Палий ждал её на пирсе, его силуэт был хорошо заметен даже в темноте. Женя подошла и уселась рядом, так же, как он, свесив ноги к воде.
— Поразительно, правда? Словно летишь на космическом корабле.
— Я совершенно не против действительно улететь, — вздохнула Женя. — У меня гадкие предчувствия. У тебя тоже?
— У меня тоже. Все, словно улитки, прячутся в свои домики, все ждут. А этот милиционер, как паук, караулит, у кого раньше всех сдадут нервы.
— Он не из милиции, а из прокуратуры, — машинально поправила Женя.
— Да какая разница? Я никогда не видел, чтобы следствие вели такими странными способами. Притащил этого типа с охраной, тот нам исповедался, ему вручили ценную улику в награду. Так разве делают?
— Я не знаю, как делают. Наверное, он думает, что так проще нас в угол загнать. А мы — то друг за друга горой, то наизнанку выворачиваться начинаем. Ещё немного, и мы все совершенно перестанем общаться.
— Вот и я о том же.
— Митя, я тут разговаривала с Борькой, и он одну гипотезу высказал. Ты только не возмущайся сразу, просто — вспомни тот день, когда Крис погибла.
— А чего возмущаться, я его, в общем, довольно хорошо помню. Особенно вторую половину…
— А ты вспомни первую. Дело в том, что Борька намекнул, что ты мог слышать Крыськин рассказ, через стенку. Ты ведь тогда рядом с Васей жил.
— Точно. Я жил в комнате вместе с двумя обалдуями с пятого курса. Они накануне бухали всю ночь напролет, а я ушел с утра на первую пару, чуть не опоздал… — Палий вдруг замолчал, и даже в темноте было заметно, что он дернул плечом.
— И что? — нетерпеливо спросила Женя.
Палий помолчал, потом мрачно сообщил:
— А чуть не опоздал я потому, что приперся Гоблин сдирать курсовик по строймеханике. И когда я уходил, он остался там. А курсовик немаленький был, со сложными эпюрами, так что — часа на два-три работы. А сколько он просидел на самом деле, кто знает. Ты помнишь, когда он в тот день в альма матер появился?
— Не помню. Тебя помню. Борьку и Алину — точно видела утром. Ольга была. А остальных — хоть убей. Потом я уже и не помню, кто там был, такое творилось… — Женя поёжилась, вспоминая звенящую пустоту в голове, взгляд во двор-колодец и жуткий бег вниз по лестнице, где каждая ступенька была ударом сердца: «нет… нет… нет…»
— Если это Гоблин, — пробормотал Палий, — то нужно с ним поговорить. И почему я не помню, как он реагировал на Васькин рассказ?
— А потому, что он никак и не реагировал. Вечная гоблиновская бесстрастность. Постепенно перестаешь его замечать. Он ведь к этому и стремится.
— Разве? — в голосе Палия прозвучало недоумение. — Хотя ты права…
Женя промолчала. Если кто-то в их компании и создавал себе имидж сознательно, так это Никита. Они ведь все остались практически такими же, какими встретились восемнадцать лет назад, никто не скрывал, каков он есть, даже не пытались. Влюблялись, ругались, выясняли отношения, демонстрировали все недостатки характеров. И только Гоблин стал иным, сумел свои комплексы и ожидание насмешек трансформировать в полную невозмутимость и аристократическую отстраненность. Но это и выдавало его ранимость и желание создать свою собственную защиту. Вряд ли Палий понимал такие тонкости. Он видел результат, не пытаясь понять причин.
— Да, не думаю, что Никита пойдет на откровенность, — пробормотал Митя. — Тихо! Слышишь?
Но Женя и сама уже прислушивалась к отдаленным звукам. Похоже, что кто-то плыл. Но плеск раздавался совсем в другой стороне, откуда-то справа. Как назло, ночь была совершенно безлунной, и различить что-то в темноте было невозможно, сколько они не всматривались. Потом всё стихло.
— Ну вот, кажется, мы своими разговорами отпугнули твою знакомую, — посетовала Женя. — Она предпочла проплыть подальше от нас.
— Что-то не похоже, вчера она шлепала, как колесный пароход, только гул стоял. А сегодня очень тихо и далеко.
— Услышала нашу болтовню и решила не мешать.
— Придется ждать, когда поплывет обратно, — вздохнул Палий. — И разговаривать совершенно на другие темы. Я же тебе обещал. Помнишь?
— О чем?
— О том, что я теперь совершенно не представляю, как ты будешь без меня жить, — тихо шепнул он ей на ухо.
Его дыхание на её щеке показалось обжигающим, словно пар из чайника. От неожиданности Женя совершенно не знала, что сказать. Слишком много он стал значить в последние дни. Слишком много. И как она будет без него? А он без неё? Нет, он-то вполне будет…
— Ну, что ты молчишь? — продолжал он шептать. Совершенно не видя его лица, Женя, тем не менее, чувствовала, что Митя улыбается. Нахально улыбается, зная, что своим вопросом загнал её в тупик.
— Как-нибудь буду, — пробормотала она только для того, чтобы он не решил, что теперь имеет право спрашивать о таких вещах.
— Вот именно, как-нибудь, — тут же рассердился Палий. — Оба мы будем как-нибудь. Ты совершенно не понимаешь, что говоришь.
— А что я говорю? — осторожно спросила она, только тут заметив, что его рука лежит на её плече. — И что должна говорить?
— Ужас, — в голосе Палия действительно звучало что-то, похожее на панику. — Если бы я оборвал подходящую цветочную клумбу, ты наверняка была бы понятливей. Ты должна сказать: «Митенька, я совершенно не могу теперь без тебя жить!» Повтори!
— Митенька, — послушно начала Женя, пытаясь не хихикнуть, — я совершенно… Да ну тебя, Митька! Вечно ты все превращаешь в балаган!
— Ага, поняла, наконец, что ситуация до предела серьёзная, — вздохнул Палий. — Два взрослых человека совершенно не в состоянии внятно объясниться в своих чувствах.
В наступившей тишине было отчетливо слышно, как легкая волна шлепает о бетон. Где-то вдалеке залаяла собака и умолкла.
— А ты считаешь, что нужно? — тихо спросила Женя. Всё происходящее казалось ей каким-то ирреальным.
— Думаешь, можно обойтись без этого? — с сомнением спросил Палий. — А как тогда я смогу растолковать, почему жить без меня ты совершенно не сможешь? Просто потому, что тебя замучает совесть, Шереметева! И что за кошмарная фамилия — Шереметева? Какой-то бархат в нафталине! Палий — куда лучше, правда? Женька, ты ведь согласишься взять мою фамилию?
— Мить, ты мне что, таким образом делаешь предложение? — изумилась Женя. — Вот так, с бухты-барахты? Или все-таки дурака валяешь?
— Ну, во-первых, не с бухты-барахты, тут ты не права, — мрачно возразил Палий, и его рука на Женином плече слегка шевельнулась, так что ей показалось, что он её сейчас уберет. Но он только легонько притянул Женю к себе, прижался боком, словно боясь, что она сбежит. — Я все обдумал самым тщательным образом. Не воспользоваться ситуацией, когда такая умная и красивая женщина оказалась свободна, было бы с моей стороны, согласись, верхом идиотизма. А во-вторых, я хоть и порядочный балбес, но такие вещи говорю только с самыми серьёзными намерениями.
— Скорее всего, я сплю, — Женя пристально смотрела на крупную, подмигивающую ей с неба звезду. А, может быть, это была планета. Хотя планеты, кажется, не мигают. — И мне снится ночь, море и балбес Митька, — со вздохом сообщила она звезде.
— Ты лучше помолчи, — теплая ладонь накрыла её губы, но тут же опустилась на подбородок, поворачивая её лицо так, что звезду она больше не видела. — Или нет, сначала ответь, что ты решила насчет фамилии?
— От спящего человека требовать немедленного ответа на сложные вопросы совершенно негуманно. Митька, а почему это меня совесть замучает? — спохватившись, поинтересовалась Женя.
— Потому что, ты каждую минуту будешь вспоминать мои грустные глаза и прощальную улыбку, если решишь, что я тебе совершенно не нужен, — его губы, легко, словно ночная бабочка касались её волос и виска. — Потому что я буду вспоминать эти дурацкие дни и думать о том, какие у тебя были грустные глаза и прощальная улыбка. Потому, что нам будет плохо друг без друга, Женька. Ты это знаешь? — Он осторожно поцеловал её в уголок губ.
— Палий, мы эгоисты, — она ткнулась носом в его теплое плечо, чтобы он не заметил её улыбку. — Причем, законченные эгоисты.
— Точно! Два эгоиста над звездным морем. — Он наклонился к её лицу. — А ты ещё и ужасно вредный эгоист, потому что не отвечаешь на мои вопросы. Ни на один!
— Митька, ты слишком большой и слишком рядом, чтобы я могла соображать, что именно нужно отвечать. Ещё немного и мы просто свалимся в воду, — жалобно простонала Женя. — Нельзя задавать женщине вопросы и одновременно её целовать.
— Можно! Можно и нужно. Если ты мне откажешь, то я хотя бы запомню, как пахнет твоя кожа. И волосы. И какие холодные у тебя пальцы… — он поднес её руку к губам и поцеловал ладонь.
— Ну вот, — Женя перевела дыхание, — и что я теперь скажу Динке? И Ольге. Тем более что они вместе с майором наверняка подсматривают за нами из дома или из кустов.
— И почему меня меньше всего волнуют эти проблемы? Наверное, потому, что я не врал направо и налево, что кое-кто мне совершенно безразличен, — хмыкнул Палий. — Ну так как, в последний раз спрашиваю — останешься ты со своей шуршащей родословной фамилией или согласишься украсить собой жизнь шута и вечного балбеса Митьки Палия?
— Ты самый лучший в мире шут, — она ткнулась в темноту, туда, где ей казалось, были его губы. Но там была пустота, и она испугалась, что на самом деле нет рядом никакого Мити, а весь этот несуразный разговор она сама и придумала. Было бы ужасно обидно. Поэтому она торопливо проговорила: — Я, Митька, наверное, соглашусь.
— Ну вот и славненько, девушка, — внезапно раздалось откуда-то у них из-под ног, — сколько же можно тянуть?
— Опа… — только и смог пробормотать Палий.
ГЛАВА 24
— Тут везде подсматривают и подслушивают! — возмутилась Женя. — Одни шпионы вокруг, никуда не спрячешься!
— Признаюсь, я подслушивала из чисто меркантильных соображений, — без всякого смущения сообщил все тот же голос. Раздался плеск, и через минуту та, которую они давно поджидали, взобралась на пирс.