– Ага. Мы все были гениальными актерами и горели желанием поделиться своим вкладом в профессию с целым миром, а потом…
– А потом волшебство исчезло, – заканчивает мысль он. – И ничто никогда больше не было зеленым на вкус.
Вэл наблюдает за проносящимся мимо пейзажем. Может, это тоже съемочная площадка с движущимися декорациями одних и тех же бесконечно повторяющихся холмов? Как и вся предыдущая жизнь была постановочной передачей с круговоротом сезонов без реальных перемен.
– А что, если ты был прав?
– Вряд ли, – Айзек пытается говорить шутливо, но у него не особенно получается. – В том смысле, что я чаще всего оказываюсь не прав. Но интересно, о чем именно идет речь.
– Насчет причины, по которой я забыла всё связанное с передачей. Потому что обязана была так поступить, иначе знала бы, что никогда не смогу стать настолько же счастливой, как раньше.
Айзек барабанит длинными изящными пальцами с аккуратно подрезанными ногтями по рулю. Вэл нравится форма рук спутника и вообще нравится в нем всё: угловатое тело, то, как он делает паузы прежде, чем что-то сказать, тщательно подбирая слова. То, что его лицо – меньше, чем сумма отдельных черт.
– Но если бы дела и правда обстояли настолько идеально, то Китти бы не… И ты должна знать, Вэл. Должна знать, что… – Айзек смотрит на нее, явно проглатывает последнюю фразу и снова отворачивается, глядя прямо перед собой. – В общем, ты должна знать всё, что только пожелаешь узнать. Думаю, хорошо, что ты встретишься с матерью.
– Надеюсь. – Вэл снова принимается наблюдать за бесконечной дорогой, отчаянно высматривая любой намек на изменения.
Когда свет в подвале включается, то взгляду предстает Хави со вскинутыми кулаками, словно он приготовился к драке. Ему хватает всего доли секунды, чтобы вновь вернуть себе привычные уверенность и спокойствие. Затем он небрежно подходит к стулу и садится перед экраном.
– Здравствуй, Хави, – произносит голос, который звучит ниже, чем тот, что разговаривал с Маркусом.
– Если интервью изначально планировалось в дистанционном формате, то почему нельзя было провести его в более комфортных условиях? – превращаясь в адвоката, уточняет он, перекрещивая ноги в лодыжках. Его поза излучает беззаботность и уверенность. – Или из дома?
– Это место крайне важно.
– Однако ты не сочла нужным явиться сюда лично, потому что и сама понимаешь, насколько такая поездка нелогична. Кстати, мы не встречались раньше? Ты выглядишь знакомо. – Хави кажется озадаченным, в его голосе не слышно ни намека на привычное заигрывание.
– Разве? Позволь мне представить тебя. «Вам, юным зрителям, сидящим на ковре перед…»
– Погоди, что это? Уже подкаст? Ты записываешь разговор?
– Да. Пожалуйста, не перебивай. Нужно сосредоточиться.
Хави делает жест продолжать.
«Вам, юным зрителям, сидящим на ковре перед телевизором, Хави казался восхитительным – и опасным. Во всяком случае, настолько опасным, насколько позволяла детская передача. Он единственный бросал вызов повествователям, ставил под сомнение их действия, вносил элемент хаоса.
Если друзья строили крепость, Хави старался возвести ее такой высокой, что она касалась неба. Если они рисовали, он наносил картинки на себя в виде татуировок, чешуи или нехороших слов, а также пытался убедить остальных присоединиться. Когда они возвращали призванные игрушки обратно в пустоту тьмы, он прятал одну-две под рубашкой, чтобы сохранить на потом.
Конечно, затеи никогда не удавались. Господин…»
– Тс-с-с! – перебивает Хави, выставляя перед собой ладонь. – Мы не произносим его имени вслух. Таково правило.
– Ну, я его не собираюсь соблюдать. Оно выдуманное.
– Все правила кто-то выдумал, – он старается улыбаться расслабленно, но в голосе прорезается раздражение.
– Не здесь. Здесь они важнее всего остального. Ты сам это знаешь. Кроме того, я просила не прерывать меня, – в тоне ведущей отчетливо звучит неодобрение. Затем она с прежней сценической жизнерадостностью продолжает:
«Господин Волшебник всегда возникал перед Хави, преграждая ему путь. И вы внезапно понимали, насколько ваш герой маленький – ужасно маленький! Совсем не такой большой, каким казался, когда смело заявлял, что вскарабкается на самый верх крепости. И не такой отважный, каким притворялся, когда наносил рисунки себе на кожу. И не такой хитроумный, каким старался выглядеть, когда прятал не принадлежавшую ему игрушку.
Хави покаянно опускал голову и извинялся, а Господин Волшебник брал его под подбородок одним длинным-длинным пальцем и поднимал обратно. Вы издавали вздох облегчения, потому что ваш проказливый герой получал урок и затем прощение, а потому мог вернуться к друзьям, по-прежнему оставаясь частью их круга.
Хави был очаровательным лохматым озорным воплощением правила, что любое действие имеет последствия. Он нарушал границы дозволенного, чтобы вам не приходилось, а потом корректировал свое поведение, чтобы вы понимали, как полагается поступать, учитывая уже увиденные результаты своих сиюминутных побуждений на экране.
Разве вам не интересно, каких высот сумел достичь сидящий сейчас передо мной привлекательный и ухоженный, хоть и по-прежнему сохранивший долю лукавства мужчина? И были ли какие-нибудь последствия его действий?»
– Да уж, ну и представление, – комментирует Хави с мрачным блеском в глазах и скрещивает на груди руки.
– Благодарю, мы долго трудились над ним, – отзывается собеседница, и ее смех раскатывается по всему помещению.
– У тебя приятный смех, – слегка смягчается гость подкаста.
– Спасибо. Над ним мы тоже много работали. Ты помнишь, как и сам любил веселиться? Заражая своим настроением и заставляя улыбаться всех вокруг? Все хотели присоединиться к твоим забавам и посмеяться вместе.
– Никто не помнит свой собственный смех, – Хави склоняет голову набок. – Только услышанный у других людей. Итак, что теперь? Запись уже идет? – он осматривается по сторонам, видит крошечное устройство, направленное на него, и изгибает бровь. – Скрытая камера? Серьезно?
– Не скрытая, а просто незаметная. Есть разница. Не переживай насчет съемки. Мы просто решили перестраховаться на всякий случай. Отказобезопасность. – Ведущая произносит слово со вкусом, растягивая каждый слог. – Ужасно, когда подводит то, на что полагаешься. Забавное выражение – отказобезопасность, правда? Отказ от безопасности? Разве может безопасность заключаться в отказе?
– Ты что, серьезно меня спрашиваешь? Это такой формат интервью? Ты вообще слушала когда-нибудь подкасты? Я почти уверен, что они работают не так.
– Это настоящее интервью настоящего подкаста. Почему бы тебе не представиться самому. Будет полезно получить описание ситуации твоими словами.
– Без проблем, – сверкает улыбкой гость. – Конечно. Привет, дорогие слушатели. Мое имя – Хавьер Чейз, но можете звать меня Хави. В конце концов, мы ведь все здесь друзья, верно? Очень старые друзья, если вы смотрели детскую передачу, которую транслировали тридцать лет назад, и по-прежнему интересуетесь ею. Я бы порекомендовал заняться более полезными делами, но, поскольку сам рассказываю сейчас о ней, то не могу критиковать вас.
– А ты что?
– А что я?
– Ты-то сам занимаешься полезными делами?
– Настолько, насколько могу. Работаю адвокатом. В секретариате Верховного суда, благодаря связям родных. А раньше трудился в семейной фирме, тоже благодаря их протекции. Легко дослужиться до партнера, когда твое имя уже украшает стену здания. Женился на Кеннеди. Выбирал между ней и Бушами, но последние устраивают вечеринки куда хуже. У нас родились близнецы. На данный момент развелся и теперь принадлежу к не менее избранной группе отверженных отпрысками клана Кеннеди. Говоря начистоту, мы тоже закатываем обалденные вечеринки. Так, что еще мне не следует рассказывать о себе?
– В каком смысле?
– Сперва все мои заявления должны одобрить хорошо натасканные семейные специалисты по информационно-рекламной работе. И, наверное, пройти тестирование на фокус-группе, чтобы проверить, насколько благосклонно их примут. В общем, я сейчас огреб кучу проблем.
– От кого?
– Не переживай, тебя гроза минует. Все громы и молнии падут на меня, потому что так вечно и случается, что бы я ни говорил. Вот и подумал: зачем тыкать палкой в спящего медведя, когда можно пнуть его по шарам? Как любил учить меня дед, «нужно посвящать всего себя целиком хоть чему-то, ты, бесполезный мешок дерьма». – Опасный огонек в глазах Хави противоречит его ленивой ухмылке.
– Значит, поэтому ты согласился дать интервью? Чтобы разозлить свою семью?
– Моя фаза подросткового бунтарства вынужденно оказалась слишком короткой. Пожалуй, я действительно пытаюсь это компенсировать. А ты тоже проходила через период непокорства в юности?
– Никогда не испытывала ни того ни другого.
– Никогда не была подростком и никогда не проходила через фазу бунтарства? Звучит либо как крайне любопытная история, либо как невероятно скучная, – смеется Хави, проводя пятерней по волосам. – Тебе повезло. Я же попробовал и то, и то, но не слишком удачно. Родственники сделали всё, чтобы преподать мне урок. Можешь поверить на слово: они обошлись со мной вовсе не так мягко, как наш приятель в плаще, – он вскидывает голову, будто чьи-то невидимые пальцы приподняли за подбородок, после чего дергается и опускает ее.
– Теперь у тебя есть дети. Они усваивают те же самые уроки?
– В каком смысле? – взгляд Хави тяжелеет.
– Я имела в виду: кто их учит? И обладают ли наставники снисходительностью твоего друга в плаще или преподают уроки тем же способом, какой использовали твои родные? Ты хочешь заново пережить пору подросткового бунтарства. А как насчет счастливого детства? И не желаешь ли подобного для своих близнецов? Желаешь, чтобы у них тоже был свой круг друзей, где они чувствовали бы себя в безопасности?
– Но мы не чувствовали себя в безопасности. По крайней мере, под конец.