастингс, мне очень страшно. Вспомните, как долго продолжались подвиги Джека Потрошителя[121].
— Это чудовищно, — сказал я.
— Безумие, Гастингс, ужасная вещь… Мне страшно… Мне очень страшно…
Глава 9Убийство в Бексхилле
Я до сих пор помню, как проснулся утром 25 июля. Было около половины восьмого.
Пуаро стоял у моей кровати и легонько тряс меня за плечо. Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы я вышел из состояния полусна и полностью очнулся.
— В чем дело? — спросил я, вскакивая с кровати.
Его ответ прозвучал просто, но те два слова, которые он произнес, были насыщены переживаниями.
— Это случилось.
— Что? — воскликнул я. — Вы хотите сказать… Но ведь двадцать пятое только началось.
— Это произошло ночью… Или, точнее, ранним утром.
Пока я вставал и торопливо одевался, Пуаро вкратце пересказал мне то, что ему сообщили по телефону.
— В Бексхилле на берегу обнаружено тело молодой девушки. В ней опознали Элизабет Барнард, официантку одного из кафе, которая жила со своими родителями в недавно построенном домике. По заключению врача, смерть наступила между половиной двенадцатого и часом ночи.
— Они уверены, что это то самое убийство? — спросил я, торопливо намыливая щеки.
— Под телом найден справочник «Эй-би-си», открытый на Бексхилле.
Я содрогнулся.
— Это чудовищно!
— Faites attention[122], Гастингс. Не хватало только еще одной трагедии у меня в квартире!
Я раздраженно стер кровь с подбородка.
— Каков план наших действий?
— За нами вот-вот заедет машина. Я принесу вам сюда чашку кофе, чтобы не задержаться с отъездом.
Двадцать минут спустя мы неслись в полицейской машине через Темзу по дороге из Лондона.
С нами был инспектор Кроум, присутствовавший на совещании и официально назначенный расследовать дело.
Кроум был полицейским совсем иного типа, чем Джепп. Совсем еще молодой, он был молчалив и высокомерен. Хорошо образованный и начитанный, он, на мой взгляд, был чересчур самодоволен. Недавно ему удалось распутать серию убийств, в которых жертвами были дети; он терпеливо выследил преступника, который сидел теперь в Бродмуре[123].
Кроум, очевидно, был подходящим человеком для того, чтобы расследовать это дело, но мне казалось, что он сам слишком хорошо это сознает. С Пуаро он обращался чуть свысока и снисходил к нему, как молодой человек к старичку, а беседу вел в самодовольной манере выпускника привилегированной школы.
— У меня состоялась длинная беседа с доктором Томпсоном, — сказал Кроум. — Доктор очень интересуется «цепными» или «серийными» преступлениями. Такие преступления — продукт особым образом искаженного сознания. Я не специалист и, конечно, не могу вникнуть в детали, какими они представляются с медицинской точки зрения.