— Привет, — пробормотала девушка. — Сколько времени?
— Привет. Почти два ночи.
— Я там ужин тебе оставила, не буди меня, пожалуйста. И если можешь, поспи в гостиной, что-то я расклеилась. Простыла, видимо.
Сергей покивал, тихонько встал и, сбросив в коридоре ботинки, прямо в джинсах и футболке упал на диван. Тяжёлый сон Погорелова прострочил громкий звонок, Сергей еле разлепил веки и, нащупав на тумбочке телефон, прохрипел:
— Слушаю.
— Серёга, прости что ночью. Но мне всё покоя не давало, что вы ко мне приехали. Наверное, не просто так. Я всё кумекал, отчего чек этот у меня. Серёга, я вспомнил, мне ж тогда наш ветврач прокладки покупал, я приболел, а он в ту сторону катался на моей тачке. Я ему позвонил, он подтвердил, что катался. Вот ведь.
Погорелов подскочил на диване, больно ударился мизинцем о ножку близко стоящего шкафа и переспросил:
— Вы ему ночью, что ли, звонили?
— Так он вне доступа был долго. Потом прочухал, что я ему набирал, и перезвонил. Он всегда звонит, мало ли со скотиной что.
— А у него у самого машина есть?
— Ну почти как моя, только цветом чуть темнее. Он утром обещал ко мне заскочить: козам надо прививки ставить.
Попрощавшись с фермером, Погорелов снова сел на диван, но почувствовал тяжёлый комок голода, ворочающийся в желудке, широко зевнул и поплёлся на кухню есть холодный ужин.
Дождь скрёбся во все окна, ветер в бессильной попытке оторвать фрамугу бесконечно лупил невидимыми кулаками по пластиковым рамам и в неистовстве рвал с близко стоящих деревьев рыжую листву. Глаша стояла, прислонившись лбом к холоду стекла, смотрела, как из чашки, стоящей на подоконнике, поднимается пар и ложится на прозрачную вертикальную поверхность, вырисовывая забавные сюжеты.
— Что, Польская, на кофейной гуще гадаешь, когда заявление на увольнение писать? — послышался дребезжащий голос Визгликова.
— Нет. Я думаю.
— А! Ну тогда ой, — поднял ладони перед собой Стас. — Если Глаша думает, то нужно соблюдать тишину. Я надеюсь, ты какие-то вопросы мирового масштаба пытаешься решить?
— Нет. Я не могу понять, с какой стороны подцепить это дело с Яной и прочими участниками. Мы с Тёмой уже раскопали не одно бумажное кладбище архива, но до сих пор сведения разрозненные и нет стройности. Это как с тем фондом, «Штопая сердца», ничего конкретного. Зацепиться не за что.
Из темноты коридора на свет вдруг выступил Айсбергов, он, держась за левую сторону груди, глянул на Визгликова и шумно выдохнул:
— Что случилось? — нахмурился Стас.
— Щемит. Неделю щемит, после гриппа этого проклятого. Не страшно, пройдёт, — вытер мелкий бисер пота со лба мужчина. — Как по лестнице поднимусь, так и щемит.
— А чего вы на работу-то выперлись? Надо было дома сидеть, — сказал Стас.
— Так вот я и пришёл спроситься уйти, что-то хреново мне совсем.
— Я-то чем могу, вы вроде не под моим началом, — Стас махнул рукой. — Хотя идите, я сам всем сообщу, точнее, я Лисицыной скажу, а она уже знает, что делать с этой информацией, — Стас резко выдохнул и полез в карман за телефоном. — Слушаю, Визгликов. Погоди, не части. Кто это? — Стас вдруг нахмурился, стиснул трубку и замолчал. — Понял.
— Что случилось? — бросила Глаша вслед стремительно уходящему Визгликову.
Её вопрос просто растворился в тишине коридора, но вскоре вновь послышалась быстрая поступь Стаса и он, глянув на Польскую, сказал:
— Поехали. Латунин при смерти. Дай ключи, я поведу.
Быстро погрузившись в машину, Стас резко выдавил педаль газа и, набрав Погорелова, поставил телефон на громкую связь.
— Серёга, ты где?
— Еду, — послышался сонный голос Погорелова.
— Куда? — выматерился Визгликов. — В страну дураков? Выплыви, наконец, из своей любовной горячки и быстро в управление. Латунин при смерти, мы с Польской поехали к нему.
— Опять меня наколоть хочешь? — зевнул в трубку Погорелов. — Стас, я не просто так проспал, мне ночью звонил фермер. Он сказал, что его машиной пользовался ветврач, и он ему покупал прокладку.
— Заткнись, — зашипел Визгликов. — Просто, не просто, а ты совсем без головы стал. Если он тебе ночью звонил, значит, нужно было мне позвонить. Сразу.
— Стас, не кипятись.
— Я не чайник, чтобы кипятиться. Ты понимаешь, что у нас девушка пропала? Или ты совсем без башки? Если на его машине ездил ветеринар, то его тоже нужно проверять.
— Я уже с самого утра этим занимаюсь, — выдохнул Погорелов. — Он к нашему загипсованному товарищу прямо с утра должен подъехать. Мы сейчас с Архаровым туда мчим, — солгал насчёт последнего Погорелов и, положив трубку, потянулся на кровати, разминая затёкшее тело.
В квартире было так же тихо, как вчера вечером, и Сергей, поднявшись с дивана и потирая сонное лицо, пошёл в сторону комнаты, где спала Яна. Но, к его удивлению, там было пусто и не было ни одной Яниной вещи. Быстро обойдя всю квартиру, Погорелов набрал номер телефона девушки и, пока слушал механическое: «Абонент вне зоны действия сети», нашёл записку на кухне: «Привет. Спасибо за всё. Вернулся мой парень, мы улетели отдыхать. Он сможет обо мне позаботиться. Я звонила вашей начальнице, она сказала, что нет никаких препятствий для того, чтобы я уехала. Ещё раз спасибо». Погорелов несколько секунд стоял в некотором ступоре, потом медленно положил записку на стол и долго смотрел на экран телефона, где мерцало имя фермера, показывая входящий звонок.
— Слушаю, — глухо сказал Сергей.
— Что-то не так. Ты, или вы… Короче, — частил словами фермер, — после вчерашнего-то разговора и вот как ночью я тебе звонил, жена-то моя не вернулась. Я ночью проснулся, когда тебя набирал, думал, что она спит в гостиной, посмотрел — нет её. Потом я подумал, что у подруги осталась, она редко, но так делала, но всегда предупреждала. А сегодня прям с ранья начал всех обзванивать, и она, куда собиралась, никуда не доехала. Нет, только недалече от нас есть ферма небольшая с цветами, она всё хотела какие-то гладиолусы, так вот туда заехала, а потом всё.
Погорелов стоял, уперев взгляд в записку, его сердце покрывалось тонкой пепельной корочкой, а мозг отказывался пропускать внутрь чужую беду, ведь внутри Сергея сейчас жила, росла и топорщила острые края его боль.
— Ещё раз, — сказал оперативник и смял клочок бумаги в кулаке, — я ничего не понял.
А Визгликов с Глашей в это время были уже почти на подъезде к нужной локации, и Польская терпеливо слушала стенания Стаса Михайловича по поводу разболтанности оперативного состава.
— Хуже крепко пьющего оперативника только влюблённый оперативник, — стуча пальцем по зависшему ненадолго навигатору, сказал Стас. — Польская, нам туда долго шарашить, поэтому давай делом займёмся.
— Каким?
— Глаша, — простонал Визгликов, — ну хоть ты вынь голову из песка. У нас что, дел мало?
— Наоборот, слишком много. Я порой не знаю, за что хвататься.
У Глаши зазвонил телефон, она подняла трубку и, легко улыбнувшись, отозвалась:
— Нет, я на работе. Прости, не сегодня, — Глаша помолчала, выслушивая ответ, коротко вздохнула и проговорила: — Не вопрос, значит, никогда, — и, повесив трубку, повернулась к Стасу. — Так о чём мы?
— Сейчас о том, что ты себе мужика завела.
— А вам не кажется, что это не ваше дело?
— Польская, ты с ума сошла? — Визгликов округлил глаза. — В кои-то веки я могу официально и почти круглосуточно тебя троллить, а ты говоришь, что это не моё дело. И уж коли так вышло, что ты моя, то и всё, нет, абсолютно всё, связанное с тобой, — моё дело. Да это дар свыше за все мои с тобой злоключения.
— Стас Михайлович, вот вам совсем сейчас сарказм не к лицу.
— Ой, Польская, много ты понимаешь, — махнул рукой Визгликов. — Надо ещё понять, во что там Латунин вляпался.
Его слова перебил телефонный звонок и, судя по Глашиному выражению лица, звонил прежний абонент, с которым разговаривать она явно не хотела. Остаток пути прошёл в напряжённом молчании, где периодически всхлипывал сообщениями Глашин телефон, а она после прочтения текста только мрачнела и глубже зарывалась в кресло, втягивала голову в плечи и вздыхала.
— Что, роковая женщина, любовники одолевают?
— Вам смешно, а я, начитавшись учебников по психиатрии, уже в каждом маньяка вижу. Этот вообще истеричка.
— По-моему, мы приехали, — рассматривая здание местной больницы, сказал Стас. — Ладно, пошли посмотрим, в чём там дело.
Визгликов припарковал машину возле приплюснутого трёхэтажного здания, скоро вышел и быстрым шагом направился к входу. Глаша чуть задержалась, отбивая назойливые звонки, выключила телефон и догнала Стаса, который уже поднимался по лестнице. Очутившись возле палаты, где лежал Латунин, Стас без стука раскрыл дверь и упёрся взглядом в девушку, сидящую возле кровати.
— Вы кто?
— Я, — девушка подняла к Стасу вспухшее от синяков лицо, — Виталина.
— Ну, судя по вашему виду, наш Ромео встал на вашу защиту? — спросил Визгликов.
— Да.
— Как он? — спросил Стас, глядя на подключённого к монитору Латунина.
— Очень плохо, — девушка уронила лицо в ладони и заплакала.
— Так, хорош сырость разводить, — поморщился мужчина, — что случилось? Что с вами случилось и почему сейчас Рома в коме?
— Ему задели жизненно важные органы…
— Меня интересует причина, а не следствие, — отрезал Стас.
— Стас Михайлович, — тихо проговорила Глаша, — ну что вы орёте на неё? На ней живого места нет, вы её пугаете.
— Знакомьтесь, — процедил Визгликов сквозь зубы, — это мой здравый смысл, зовут Глафира Польская, она умеет задавать правильные вопросы и не раздражать людей.
— Может, выйдем? — предложила Глаша.
— А ты думаешь, Латунин нас подслушивает?
— Стас Михайлович, пожалуйста. Вы орёте, простите, как иерихонская труба.
— Польская, ты хоть значение этого фразеологизма знаешь?
— Знаю, но не могу же я сказать, что вы издаёте громкие и неприятные звуки, — тихо сказала Глаша и, раскрыв дверь, взяла Виталину под руку. — Пойдёмте. Хотите кофе? Я принесу.