мистер Сислей, какого вы мнения о шляпках, которые дамы носили в этом году в Аскоте?[189]
Франклин Сислей уставился на него.
— Это шутка?
— Нет, конечно.
— Вас это действительно интересует?
— Да.
Сислей заулыбался:
— Ну, мосье Пуаро, в Аскоте я не был, но видел дам, которые туда ехали, — их шляпки еще комичнее, чем те, что они обычно носят.
— Экстравагантные шляпки?
— В высшей степени.
Пуаро улыбнулся и повернулся к Дональду Фрейзеру:
— Когда у вас был отпуск в этом году, мосье?
Теперь удивился Фрейзер:
— Отпуск? В начале августа.
Внезапно лицо его исказилось. Я понял, что этот вопрос напомнил ему о гибели любимой.
Пуаро, однако, не обратил особого внимания на ответ. Он обернулся к Торе Грей, и в голосе его я услышал другие нотки. Вопрос прозвучал напряженно, резко и ясно:
— Мадемуазель, в случае смерти леди Сислей вы бы вышли замуж за сэра Сирила, если бы он вам сделал предложение?
Девушка вскочила.
— Как смеете вы задавать подобные вопросы?! Это… это оскорбительно!
— Допускаю, что так. Но вы поклялись говорить правду. Eh bien, да или нет?
— Сэр Сирил был ко мне очень добр. Он обращался со мною почти как с дочерью. И я относилась к нему… с любовью и благодарностью.
— Простите, но вы, мадемуазель, не сказали — да или нет.
Тора заколебалась.
— Конечно нет! — произнесла она.
Пуаро не стал долго распространяться.
— Спасибо, мадемуазель.
Он повернулся к Меган Барнард. Девушка была бледна. Она тяжело дышала, словно готовясь вынести любую пытку.
Вопрос Пуаро прозвучал как свист кнута:
— Мадемуазель, чего вы ждете от моего расследования? Хотите вы, чтобы я установил истину, или нет?
Меган гордо откинула голову. Я не сомневался в ее ответе — Меган, как я хорошо знал, всей душой была предана правде.
Ее ответ прозвучал ясно и поверг меня в недоумение:
— Нет, не хочу!
Мы все подпрыгнули от удивления. Пуаро подался вперед, вглядываясь в ее лицо.
— Мадемуазель Меган, — сказал он, — может быть, правда вам и не нужна, но говорить правду, ma foi[190], вы умеете!
Он направился к дверям, но, спохватившись, подошел к Мэри Дроуер:
— Скажите мне, дитя мое, у вас есть молодой человек?
Мэри, которая все время была настороже, вздрогнула и покраснела.
— Ах, мистер Пуаро, я… я сама не знаю.
Пуаро улыбнулся:
— Ну, хорошо, дитя мое!
Он взглянул на меня:
— Пойдемте, Гастингс, нам пора в Истборн.
Нас ожидала машина, и вскоре мы уже ехали по приморской дороге, ведущей из Певенси в Истборн.
— Можно ли задать вам вопрос, Пуаро?
— Не сейчас. Пока что сами делайте выводы о том, чем я занят.
Я погрузился в молчание.
Пуаро, вполне довольный собой, напевал какую-то песенку. Когда мы подъехали к Певенси, он предложил мне сделать остановку и осмотреть замок.
Возвращаясь к машине, мы на минуту задержались, чтобы поглядеть на детишек, водивших хоровод и изображавших из себя гномов. Пронзительно и не в лад они распевали песенку.
— Что они поют, Гастингс? Я не могу разобрать.
Я прислушался и повторил Пуаро припев:
Поймаем лисицу,
Посадим в темницу,
Не пустим на волю ее!
— Поймаем лисицу, посадим в темницу, не пустим на волю ее… — пробормотал Пуаро.
Внезапно лицо его стало серьезным и суровым.
— Это ведь ужасно, Гастингс, — сказал он и помолчал. — У вас здесь охотятся на лис?
— Я не охочусь. Мне это всегда было не по карману. А в этих местах вряд ли много охотятся.
— Я имел в виду Англию вообще. Странный вид спорта. Ожидание в засаде… потом раздается «ату», верно?.. И травля начинается… по буеракам, через изгороди, а лисица убегает… петляет… но собаки…
— Гончие!
— …но гончие уже взяли след, и вот они нагоняют лису, и она умирает… умирает скорой и ужасной смертью.
— Конечно, звучит это жестоко, но на самом деле…
— Лисе это нравится? Не говорите les betises[191], мой друг. Но tout de même…[192] скорая и жестокая смерть лучше той, о которой пели дети… Попасть в темницу… навеки… Нет, такая смерть не по мне.
Он покачал головой, потом, уже другим тоном, сказал:
— Завтра я должен встретиться с этим Систем, — и, обращаясь к шоферу, произнес: — Возвращаемся в Лондон.
— Разве мы не едем в Истборн? — воскликнул я.
— Зачем? Мне известно все — все, что необходимо.
Глава 33Элекзандер Бонапарт Смет
Я не присутствовал при разговоре Пуаро с этим странным человеком — Элекзандером Бонапартом Систем. Благодаря своим связям с полицией и особенностям ситуации Пуаро без труда получил разрешение Министерства внутренних дел на свидание, но это разрешение не распространялось на меня; в любом случае, с точки зрения Пуаро, было важно, чтобы разговор происходил наедине и в обстановке полного доверия.
Однако мой друг дал мне столь подробный отчет о состоявшейся беседе, что я записал ее, как будто сам при этом присутствовал.
Мистер Сист, казалось, усох. Он еще сильнее сутулился. Пальцами он нервно перебирал складки пальто.
Некоторое время Пуаро, насколько я понимаю, молчал.
Он сидел и смотрел на этого человека.
Атмосфера стала спокойной, безмятежной, мирной.
То был, должно быть, момент, полный напряжения, — встреча двух соперников, героев затянувшейся драмы. На месте Пуаро я бы ощутил весь накал происходящего.
Пуаро, однако, человек деловой. Он стремился определенным образом воздействовать на мистера Систа.
Помолчав, он ласково спросил:
— Вы знаете, кто я такой?
Сист покачал головой:
— Нет… не знаю. Может, вы… как это называется… помощник мистера Лукаса? Или вы от мистера Мейнарда?
Его делом занималась адвокатская контора Мейнарда и Коула.
Сист был вежлив, но безразличен. Казалось, он погружен в размышления.
— Я Эркюль Пуаро.
Пуаро произнес эти слова еле слышно и ждал, какова будет реакция.
Мистер Сист поднял на него глаза.
— Вот как?
Он произнес эти слова тем же естественным тоном, что и Кроум, но без надменности инспектора.
Помолчав, он повторил:
— Вот как? — на этот раз с другой, заинтересованной интонацией. Сист поднял голову и посмотрел на Пуаро.
Эркюль Пуаро встретил его взгляд и тихонько кивнул раз-другой.
— Да, — сказал он, — я тот, кому вы писали письма.
Связь сразу оборвалась. Мистер Сист опустил глаза и раздраженно произнес:
— Я вам не писал. Эти письма писал не я. Я ведь уже много раз повторял.
— Знаю, — ответил Пуаро. — Но кто же тогда писал их, если не вы?
— Мой враг. Видимо, у меня есть враги. Все против меня сговорились. Полиция… все-все против меня. Это заговор.
Пуаро не ответил.
Мистер Сист продолжал:
— Все были против меня… всю жизнь.
— Даже в детстве?
Мистер Сист задумался.
— Нет… в детстве было иначе. Матушка очень любила меня. Но она была честолюбива… ужасно честолюбива. Поэтому она и дала мне эти нелепые имена. У нее была абсурдная идея, что я стану знаменитым. Она все время требовала, чтобы я самоутверждался… все говорила о силе воли… о том, что каждый хозяин своей судьбы… говорила, что я на многое способен!
Сист помолчал.
— Конечно, она ошибалась. Я понял это сам очень рано. Мне не суждено было пробиться. Всегда я делал глупости — надо мной смеялись. А я робел, боялся людей. В школе мне пришлось плохо… когда мальчишки узнали, как меня зовут, они принялись дразнить меня… Учился я плохо, со спортом v меня не ладилось…
Он покачал головой.
— Потом матушка умерла. Она бы огорчилась, если бы узнала… Даже в коммерческом училище дела у меня не пошли на лад — и машинописи, и стенографии мне пришлось учиться дольше других. Но дураком я себя не считал, понимаете?
Внезапно Сист с мольбой посмотрел на Пуаро.
— Понимаю, — ответил Пуаро. — Продолжайте.
— Я только чувствовал, что другие считают меня дураком. А это меня лишало сил. То же было и позже, в конторе.
— А еще позже, на войне? — поинтересовался Пуаро.
Неожиданно лицо мистера Систа осветилось.
— Знаете, — признался он, — на войне было хорошо. По крайней мере, мне. Впервые в жизни я чувствовал себя таким, как все. Мы все попали в переплет. И я был не хуже других.
Улыбка на его лице померкла.
— А потом я получил ранение в голову. Легкое ранение. Но выяснилось, что у меня припадки… Я, конечно, и раньше знал, что по временам сам себе не могу дать отчета, что делаю. Страдал провалами памяти. Ну, и раз-другой упал. Но, по-моему, не стоило из-за этого увольнять меня из армии. Несправедливо это.
— Ну а потом? — спросил Пуаро.
— Я поступил на место клерка. Во время войны можно было недурно заработать. Да и потом дела шли неплохо. Конечно, жалованье стало поменьше… Да и по службе я не продвигался. Меня всегда обходили. Пробивной силы не хватало. Стало трудно, по-настоящему трудно… Особенно когда начался кризис. Сказать по правде, еле на прожитье хватало, а ведь у клерка должен быть приличный вид — и тут подоспело это предложение насчет чулок. Жалованье плюс комиссионные!
Пуаро негромко спросил:
— Но ведь вы знаете, что фирма, которая якобы вас наняла, это отрицает?
Мистер Сист снова разволновался.
— Это потому, что они тоже в заговоре… в заговоре против меня. — Он продолжал: — У меня есть доказательства… письменные доказательства… У меня сохранились письма из фирмы с указаниями, куда поехать и каких людей посетить.
— Но эти письма напечатаны на машинке…
— Какая разница! Естественно, что большая оптовая фирма рассылает машинописные письма.