– Сейчас нет вступительных экзаменов, – со вздохом перебила ее Настя.
– Ой, не знаю, как у вас там сейчас, – отмахнулась Нина Аркадьевна, – но в любом случае отнесись к Миланочке с пониманием. Она и так вся в переживаниях.
– Обязательно, – Настя усмехнулась. – Тем более я как раз в походах буду. У меня одна группа через неделю, вторая в середине июня. А перед этим инструктаж и проверка маршрута. Мне дома сидеть некогда. Так что можешь не переживать, никто твою Миланочку не тронет.
– А отпуск как же? – всплеснула руками бабушка.
– Бабуль, какой отпуск? У меня летом самая работа, – напомнила Настя и отшутилась с легкой улыбкой: – Покой нам только снится. К тому же я не в офисе сижу, а по лесам брожу. Для многих отпуск именно так и выглядит.
И чтобы больше не слушать наставления, как вести себя с внезапно всплывшей родственницей – она даже толком не помнила, кто им точно эта нежная ромашка Миланочка, – Настя отодвинула тарелку и, прихватив с собой чашку с кофе, встала из-за стола, ушла в комнату, включила ноут, воткнула в уши наушники. Для бабушки это как невербальный сигнал, что на общение внучка не настроена, потому как работы много.
Развернув окно браузера и войдя в «Избранное», Настя ткнула в нужную закладку. Это был канал одного блогера, который привлек однажды искренней увлеченностью и весьма необычной темой. Он путешествовал по загадочным и аномальным местам, но не просто рассказывал местные страшилки и легенды, хайпуя на самых неоднозначных и жутких подробностях, а действительно пытался разобраться в происходящем или происходившем когда-то – собирал сведения, поднимал архивы, брал интервью у очевидцев, конечно, если те еще существовали.
Последнее видео вышло буквально неделю назад, и до него Настя до сих пор не добралась. Называлось оно довольно звучно – «Проклятие летнего лагеря». Даже что-то легонько дрогнуло внутри, стоило его прочитать. Хотя, как подсказывал опыт, обычно за самыми эффектными фразами пряталось нечто посредственное и банальное.
И все-таки, когда на экране после привычной мрачненькой заставки пошла нарезка кадров, вопреки всем здравым размышлениям сердце учащенно забилось.
Естественное дрожание кадра, приоткрытые металлические ворота, чуть накренившаяся набок статуя горниста, одноэтажные поблекшие корпуса под соснами, не слишком приветливый весенний лес, светлый плоский камень, завалившийся частокол, полуразрушенный деревянный дом – все это показалось какими-то чересчур знакомым. Правда, наверняка примерно так же выглядели все старые, когда-то называвшиеся «пионерскими» лагеря и заброшенные деревни.
– Привет, друзья! С вами опять я, Тимофей Мясников, – раздался знакомый голос, а затем уже в кадре появилось симпатичное лицо блогера. – Скоро лето, а значит, наконец-то наступят долгожданные каникулы. И, согласитесь, мало кто из родителей желает, чтобы их дети провели эти три месяца сидя дома в духоте пропитанного пылью и смогом города. Кого-то, конечно, отправят в деревню к бабушке. Но ведь такие чудесные бабушки есть не у всех. Например, у меня не было. Поэтому почти каждый год я ездил в лагерь. Вполне возможно, я мог бы оказаться и в этом.
И опять в кадре появились облупленные металлические ворота.
– Сейчас они закрыты. Но давайте перенесемся на двенадцать лет назад, в то время, когда они вот-вот гостеприимно распахнутся. Лето, июнь, первая смена. Родители, надеясь, что их ребенок наберется сил и здоровья, купили путевку и наконец-то передали свое любимое чадо в руки вожатых. И никто из них даже не предполагал, чем для некоторых обернется самый обычный организованный отдых…
И опять пошла нарезка – куски из любительской съемки и старых детских фильмов про лагеря. А потом слишком резко и неожиданно возникла надпись, сложенная из больших букв, торчащих на металлических штырях посреди заросшего газона, – «Лесной» – и фанерная эмблема, выгоревшая, полустершаяся, но еще вполне различимая. И теперь уже точно стало ясно, это не просто совпадение, это именно он. Тот самый.
Но Настя все равно прямо посреди фразы поставила видео на паузу, развернула описание.
Да, так и есть. Не только дата съемки, но и подробный адрес: область, район и еще раз – ДОЛ «Лесной». И больше никаких сомнений не осталось. Тем более, стоило опять запустить ролик, как раздалось:
– …и что на самом деле прячется под вывеской расположенной всего в нескольких километрах, почти под боком у лагеря, так называемой экодеревни с чудесным названием «Добрая семья». Не мирное экологичное поселение жаждущих единения с природой, живущих возвышенными идеалами людей, а самая настоящая кровавая секта.
Всего мгновение, и пейзаж резко сменился. Теперь вместо лагеря в объективе камеры оказалась полуразрушенная деревня. Покосившийся частокол, заброшенные, разоренные дома. От нескольких остались только обгоревшие столбы и фундаменты. Пока еще голые ветви деревьев и пожухлая прошлогодняя трава усиливали и без того гнетущую мрачную атмосферу.
– Секту основали несколько врачей, – рассказывал Тимофей, медленно шагая по едва различимой тропинке. – Прекрасно понимая, что родственники зачастую готовы на все, лишь бы помочь близкому человеку, они хладнокровно манипулировали их сознанием и деньгами. Рассказывали красивые сказки про очищение энергетического поля, про вредные продукты и мысли, про то, что рак – это ответная реакция духа и тела на все неправильное и порочное, что творится в мире. И эти ядовитые семена скрытого зла падали на благодатную почву. Адепты несли своим гуру все, что могли. Продавали дома, квартиры, машины и переезжали вот сюда, – он широко повел рукой, указывая на то, что находилось вокруг, – в место, далекое от городской грязи и суеты. И постепенно то, что начиналось так светло и безобидно, превратилось в настоящую обитель зла, которое, громко называя себя добром, пустило глубокие корни.
Настя, почувствовав, как внутри поднимается неуправляемая волна эмоций, опять нажала на паузу.
Мясников говорил хорошо и складно, словно сказку рассказывал. И видеоряд выстраивал подходящий: мрачный, депрессивный, угнетающий. Но… все это точно такая же атмосферная декорация, какой когда-то перед ее глазами предстала деревня. Всего лишь кино, пусть и основанное на реальных событиях, но ничуть, ничуть не отражавшее настоящий ужас ситуации.
Это только с его пафосных слов сектанты воспринимались страшными чудовищами, а ведь на самом деле они выглядели как все вокруг и казались самыми обычными людьми – общались, работали, отдыхали.
Да никто никогда не заподозрил бы в чем-то подобном румяную, всегда приветливую и вечно довольную повариху, вроде бы от чистого сердца жалевшую детдомовских, которые приехали в ту злосчастную смену, и даже временами подкармливавшую их. Это только потом, когда шло расследование и пытались узнать, каким образом исчезли из лагеря семеро детей, выяснилось, что она тоже состояла в секте.
– Вот они, доморощенные пророки и проповедники. Те, кого можно назвать нашими Чарльзом Мэнсоном, Сёко Асахарой и Джимом Джонсоном, – говорил Тимофей особым, чуть глуховатым голосом. – Те, кто, возомнив себя чуть ли не богами, упивался безграничной властью. И это не только врачи. Зло расползлось гораздо шире. Высокопоставленный чиновник, представитель силовых структур. Вместо того чтобы защищать и спасать людей, они наживались на чужом доверии и горе.
На экране одна другую сменяли фотографии – несколько мужчин и даже одна женщина. А потом опять возник уже примелькавшийся пейзаж полуразрушенной деревни.
Настя недоверчиво тряхнула головой, вернулась назад, просмотрела заново.
И это все? А где же он? Она не могла не узнать или пропустить. Слишком хорошо запомнила его лицо, особенно пронзительный, будто проникающий до самых глубин сознания взгляд, уже в самую первую встречу. Когда столкнулась с ним на лесной поляне, посреди которой лежал камень-алтарь.
Почему среди этих людей не оказалось самого главного и самого опасного? Отца Сэма. Это ведь именно он, он убивал недрогнувшей рукой. И не пожалел даже… собственного сына.
Чашка давно опустела, а в горле опять пересохло, просто невыносимо. И Настя прошла на кухню, налила воды, постояла, склонившись над раковиной, пользуясь тем, что бабушка увлеклась сборами на дачу – складывала вещи и не обращала внимания на временно освободившуюся внучку.
Потом она вернулась за стол и дальше смотрела репортаж без звука, просто картинку, не отвлекаясь на чужие домыслы и патетичные ладные фразы. Потому что для нее все это было не просто местной легендой, не просто страшной сказкой, а самой что ни на есть реальностью, лично пройденной, лично пережитой.
Или даже не совсем пережитой. Иначе бы прошлое не являлось во снах, не всплывало в памяти не вовремя и не к месту. Иначе бы она по-прежнему откликалась на Асю и наверняка выросла бы немного другой – не настолько отстраненной, ироничной и жесткой, не желающей сходиться с людьми слишком близко. Тогда бы бабушке не пришлось просить внучку отнестись с бережным пониманием к какой-то неведомой Миланочке.
В воспоминаниях экодеревня представала двояко: то лубочной, красочной, пронизанной яркими лучами солнца, то потонувшей в тумане, совершенно безлюдной, покинутой, опустевшей. Но сейчас возник третий образ – почти кладбищенский.
Тимофей понятия не имел, что ходил по костям. Вот он приблизился к столбу с вырезанными и нарисованными непонятными знаками, провел по нему рукой, застыл на пару мгновений, позируя. Потом пробрался по весенней хляби к одному из уцелевших домов. Тот был добротным, высоким. Наверное, его построили с расчетом, что проживут в нем несколько поколений, но сейчас внутри царили запустение и грязь, ажурным тюлем с потолка свисала паутина.
Пройдя через сени и большую комнату, блогер оказался в помещении поменьше. Перед глазами промелькнули полки с разбухшими, покореженными от сырости книгами, затем камера сфокусировалась на руке, вертящей и перекатывающей между пальцами одновременно обычный и необычный камушек.