игрушки, а завершает ряд дикий ассортимент шляп с рекламой пунктов Второй поправки к Конституции[5]. Айзек замирает перед пледом с изображением «Моны Лизы», после чего указывает на него широким жестом ведущего любимого шоу Глории «Угадай цену».
– Тебе случайно не нужен вот этот бриллиант?
– Больше всего в жизни, – смеется Вэл, хотя не сумела бы определить стоимость пледа за все выигрыши мира, а затем проскальзывает дальше, чтобы воспользоваться туалетом.
По пути обратно берет с полки банку колы. Хотя и жаль тратить свою скромную наличность, но поддержка сахара и кофеина сейчас просто необходима. За кассой немолодая продавщица с копной черных волос и роскошной пурпурной помадой на губах читает книгу в потрепанной мягкой обложке. Айзек уже вышел наружу, поэтому на заправке они остались вдвоем.
Вэл ставит банку колы на прилавок.
– Привет.
– Ага, – поднимает взгляд собеседница. – Едете в Сент-Джордж?
– Нет, в Благодать.
Женщина хмурится, впервые глядя прямо на Вэл.
– Ты не местная. Так зачем направляешься туда?
– Я… – Что ответить? «Хочу расспросить мать, которую считала мертвой, про свою действительно мертвую сестру, которую не помню, чтобы либо подтвердить, либо опровергнуть реальность своей вины за все последующие ужасные события в жизни»? Вряд ли. Вместо этого она говорит: – Присматриваю себе дом.
– Ищи в любом другом месте, дорогая, – фыркает продавщица. – Поверь мне, здесь тебе точно не захочется поселиться.
– Но мне нравится пустыня – Вэл чувствует потребность защитить свой надуманный предлог.
– Она действительно может прийтись по душе. Это единственный пейзаж, который сообщает о тебе неприкрытую правду: что ты крохотная, незначительная песчинка, но так даже лучше. – Собеседница замолкает, достает салфетку и вытирает конденсат с банки, прежде чем снова вручить ту покупательнице. – Но только не Благодать. Тебе точно не понравится правда этого городка. Поэтому езжай в любое другое место, ладно? – Под пристальным взглядом Вэл невольно кивает. – Вот и отлично. Умница. Два пятьдесят.
– Два пятьдесят?
– За колу.
– А, точно, – Вэл отдает деньги и забирает сдачу, после чего спешит покинуть здание заправки, немного напуганная: не из-за настойчивости брюнетки, а из-за собственного побуждения соврать.
Если не получается даже вслух признаться о цели своего визита в Благодать, то как может пройти разговор с матерью?
– Я справлюсь, – старается убедить себя Вэл.
Отец обратил упрямство дочери против нее же самой, воспользовался, чтобы удерживать ее рядом. Теперь она больше не позволит никому и ничему помешать выяснить, что случилось на самом деле. У нее всё обязательно получится.
С этой мыслью Вэл забирается обратно в машину. Айзек уже завел мотор и включил кондиционер, так что внутри царит блаженная прохлада. Запечатанный кокон, защищающий от окружающей жары, от остального мира.
– Всё будет в порядке, – заверяет спутник.
Видимо, Вэл не так уж хорошо скрывает свои эмоции. Она удерживает его взгляд, цепляясь, как за спасательный круг.
– Ага. Встреча ничего не изменит.
– Э-э… – морщит нос Айзек.
– Ну ладно, может, и изменит. Всё, – Вэл издает дрожащий смешок. – Но именно этого я и хотела. Перемен. О них просила.
– Ты просила о них?
– В тот день, когда умер отец. Когда просунула руку в открытую дверь и озвучила свое желание. Не мольбу, чтобы папа был в порядке. Нет, просьбу совсем о другом. Чтобы произошло хоть что-то – что угодно. И получила в итоге именно то, что хотела, так ведь?
– «Когда окажешься в беде…» – срываются с губ слова, а рука будто сама собой начинает подниматься.
Айзек быстро перехватывает ее. Слишком быстро. Вэл удивленно смотрит на него, но он лишь улыбается и сжимает ее пальцы.
– Мы не в беде, – затем отпускает ее руку и возвращает внимание дороге впереди, добавив: – Тебе следует знать: у твоей матери очень много лягушек.
– Лягушек?
– Ты скоро поймешь, что я имел в виду.
– Ладно? – Вэл смеется, развеселенная попыткой собеседника создать интригу.
Они не возвращаются на трассу, а сворачивают на восток в сторону холмов. Дорога длинная и пустая, но хотя бы асфальтированная. Спустя почти час, без всяких вступлений или предупреждений, машина въезжает в небольшой городок.
– Здесь… прелестно?
Может, именно поэтому продавщица с заправки так ненавидит это место. Потому что оно способно посрамить невзрачную Гармонию с разбросанными там и тут жилищами. Аккуратные домики Благодати выстроены идеальными рядами. Дороги сверкают чистотой, бордюры выкрашены белой краской, подстриженные газоны хвастаются зеленью. Расположенные вдоль тротуара высокие деревья предоставляют убежище от солнца, защищая каждое здание. Город напоминает приготовленную к партии настольную игру. В которую Вэл хочется сыграть. Частью которой желает быть.
Впереди появляется главная улица, обрамленная внушительного вида строениями из красного кирпича с темно-синей окантовкой. Айзек не снижает скорость, к большому сожалению пассажирки. Они проезжают мимо рынка, мимо школы, мимо церкви, мимо мэрии и мимо здания, которое выглядит как отель: с белым балконом вдоль всего фасада и красивыми арочными дверями. И почему они не заночевали здесь?
– Ага, – соглашается спутник. – Тут довольно мило, – он не смотрит по сторонам, направляя машину прямо и немного прибавляя газ.
Вэл гадает, каково было бы расти в этом месте. Ходить в школу и возвращаться в обычный дом на обычной улице. Даже посещать церковь. Интересно, какой конфессии она принадлежит? Шпиль гордо воспаряет в небо, но креста наверху нет. А мама тоже молится здесь? Последовала бы ее примеру дочь, если бы не покинула город?
И действительно ли жизнь в нем – благодать?
Айзек никуда не сворачивает, а направляет машину прямиком к окраине и по дороге в объезд холма. Вокруг больше не видно зелени и стройных деревьев, окрестности снова захватывает пустыня, словно городок был миражом, который уже исчез позади. Вэл падает духом, когда понимает, каков их пункт назначения.
Поселок из автоприцепов торчит из земли подобно сгнившим остаткам пней. Трейлеры разбросаны в хаотическом порядке вокруг центральной площади. Так и кажется, что при приближении они отрастят ноги и разбегутся прочь. Теперь, когда Вэл хочется побыстрее добраться до места, Айзек снижает скорость, въезжая в автопарк, будто предполагает, что там могут играть дети. Хотя, судя по всему, здесь никогда не играл ни один ребенок. Всё выглядит выгоревшим, потрескавшимся и рыжеватым из-за налета пыли цвета ржавчины. На натянутой веревке развеваются позабытые вещи, вывешенные сушиться. Теперь они покрыты пятнами грязи.
– О боже, – выдыхает Вэл, замечая впереди одинокий трейлер, который явно является их местом назначения. – Лягушки. – Айзек не шутил. Если прочие прицепы напоминают заросшие плесенью пни, то жилище ее матери кажется источником распространения заразы. Груды камней и множество керамических, глиняных и пластиковых лягушек образуют курганы вокруг площадки, из которой торчит трейлер цвета обглоданной кости, дополненный пожелтевшими трещинами и почерневшими щупальцами гнили, тянущимися от земли. – Это просто… ненормально.
– А может, добавляет жизнерадостности? – Айзек тут же сдается и прекращает свои бесполезные попытки подбодрить спутницу. – Да, пожалуй, слегка ненормально. Мне следовало лучше подготовить тебя.
Вэл чувствует себя осажденной под взглядами лягушек. Но хуже всего те существа, у которых вообще отсутствуют глаза – из-за погоды или времени. Айзек ставит авто на ручной тормоз, приоткрывает окна и заглушает мотор.
– Не ходи со мной, – выпаливает Вэл. – Я должна поговорить с матерью наедине. Но не уезжай, пожалуйста!
Она планировала отпустить Айзека, но просто не может остаться здесь после встречи. А судя по всему, своей машины у матери нет. По крайней мере, в рабочем состоянии. И придется застрять в трейлерном парке надолго.
Айзек берет руку Вэл. Она оказалась права: от его прикосновения ладонь перестает так сильно зудеть.
– Я никогда тебя не брошу.
В устах кого-то другого слова могли бы прозвучать игриво, но Айзек произносит их с абсолютной искренностью. Именно это сейчас так нужно Вэл. Ей кажется, что он – единственный ее друг. Больше, чем друг. Единственная родственная душа в мире. Якорь. А ведь вчера она даже не помнила его имени.
О боже, имена! Вэл понятия не имеет, как зовут ее мать, и начинает:
– Я не знаю…
– Дебра, – отвечает на недосказанную мысль Айзек.
– Дебра.
Звук имени ничего не будит в памяти Вэл. Либо она не замечает вспыхнувшей искры, слишком занятая борьбой со взвинченными нервами.
– Твоя мать не совсем в порядке, – неуверенно произносит Айзек и быстро продолжает после секундного колебания: – Не знаю, как еще объяснить. Она не сумасшедшая и не опасная – ничего такого. Просто… немного отстраненная.
Вэл собирается с духом, но перед тем, как выйти, оборачивается.
– Если услышишь сирены или увидишь, что подъезжают полицейские машины…
– С какой стати?
Она смущенно пожимает плечами и улыбается, пытаясь сделать вид, что пошутила, хотя говорила совершенно серьезно. Есть срок давности для дел о поджоге? А об убийстве? О случившемся в прошлом – настолько ужасном событии, что Вэл решила спрятать его за закрытой дверью, прочно забаррикадировав свое детство?
Айзек улыбается в ответ, подыгрывая.
– Если объявятся копы, мы сбежим отсюда, как Тельма и Луиза.
– Разве они не сорвались в пропасть? – Вэл почти не смотрела фильмы, но читала описания многих из них онлайн с компьютера Глории, чтобы понимать культурные отсылки в речи воспитанниц.
– Точно, – морщится Айзек. – Так, Бонни и Клайд тоже погибли. Как и Бутч Кэссиди с Санденсом. Кажется, побег от полиции в отдаленные места обычно заканчивается не слишком хорошо. Тогда давай надеяться, что до этого не дойдет, – он становится серьезным, а увеличенные линзами очков глаза так цепко удерживают взгляд Вэл, что создается ощущение, словно ее обнимают. – Ты не сделала абсолютно ничего плохого. Мы были еще совсем детьми.