— Здравствуйте, Евгения Павловна, — церемонно приветствовал её Палий, вскакивая на ноги. Женя тоже нехотя поднялась. Дело — прежде всего.
— А так вот, кто моя тезка, за которую меня вчера приняли, — дама приветственно взмахнула рукой. — Не обижайтесь, дети мои, но искушение подслушать ваше воркование было сильнее меня. Тот, кто постоянно находится в поиске новых сюжетных коллизий, безусловно не осудил бы столь низменный порыв.
— Сомневаюсь, что воркование такого сорта годится для серьёзного сюжета, — пробормотала Женя.
В эту ночь луна явно не торопилась появиться на небе, и рассмотреть что-либо, кроме силуэта писательницы на фоне освещенного дома, было невозможно.
— А вот и нет, — Найцева энергично помотала головой. — Мне было весьма любопытно услышать, как это происходит в современной жизни, а не в слащавых мелодрамах. Весьма и весьма.
«Ещё не хватало нам с Митькой попасть на страницы какой-нибудь безумной книги» — с досадой подумала Женя.
— Ева, — Палий спохватился, что их разговор заходит куда-то не туда, и заговорил вкрадчиво и проникновенно. — У нас к вам просьба. Это очень важно.
— Если не нужно куда-то далеко ехать и паясничать перед прессой, то я готова вам помочь, молодые люди.
«Господи, да какие мы молодые! — улыбнулась про себя Женя. — Хотя, все познается в сравнении».
— Нет, все просто, расскажите нам подробнее о русалке, которую вы тут видели. Помните?
— О русалке? — писательница заметно обалдела. — Ничего подробно я о ней сказать не могу, я и видела-то её всего несколько мгновений. Слишком уж та ночь была странной. Ничего такого тут раньше не происходило. Я ведь, знаете ли, веду очень уединенный образ жизни, и меня устраивало, что соседи попались не слишком шумные.
— Так какая она была? — Палий решил не дать писательнице снова свернуть на разговоры о самой себе.
— Помните сказку Андерсена? — Евгения Павловна дождалась, пока они оба кивнули, и продолжила: — Так вот, когда я её увидела, сразу вспомнила Русалочку, которой удалось обрести ноги, чтобы бросится к своему красавчику-принцу. Вот так и это серебристое создание, словно только что покинув море, бежало, почти не касаясь грубого бетона. — Для наглядности дама топнула босой ногой по пирсу.
— А в руках у неё ничего не было?
— Ну откуда мне знать, Митя? Я не могла заметить таких подробностей издали.
— Но это довольно большой предмет — меч, причем довольно тяжелый, — пояснила Женя.
— Меч? Нет, меч бы я наверняка заметила. Это так романтично — русалка с мечом в руках. Но ничего такого не было, — пробормотала писательница, озабоченно почесав пятку. — Кажется, я наступила на камешек или ракушку.
Последняя реплика Найцевой чем-то зацепила память Жени, но сосредотачиваться на этом она сейчас не могла.
— Значит, это была бегущая женщина, и в руках у неё меча не было? — с настойчивостью туповатого полицейского переспросил Палий.
— Это была юная девушка, совсем девочка, одетая во что-то серебристое или белое. Вы заметили, что в лунном свете белое кажется серебряным? Она мерцала, словно рыбка, и движения её были стремительными. С мечом в руках она была бы похожа на амазонку, а так — настоящая русалка.
— Юная девушка… — в голосе Жени чувствовалось напряжение. — Значит, это Инга. Больше у нас никто на юных девушек не тянет.
— Но Инга говорила, что проснулась гораздо позже, — заметил Палий.
— Говорить можно что угодно. Евгения Павловна…
— Ева!
— Ева, а не мог это быть кто-нибудь постарше? Примерно моего возраста?
— Женечка, моё зрение обмануть можно, но подсознание — вряд ли. Слишком хрупкая, слишком стремительная. Хотя, если вы обнаружите среди подозреваемых леди, которая издали поразительно напоминает тинейджера, то я готова сдаться и признать, что ошиблась.
— Таких леди у нас нет… — задумчиво произнес Палий.
— А почему вы заговорили о подозреваемых? — настороженно спросила Женя.
— Мотя мне сказала, что вроде бы убили тут кого-то, — писательница усмехнулась. — Так что остальное сообразить было несложно. Жаль, я детективов не пишу, а то бы заинтересовалась.
— А эта девушка появилась до того, как вы увидели призрачный корабль, или после?
— Почти одновременно, — Найцевой явно начал надоедать этот разговор, похожий на допрос. — Я плыла отсюда, — она махнула рукой в сторону своей дачи, и вначале увидела её, а миновав пирс, заметила корабль. Я ещё подумала, что он-то её и напугал.
— Значит, это происходило около двух часов ночи, — если Скляров подплывал к тому пирсу. И Сашки там уже не было. — Женя схватила Палия за руку. — Инга могла видеть, кто его убил! Именно это её испугало, и она теперь молчит.
— Насколько я успел узнать эту девочку, она на редкость разумна, — возразил он. — Какой смысл ей, если она действительно единственный свидетель убийства, молчать, ведь это очень рискованно? Скорее всего, она могла испугаться катера. Спросонок увидела нечто, бесшумно плывущее в море, испугалась и убежала, а потом решила, что ей попросту не поверят, если расскажет. По-моему, это больше похоже на правду.
— Ребенка, читающего «Некрономикон», никакой призрачный кораблю не испугает!
Евгения Павловна слушала спорящих, поворачивая голову то к Жене, то к Мите. Потом пожала плечами и заявила:
— Ну, дети мои, мне пора, я сегодня ещё почти не плавала. Нужно выполнять дневную, то есть ночную норму. А потом — трудиться и трудиться. В поте лица.
— А разве это не вы плавали в сторону губернаторской дачи? — удивилась Женя.
— Нет, я практически сразу услышала ваши голоса, нырнула и укрылась в тени пирса. Как какой-нибудь нинзя, — писательница похлопала себя по голове, затянутой в резину. Шапочку на этот раз она почему-то не сняла.
— Странно, — пробормотал Палий. — А кто тогда там плавал?
— Митька, мне все это не нравится. Не могу представить, что кто-то из наших полез ночью в море. Разве что по пьяни… Нужно сказать Борьке.
Они торопливо простились с Евгенией Павловной и поспешили к дому. Позади раздался гулкий хлопок и плеск — это неуемная писательница погрузилась в пучину вод.
Из-за деревьев наконец-то появился краешек бледной луны, похожей на непропеченный омлет. Наступив на крупный камень, Женя споткнулась и только благодаря успевшему удержать её от падения Палию не расшибла колени. Он подхватил её, и, мимоходом нежно чмокнув в нос, повел дальше, обнимая за плечи.
На террасе никого не было, в холле — тоже. Женя заглянула в пустую библиотеку, потом в гостиную. Там у неразожженного темного камина сидели Алина и Вася, оба хмурые и недовольные.
— Ребята, вы не знаете, кто недавно купался? — спросил Палий, но в ответ получил только пожатие плеч.
— А Борис где? — опять демонстрация неведения. Возможно, они помешали какому-то разговору. Пришлось подниматься на второй этаж, где царила все та же пустота и тишина, только за какой-то из дверей едва слышно бубнил телевизор. Женя заглянула на балкон, где в кресле белела страницами оставленная Ингой книга. Дом был похож на брошенный экипажем корабль.
— И что делать? — спросила Женя. — Пройтись по комнатам и проверить наличный состав? Тогда нужно начинать с Борькиной спальни. Но сначала зайдем ко мне, я хочу причесаться.
— Ты опять не заперла дверь, — укоризненно пробормотал Палий, пропуская Женю вперед.
— А от кого мне её закрывать? — она нажала клавишу выключателя и подошла к туалетному столику.
Палий хотел объяснить ей, от кого, но не стал. Действительно, замок на двери не слишком большое препятствие, и если кому-то понадобиться…
— Митя, — позвала Женя, — смотри. Тут, кажется, записка.
В её руках была открытая косметичка, обычная пластиковая сумочка с кучей всевозможных мелочей. И поверх этих мелочей лежали свернутые вчетверо белые листочки бумаги. Почему-то было страшно брать их в руки и разворачивать. Так ей было страшно в детстве распечатывать полученные телеграммы после того, как в одной из них дедушка сообщил, что умерла бабушка Алёна. С тех пор она всегда оставляла бланки свернутыми и склеенными до прихода родителей. Словно перекладывала на них ответственность за то, что могло таиться на развороте.
Палий взял из её вдруг ставших ледяными пальцев косметичку, и только потом извлек из неё записку. Листов оказалось три, исписанных шариковой ручкой. Он не сразу узнал почерк, и посмотрел на подпись: «Никита».
— «Женя!» — прочитал он. — Женька, Гоблин написал тебе, может ты…
— Читай!
— Хорошо, — покорно согласился Палий. — «Женя, я пишу это тебе, потому что всегда чувствовал, что ты лучше других меня понимаешь. Я настрочил признание в убийстве, отдай его этому лощеному майору или как его там, пусть успокоится и отстанет от всех остальных. А эту записку сожги, сразу. Потом, когда все закончится и уляжется, можешь рассказать ребятам, как все было. Хотя сомневаюсь, что вы теперь скоро встретитесь в нормальной обстановке. Единственное, из-за чего муторно на душе, это то, что я втянул всех. Но не прикончить эту гниду Вершинина я не мог, хотя все, в общем, произошло неожиданно. И настолько просто, что я до сих пор не могу до конца в это поверить.
Тогда ночью я здорово напился. Но потом слегка протрезвел, вспомнил про меч, который зачем-то выволок из дома, и спросил у Васи, где он. Васька был пьяный в зюзю, но вспомнил, что оставил его Сашке и махнул рукой в сторону пирса. Мне только хотелось разыскать эту железяку, чтобы её случайно в море не утопили. И я поперся на пирс. Меч валялся там, я его поднял, а Сашку вначале не заметил, он сидел в этой дурацкой плетеной штуке, спиной ко мне, и его совсем не было видно. Но он услышал, как я звякнул мечом о бетон или об асфальт, не помню, чем там покрыт причал. И встал. Он был зол. Не столько пьян, сколько зол. Тогда я неизвестно почему и сказал ему, то, что хотел сказать давно — что он гнида и дерьмо.
Я-то ещё тогда, в тот самый день, знал, из-за чего погибла Кристина, я в то утро сидел в соседней комнате, что-то списывал у Митьки, а она говорила громко, плакала. У неё была истерика, но я все равно расслышал почти всё. Я пошел в институт, чтобы найти Сашку, разбить ему рожу и заставить отстать от Крис. Но не нашел. А потом было уже поздно. Наверное, я трус, потому что все эти годы я боялся рассказать вам правду. И Васька тоже молчал. Но моё молчание было хуже — я любил Крис, хотя вряд ли она об этом догадывалась.