— Динуська, — ласково попросил Палий, — ты пойми, что майор в чем-то прав, говоря, что если встречаются много лет друг друга не видевшие люди и почти тут же кого-то из них убивают, то корни почти всегда кроются в прошлом. А что самое тяжелое и непонятное в нашем общем прошлом?
— Почему ты считаешь, что корни нужно искать именно в общем прошлом? — внезапно ожила Алина. — А если они в отношениях только двоих — Сашки Вершинина и того, кто…? Ну, ты понимаешь, о чем я.
— Я понимаю, — кивнул Палий. — Но я понимаю и то, что подозреваемые все тут, в этой комнате. И кто-то из нас, ребята, все это время скрывает от остальных правду.
— Разве все? — удивилась Ольга. — Есть ещё горничные, они же тогда были, правда? Есть охранники.
— Горничных я отпустила, когда ещё Сашка был вполне жив, — холодно произнесла Алина. — Сразу, после того, как они убрали тарелки и подали десерт. Им до города нужно было добираться на автобусе, а было уже поздно.
— А кто убирал после десерта? — удивился Борис.
— Я просто сложила на тележку посуду и откатила её в моечную. Надя мне помогала. Не такие уж мы большие баре, как видите.
— Охранники отпадают. Во-первых, им запрещено покидать ворота без особой причины. А во-вторых, не думаю, что кто-то из нас, постоянно слонявшихся вокруг дома, не заметил бы такие туши. Даже я им в подметки не гожусь, — похлопал Борис себя по животу. — И простите, ребята, охранники все-таки профи, они бы не стали за какой-то там меч хвататься.
— А мы, значит, не профи, мы, как что, так сразу за мечи и секиры, — в тон ему добавил Вася.
— Кстати, а женщина таким мечом могла ударить? Ну, я имею в виду — поднять и ударить по голове, а не, к примеру, в живот ткнуть. Он же тяжелый, как мне кажется? — поинтересовалась Дина.
— Хитрая ты, Марцевич! — засмеялась Ольга. — Хочешь подчеркнуть, что эту штуку в руки не брала? А я брала, мне его Гоблин вчера давал подержать. А ударить — да запросто! И поднять и стукнуть, особенно в гневе. Он килограмма три весит, даже тебе по силам, не то, что остальным.
— Ольга, я тебе давно говорила, что ты ехидна? — задумчиво осведомилась Дина.
— Вчера и говорила, когда я твой купальник критиковала!
— Вот черт, придется повториться… Ты уж прости! — И засмеялись уже обе.
Жене было не по себе. То ли две изрядных порции муската давали о себе знать, то ли пережитый стресс, но в ушах звенели тонкие колокольчики, и лица сидящих вокруг плыли и колебались, словно в нагретом воздухе. Борис глянул на неё встревожено.
— Женька, что с тобой? Ты бы лучше спать пошла, выглядишь, словно тебя с креста сняли.
— Что-то мне фигово, Борь. Вы тут оставайтесь, а я пойду, попробую уснуть.
— Может, тебя проводить? — встрепенулась Алина.
— Не нужно, по лестнице я и сама в состоянии подняться. Вы только… щадите тут друг друга, ладно?
— Ладно, — утешил её Вася. — Думаю, что скоро все разойдутся, что-то разговор у нас какой-то непонятный выходит. Наверное, стоит его перенести на завтра, тем более, что мы тут все вроде как заперты на клюшку, и смыться все равно никто не сможет.
Палий проводил уходящую Женю взглядом, но ничего не сказал, кроме обычного: «Спокойной ночи».
ГЛАВА 7
Она сидела за большим растением в приземистой кадке, скрывшись за широкими листьями. На коленях лежала книга, и её пальцы тихо скользили по строчкам, словно она не могла читать, не ощупывая перед этим каждую букву, каждую запятую или точку. Снизу доносились приглушенные голоса, там была жизнь, и ей было не так одиноко, как в своей комнате. А ведь раньше ей всегда нравилось одиночество и тишина. Она не тяготилась ими, любила оставаться одна дома, пользовалась малейшей возможностью отгородиться от людей сомнительной прочности стенами и дверью собственной комнаты. Но сейчас ей хотелось слышать, хотя бы издали, звуки чужих голосов.
Такая вот прихоть.
По лестнице поднималась женщина, как её? Женя. Да, Женя, так она просила себя называть. Пальцы замерли на строчке. Женщина шла, не спеша, устало держась за перила. А она красивая, только лицо всегда грустное, даже когда улыбается. И косметикой не пользуется, не то, что мама. Та все время озабочена то новой морщинкой, то лишней складкой на бедрах. Наверное, дело в том, что мама постоянно в поиске нового мужчины, а Женю это, кажется, совершенно не заботит. Нисколько. Возможно, у неё другие проблемы и цели. Или уже есть тот, кого она менять ни на кого не собирается. Но почему тогда такая грусть в глазах? Она любила наблюдать за другими и пытаться понять, чем они живут и к чему стремятся. Если только при этом на неё саму не обращали внимания, не мешали. А когда начинали теребить и сюсюкать, она сворачивалась ежиком и старалась куда-нибудь шмыгнуть.
Женя поднялась в холл и уже почти миновала его, когда краем глаза заметила скорчившуюся в кресле фигурку.
— Инга? Что ты тут делаешь?
— Читаю, конечно, — в голосе девчонки звучала откровенная самоирония.
Женя вдруг со стыдом подумала, что не вспоминала о существовании Инги целый день и не видела её. Разве что за завтраком. А после той тарелки овсянки ела ли она хоть что-нибудь? И чем занималась? Неужели, сидела тут одна, наедине со своими странными книгами?
— И что читаешь? — Женя постаралась, чтобы её голос звучал весело.
Вместо ответа Инга выбралась из кресла, подошла к ней и показала перелет книги. «Папюс. «Магия» — прочитала Женя. Ну ещё бы, кто бы сомневался, что этот ребенок читает не Донцову и не любовный роман.
— А почему сидишь тут одна? Ты ужинала?
— Не беспокойтесь, Женя. Если мне хочется есть, я иду на кухню и беру там что-нибудь.
Такое простое решение Жене как-то не приходило в голову. Она улыбнулась. А девочка самостоятельная. Хотя какой ещё могла вырасти у Ольги дочь? Она и совсем маленькую оставляла её часа на два-три одну в кроватке. И хоть бы раз Инга заревела! Играла тихонько сама с собой, грызя сухарь или бублик. Женя даже представить себе не могла, что её Сенька мог бы остаться вот так, наедине с сухарем и парой погремушек — изорался бы, подавился крошками, умер от обезвоживания или задохнулся, сунув в рот что-нибудь… Женя была типичной квочкой, вечно кудахтающей над своим чадом. И никогда Сеньке не быть таким самостоятельным и… одиноким, как эта девочка в голубых бриджиках и свитере без рукавов. Девочка, читающая оккультные книги, и о чем-то размышляющая в своем уголке.
— А вы не знаете, можно уже из дома выходить? А то днем нельзя было, — поинтересовалась Инга.
— Конечно, можно, разве тебе не сказали? — удивилась Женя.
— Да я, в общем, и не спрашивала. А сейчас захотелось к морю сходить.
— И ты не… — она хотела спросить: «И ты не боишься?», но Инга быстро покачала головой.
— Нет, не боюсь. Его же увезли, этого человека. А море, оно осталось прежним.
— Конечно, прежним, но я бы сейчас, если честно, туда не пошла.
— Ну хорошо, — легко согласилась Инга. И предложила новый вариант: — Тогда я спущусь и наберу в библиотеке книг на завтра. А то там опять с утра устроят штаб, и придется мне невыносимо страдать от информационного голода.
— Забавная ты выросла, — потрепала её по волосам Женя. — И ужасно серьезная, одновременно.
— Я стараюсь. Честное слово! — засмеялась Инга и побежала вниз по лестнице.
Она уснула не сразу — то ей казалось, что она лежит на спине в воде и ощущает упругое колыханье моря, а сквозь сомкнутые ресницы пытается пробиться ослепительное солнце, то она вновь сидела у потухающего камина, встретившись взглядом с усталыми глазами Никиты. Но потом всё смешалось… Последнее, что она видела, было маленькое скрюченное тело в знакомой пестрой кофточке на дне бетонного колодца из серых, местами облупившихся стен. И она смотрит на него в распахнутое окно шестого этажа лабораторного корпуса и беззвучно отчаянно кричит…
Потом пришел сон, без действующих лиц и мыслей, просто текучие разноцветные силуэты, переливы огня и ощущение полета. Подсознание смилостивилось и дало ей возможность хотя бы во сне отдохнуть. Мерцающие картинки без смысла, почти нераспознаваемая музыка…
Она очнулась, ещё не понимая, где она находится, и пытаясь вынырнуть из сна. Было темно, было тихо, хотелось закрыть глаза и снова плыть в струях ватной бессознательности. Она вздрогнула, оттого, что кто-то опять тихонько поскребся в её окно, побарабанил пальцами по стеклу.
Вскочив с постели, она на цыпочках подошла к окну. В лунном свете замерло море, кусты под окном тоже не шевелились. Тишина и безветрие. Значит, кто-то действительно стучал. Или она перепутала, и стучали в дверь? На всякий случай она открыла защелку, распахнула оконные рамы и осторожно выглянула. И едва не заорала от неожиданности — прямо под её окном, хорошо освещенный луной, на решетке, по которой вился плющ, скрючился Борис. Его лицо было испуганным и растерянным.
— Сдурел, да?! — кошкой зашипела на него Женя. — Хочешь, чтобы я заикаться стала? Идиот!
— Ты бы мне лучше руку протянула! — заныл Борька, хватаясь за подоконник. — Помоги залезть!
Женя ухватила его за майку и потянула, потом перехватила одну руку, и после пары минут сопения и усилий, Борису удалось с гулким стуком свалиться к её ногам. Некоторое время он сидел, почесывая ушибленный локоть, потом с кряхтением поднялся на ноги. Тут Женя спохватилась, что стоит перед пришельцем в одной пижаме, состоящей из коротких штанишек и майки, и сбегала в ванную за халатом. Вернувшись, хотела включить настольную лампу, но Борис не дал.
— Объясняй, какого черта ты устроил этот аттракцион? — стараясь говорить как можно тише, напустилась Женя на него.
— Сейчас, Женька, дай с мыслями собраться.
— Ах, значит, ты совершенно без всяких мыслей взял да и влез ко мне в окно, как какой-нибудь герой водевиля?!
— Нет, я с перепугу полез… Вот, смотри, — с этими словами он пошарил в кармане шортов и сунул ей в руку какую-то странную палку с железным наконечником. Женя подняла её и прищурилась, чтобы рассмотреть на фоне освещенного мертвенным лунным светом окна. Палка была сантиметров тридцать длиной, на один конец её был насажено увесистое острие, а с другого приделано оперение, сделанное, вроде бы, из кусочков кожи.