— Может, позже? — с нажимом сказала Польская. — Мы сейчас про поиски вашей жены говорим.
— Я один звонок сделаю, он приедет. Я всё откладывал, а надо было днём ещё позвонить. Они ж тоже живые, сиськи молоком надуты, животы небось свело от голода… А с меня теперь какой шкондыбарь до них?
— Что случилось? — спросил Погорелов, входя в комнату.
— Да скотина-то уже вся извелась. Я брату хочу позвонить.
— Звони, кто мешает-то?
Сергей снова вышел на улицу, увидел сидящего на лавочке Визгликова и, подойдя, проговорил:
— На ветеринара ориентировку дали, Кирилл там шаманит с какими-то прогами, фото Лены тоже везде разослали.
— Не понимаю. Логики его не понимаю. Вообще, странное поведение. До этого он боялся резать, а тут за один раз увёл с собой двоих, — Стас посмотрел на часы, отметил, что стрелка часов уже подбирается к восьми утра, и увидел на экране телефона незнакомый номер.
— Слушаю. А вы откуда мой телефон взяли? Понял, — Визгликов вскочил и крикнул Сергею: — Польской скажи, что мы поехали, там сосед звонил, вроде как есть движение в квартире врача.
— Давай я здесь останусь на всякий, Польскую тут страшно одну оставлять, а к вам сейчас экипаж на подмогу вызовем.
Сергей вернулся в дом, споткнулся о старую спортивную сумку, брошенную в прихожей и, тихо выругавшись, прошёл в комнату.
— Глаша, тебя Стас зовёт. Там вроде как ветврач объявился, — крикнул Сергей и, не увидев Польской, спросил: — А где она?
— Так посикать вышла. А что случилось?
— Ничего. Я с тобой останусь, они поедут проверят.
— Вдруг важное что, так давай тоже. Може, мою найдёте. Что со мной будет-то?
— Нет, — жёстко сказал Погорелов. — Глафира, давай быстрее.
Проводив Визгликова и Глашу, Сергей постоял на улице, вытащил телефон и в очередной раз набрал той, чей номер так и был вне доступа. Покачавшись с пятки на носки, он поёжился от пронзительного козлиного крика и пошёл в дом.
— Слушай, они орут там как оголтелые. Чего там сделать надо? Воды, травы какой-то кинуть?
— Да не, ты не разберёшься, — замахал руками фермер. — Вроде бы брат подъехать обещал. Ты это, лучше чайник поставь.
— Да ладно, я хоть голову проветрю. Где там что?
— Вода из колодца сильно студёная, не бери, там ванна стоит внутри, там потеплее. Ну и сено увидишь. Только ты осторожнее, там проводка полетела, я пока с ногой не разберусь так и не сделаю. Ты просто им сена покидай, они и заткнутся, — слабо улыбнулся мужчина и, открыв комод, вынул коробку конфет. — Может, чаю, а то провозишься, провоняешься. Постоят и так.
— А потом и чаю, — наигранно бодро сказал Погорелов и пошёл прочь: сейчас ему было почему-то особенно тошно: наверное, потому, что он начал осознавать возвращение такого знакомого одиночества.
Погорелов вышел за дверь, прошёл по тесному коридорчику сарая и, остановившись возле морозильных ларей, пошарил по стене рукой, пытаясь нащупать выключатель. И в тот момент, когда загорелся свет, взгляд Сергея упёрся в электрический щиток. На секунду Погорелов замер, опустил глаза вниз и открыл один из ларей. Потом вдруг тихо охнул, чуть выгнулся вперёд и после того, как из уголка рта потекла ярко-красная струйка, тяжело осел на пол.
Ветер рвал влажное покрывало серого тумана, выл и метался, ища выход в лабиринте могильных оград, летел вверх, таща за собой тонкие ветви больших берёз и снова нёсся обратно к земле, где стоял большой лакированный гроб и чуть поодаль курили могильщики, опираясь на древки лопат.
Глафира, поглубже запахнув пальто, натянула до бровей чёрную шапочку и смотрела на подъезжающий автобус, из которого начали выходить коллеги и люди, которых она не знала: скорее всего, это были родственники и друзья Погорелова. Некоторые сразу отходили подальше, нервно щёлкали зажигалками, и дрожащее пламя окрашивало кончики сигарет в красный цвет, несколько женщин рылись в небольших целлофановых пакетах и раздавали приехавшим пакетики с салфетками. Визгликов с Артёмом подошли к автобусу как раз в тот момент, когда оттуда, цепляясь за перила, выходила небольшого росточка старушка с заплаканным раскрасневшимся лицом.
— Мама его, — покивала головой Нинель Павловна, незаметно появившаяся возле Глаши.
— Здравствуйте, — не найдя что ответить, просто поздоровалась Глафира.
— Привет. У него не было шансов, нож несколько раз глубоко в почку вошёл, — Нинель помолчала и тихо добавила: — С проворотом. А фермер как?
— Его просто оглушили, голова разбита, но не смертельно, — тихо отозвалась Глаша. — Не могу понять, зачем он убил Серёжу. Ну оглушил бы, но вот так, чтобы наверняка… — она покачала головой. — Немыслимо. А самое страшное, что всё то время, пока мы разговаривали, он был в доме.
— Зачем пришёл?
— Кто же знает, — Глаша смотрела на мать Погорелова, и в душе её зрела тревога. — Нинель Павловна, посмотрите на маму Серёжи. У неё лицо пятнами пошло, губы посинели.
— Тьфу ты, — Нинель бросила сигарету прямо под ноги в размокшую грязь и побежала вперёд. — Стас, поддержи её и скорую кто-нибудь вызывайте быстрее.
Вслед за её окриком, старушка и правда начала оседать, глаза её закатились, на дряблой коже расцвели пунцовые пятна, и тело, вытянувшись в последней конвульсии, на секунду словно одеревенело. Нинель успела вовремя подскочить, кто-то из мужчин бросил свою куртку, чтобы можно было подстелить на землю, старушке пытались делать массаж сердца, но всё было тщетно. Мать не смогла пережить ранний уход сына и остаться здесь в одиночестве.
Глафира почувствовала подкативший к горлу комок и, крепко обхватывая пальцами холодный, мокрый металл оград, поспешила к выходу с кладбища, потому что ей показалось, что если она задержится здесь ещё на секунду, то отправится вслед за семьёй Погореловых. Вызвав такси, она приехала в управление, прошла мимо нового молчаливого охранника к себе и, свалившись за стол, начала рыдать в голос, по-бабьи, пришёптывая ничего не значащие слова.
— Водки налить? — послышался вдруг чей-то голос, и Глаша, подняв лицо, увидела Лисицыну.
— Что?
— Пошли ко мне, — сказала Анна. — Помянем. Потом нужно колбасы какой-нибудь с сыром нарезать и в ближайшем бистро что-то навынос заказать. Ребята после кладбища приедут.
— Мама Серёжи прямо там умерла, — судорожно всхлипывая, сказала Глаша. — Я сбежала, я просто не смогла.
— Ну должна же была и ты когда-то сломаться. Нормально, мы все через это проходим, — покачала головой Лисицына и вышла в коридор.
— Где вы были? Мы вас обыскались, — догоняя её, проговорила Глаша.
— Я работала, — сказала Анна Михайловна, открыла дверь в свой офис и, достав из ящика стола бутылку, разлила по крохотным рюмкам коричневую жидкость. — Юля, проходи, — кивнула Лисицына в раскрытый проём двери и достала третью рюмку.
— Простите, я не поехала на кладбище. По работе могу, а вот на похороны нет, — еле слышно проговорила женщина.
— Да там уже не до похорон было, — махнула рукой Лисицына. — Пусть Серёжа покоится с миром, — сказала она и опрокинула рюмку в рот. — Юля, — закусывая засохшим лимоном напиток, проговорила Анна, — ты, когда на осмотр места происшествия выезжала…
— Нет, не я выезжала. Местного криминалиста вызвали.
— Почему? — протянула Лисицына.
— Какие-то межведомственные недопонимания, — Мельникова пожала плечами.
— Глаша? — Лисицына перевела взгляд на Польскую.
— Там местный следак упёртый попался. Мы все были на задании, все были знакомы и работали в одном управлении, а там была его земля, он на месте принял решение, что ведут дело они. Визгликов позвонил всем, кому мог, но, как оказалось, на нас почему-то в верхах косо смотрят, — пожала плечами Глаша. — И, как я поняла, крайне недружелюбно настроены, а местный следак — родственник ведомственной шишки и, видимо, это его кусочек, — Глаша помолчала, — удачи. Ведь если он раскроет дело века и найдёт убийцу, хотя мы и так понимаем, кто это, то вылезет из дыры, где сейчас обитает, и переедет поближе к верхушке.
— Понятно. Ладно, я, пожалуй, буду разбираться, что произошло, а вы организуйте стол, сегодня всё равно голова у всех не на месте. И ещё нам нужно два оперативника, — глухо добавила Анна.
— Может, хотя бы Серёжу проводим сначала? — резко спросила Глафира.
— Пока мы провожаем Серёжу, где-то в заложниках сидят две девушки, — тихо ответила Лисицына. — И как не нам с тобой знать, как это, когда ты молишься о помощи каждую секунду. Разберёмся с делом, потом проводим по-человечески, а сейчас по рюмке перехватим, и работать.
Глава 15
Холодная струя воздуха летела в слегка приоткрытое окно и раздражающе лупила в замазанные вчерашним похмельем, пока ещё закрытые глаза Визгликова. Сознание Стаса понемногу стало просыпаться, и он почувствовал, как задеревенело всё тело от неудобной позы, а щека словно приклеилась к поверхности рабочего стола, на которой он уснул, так и не дождавшись звонка из больницы, куда доставили фермера после нападения.
— Твою ж, — тихо просипел Стас, разгибаясь в пояснице и двигая плечами. — Сколько времени-то?
— Восемь, — глухо отозвалась Глафира.
— А ты чего здесь делаешь? — жадно хлебая воду из графина, спросил Стас.
— Подремала пару часов на диване и сижу, пытаюсь понять, что произошло и где кого искать. Только голова как кочан капусты, причём гнилой.
— Ладно, пошли кофе выпьем. Лисицына где?
— С утра куда-то умотала, — поднимаясь из-за стола, сказала Глафира, посмотрела на зазвонивший телефон и, подняв трубку, произнесла: — Что? Нет. Потому что, — грубо гаркнула она и, бросив телефон, вдруг смела все документы на пол, швырнула в стену свою сумку и, рухнув обратно на стул, разрыдалась.
Глаша не помнила, чтобы она так плакала. Ей казалось, что вчера, когда они с Визгликовым вернулись к фермеру и нашли там оглушённого хозяина дома и остывающее тело Погорелова, ей просто вырвали сердце с корнем, и на этом месте осталась саднящая рана, которая теперь никогда не заживёт. Глаша трясущимися руками приняла стакан воды от молчаливого Визгликова, шатаясь от стены к стене доползла в туалет, где сунула голову под сильный напор ледяной воды, а потом долго смотрела в зеркало, пытаясь разглядеть в мути своего сознания хоть какой-то клочок надежды, за что можно было бы зацепиться, чтобы продолжать жить.