Ольга наткнулась на Рони на какой-то левой вечеринке, и закрутилась у них безумная любовь. Хипповал африканец вовсю, родительские деньги проматывал по пивнушкам и прочим злачным местам, спускал на крутившихся постоянно рядом сомнительных девиц, прогуливал лекции и водил дружбу с местным андерграундом и прочей богемной публикой. Ольге довольно быстро удалось отвадить девок и чересчур психопатологических дружков, слегка вправить мозги самому Роньке и даже иногда заставлять его ходить на занятия. Об их романе знали, в принципе, все, но в их компанию Ольга впервые притащила Рони как раз незадолго до смерти Кристины. Его критически обозрели, испытали на всяческих подначках и признали своим, то есть официальным Ольгиным хахалем.
Никто не верил, что этот экзотический союз закончится браком. Влюбленные в течение полутора лет, то сходились, то со скандалом, битьем посуды и царапаньем физиономий разбегались. Причем, скандалила исключительно Ольга. Причина всегда была одна — очередная лахудра извлеченная из Ронькиных объятий. Инга в этот период окончательно осела в яслях на пятидневке, кто-то из компании служил дежурной жилеткой для слез страдающего африканца, а затем и парламентером, передающим разгневанной Ольге его клятвы в вечной любви. В общем, страсти кипели почти шекспировские.
Известие о бракосочетании все восприняли скептически. Но, как ни странно, свадьба состоялась, с морем водки, плясками в ресторации и гулянками на неделю. Ещё почти год Ольга водила Рони за шиворот в институт, одновременно умудряясь чертить собственный диплом, и, наконец, супруги отбыли в Африку с новенькими корочками в чемодане — двумя синими — дипломами и зелеными — свидетельством о браке. О дальнейшем Ольга предпочитала не рассказывать даже близким подругам, только однажды, несколько лет назад как ни в чем ни бывало объявилась на одной из встреч выпускников. На вопрос, как поживает Рони, небрежно пожала плечами и заявила, что совершенно не в курсе. Обозначенное таким образом нежелание говорить о судьбе своего брака приняли к сведению, но все же ждали каких-то откровений. Их не последовало.
— Ну так вот… — обреченно продолжил Вася. — Получилось, что в роли подружки Кристи тогда оказался я. Черт возьми, лучше бы ничего не знать!
— Ну, ты ещё поплачь! — буркнула Дина. — У каждого есть такое, что хотелось бы забыть. Только все помалкивают, а не носятся с этим, как курица с яйцом!
— А я и не ношусь, — обиделся и поджал губы Пинчук. — Я бы и помалкивал, если бы все нормально было. Сами же о той истории заговорили, не я вас за язык тянул.
Алина неожиданно встала и тихо сказала:
— Пойду-ка я пройдусь, что-то душно стало. Заодно посмотрю, как там Надя. Сил нет слушать, как вы тут выясняете — кто и что, почему и отчего.
Её каблучки простучали по каменному полу, затихнув на мягкой шкуре, и снова — по камню, всё дальше и дальше. Борис молча провожал жену взглядом. Он-то знал, как трудно ей, эмоциональной и вспыльчивой, дается необходимость сдерживать себя все последние дни. Напряженное состояние Алины выдавали розовые пятна на висках, которые она то и дело сжимала тонкими пальцами, сумрачное выражение глаз и жесткий разворот плеч. А ещё у её губ пропали легкие морщинки, она почти перестала улыбаться, вот и пропали уже ставшие привычными скобочки. Борис вздохнул. Нет, совсем не таким представлялась им эта неделя. Ещё немного, и Алина не выдержит, сорвется. Отчего-то не это его беспокоило, тревожило другое. А Алинка… Пусть лучше выкричится, чем вот так, без морщинок и с прямыми плечами.
Когда-то он выбрал эту капризную, самолюбивую и иногда слишком резкую в отношениях с другими девчонку. И ни разу не пожалел. Может быть, потому, что и сам был не подарок. «Дуэт двух эгоистов», как иногда, смеясь, называла это Алина. Жена… О которой, кажется, всё известно, но вдруг обнаруживается белое пятнышко, таинственный островок. И снова нужно пытаться понять — что там. После таких изысканий сам себе Борис казался ужасно примитивным и заурядным. Даже то, что Алина, иногда для развлечения занимаясь скульптурой, создавала потрясающе интересные вещи, некоторые из которых увозились на какие-то супер-пупер-выставки, не так его уже поражало, как, к примеру, её умение ладить с сыном-подростком. Когда они с Вовкой осваивали ролики, виндсерферы или отправлялись в горы, переговариваясь по-английски и загрузив в машину лыжи и кучу странной яркой амуниции, Борис проклинал свою лень и инертность. Но вот факт — мальчишка души не чаял в матери, а к нему относился несколько свысока, считая его обычным занудливым «папашкой». Алина же была «своим парнем» и авторитет её у парня был непререкаем. Доленился…
А недавно он узнал, что она втихаря приняла участие в каком-то литературном интернет-конкурсе. И победила. И тут же забросила интернет, чтобы удариться в какую-то эзотерическую систему развития личности. Некоторое время разговаривать с ней было довольно сложно, сплошные харизмы и кармы. Пока она сама не заявила, что все это полная чушь, и стала обычной Алькой. До следующей затеи. Не так давно она заговорила насчет покупки верховой лошади…
Борис усмехнулся и поймал на себе внимательный взгляд Ольги. Он что-то пропустил в разговоре? Да нет, скорее непривычно для окружающих ушел в себя. За это время успела исчезнуть не только Алина, но и Палий. Но тот, скорее всего, курит на крыльце. За эти годы Митя стал намного старше, изменился больше других. Хотя и остальных время не пощадило. Но Митя институтских времен был совершенно другим, беззаботным и легким в отношениях. А сейчас в нем появилась отчужденность и какая-то усталая грусть. Делиться, он, конечно, не станет. Разве что с Женькой. Хотя Борис не верил в то, что донесла разведка про их разгорающийся роман. Тут, скорее, заговор.
Борис потер виски жестом Алины и снова улыбнулся. Пусть он сидит тут, словно старый лис, делающий хорошую мину при плохой игре. Пусть появилось слишком много вопросов и мало ответов. Но всё утрясется, как-то успокоится. И он не станет бояться, что, заснув в своей постели, не увидит новое утро. Он знает, что так может быть, и он постарается этого не допустить.
ГЛАВА 16
В холле, по сравнению с гостиной, воздух был свеж и безмятежен. Оказывается, нужно было только выйти, чтобы почувствовать себя гораздо лучше. Все эти свечи, огоньки, тяжело ложащееся на сознание душистое южное вино и разговоры о прошлом… Палий глубоко вдохнул. На выдохе он увидел две тени за стеклами входной двери и попятился в спасительную нишу библиотечной двери. Где-то рядом тонко и пронзительно пахли розы. Дверь распахнулась, и за ней произошла непонятная заминка. Вначале тени слились, затем распались, и одна из них исчезла. В холл вошел майор Караваев. Палий достал сигареты из кармана и щелкнул зажигалкой, словно загораживаясь сигаретным дымом от неминуемого и неприятного контакта. Но майор только вежливо кивнул ему и проследовал в гостиную. «А где же юный оруженосец с портфелем?» — запоздало подумал Палий. После ужина молодой человек на глаза ему не попадался. Ну, да и бог с ним… Он затянулся сигаретой почти с отвращением. Запах табака убил аромат цветов, и вообще — жизнь в последнее время слишком уж часто преподносила неприятные сюрпризы и поворачивалась к нему своими отнюдь не лучшими сторонами. Всякие гадости то и дело случались, если не с ним, то с кем-то рядом. И надежда хоть немного окунуться у Ротманов в прежнее ощущение беззаботности и доверия растворилась, потому что оказалась такой же эфемерной, как цветочный запах. Обидно. Куда тут можно бросить окурок?
Палий потоптался в холле, размышляя, куда ему деваться. В гостиную идти не хотелось, спрятаться в своей комнате показалось глупым, а от мысли о прогулке по обсаженным экзотическими растениями лунным дорожкам почему-то замутило. Эти две тени… Что они могли значить? Куда пошла Женя без майора? И почему это его так интересует? Когда-то давно он мимолетно подасадовал на то, что она выбрала не его, умницу и красавчика, а Марка. Правда, Марк тоже был неглуп и внешне вполне пристоен, но ведь он-то, Митя, был лучше! Палий едва не рассмеялся, вспомнив, каким юным самонадеянным идиотом был когда-то. Избалованным щенком! Мальчишкой, уверенным, что весь мир у него в кармане просто оттого, что он осчастливил этот мир своим присутствием. Обычно с такими иллюзиями расстаются довольно быстро, а у Палия процесс затянулся, и протекал дольше и болезненнее, чем у других.
Зачем-то он оказался в пустой и темной столовой, только хрустальные подвески на венецианской люстре мерцали и едва слышно звенели на сквозняке, задувающем в высокие форточки, да фосфоресцировало белое пространство пустого стола. Крахмальные скатерти, тонкий фарфор, приторный запах кипяченого молока. Мама принесет заболевшему Мите чашку с курящимся белым паром и морщащимся тончайшей пенкой молоком. И положит в него чайную ложечку сливочного масла, желтым островком расплывающегося среди пенки. Митя сморщит нос, заползая под одеяло, будет оттуда шутливо ныть, уверяя, что от молока с маслом его немедленно стошнит. А мама поставит чашку на столик и примется щекотать ему пятки под одеялом и называть трусишкой и привередой.
Палий встряхнул головой. Но запах кипяченого молока не пропал, и тогда он пошел на него, словно ребенок за дудочкой Крысолова. Какие-то коридоры, освещенные тусклым светом дежурных лампочек, обитые оцинкованным металлом раскрытые двери… За одной из них желтел веселый свет и кто-то насвистывал детскую песенку про зеленого попугая. Палий осторожно заглянул внутрь. Почти спиной к нему стояла у стола девчонка в бермудах и длинной футболке. Инга. В руках у неё был ковшик с только что вскипевшим молоком, и она белой струйкой старательно переливала его в чашку. Палий дождался, пока молоко не выльется все, и только тогда осторожно кашлянул. Девчонка не вздрогнула, только глянула через плечо и улыбнулась.
— Горло болит? — поинтересовался Палий.
— Нет, — она улыбнулась ещё шире. — Просто захотелось горячего молока с печеньем.