– Айзек разыскивал меня, – Вэл чувствует, как ускоряется сердцебиение. – Разве тебе этого не хотелось? Разве ты не гадала, куда папа меня увез?
– Твой отец, – выделяет последнее слово Дебра, и в ее голосе, наконец, появляется намек на эмоции, а тон становится едким, как горькие остатки на дне бутылки с просроченным уксусом. – Он всё испортил. Нам повезло попасть на передачу. Мы каждый день наблюдали за тобой и видели, что она действует: ты вела себя так примерно. Он тоже заметил изменения и согласился со мной, что тебе это пойдет на пользу. Я была так счастлива, что Господин Волшебник исправлял тебя.
Вэл и не знала, что ее требовалось исправлять.
– И Китти тоже?
Дебра вздрагивает и практически выплевывает:
– Она и так была хорошей девочкой. Это ты всегда была дерзкой и непослушной. Но вечно добивалась желаемого. А они как раз искали трудных детей вроде тебя – неизвестно почему, – поэтому согласились взять и Китти. Она так радовалась! Я наблюдала за выпусками каждый день и всегда знала, когда моя маленькая принцесса счастлива.
– Тогда почему папа забрал меня? – Вэл понимает, что спрашивает не того родителя, ведь собеседница может сообщить лишь свое мнение, но осталась лишь она.
– Потому что он идиот, вот почему. Слабовольный, эгоистичный отец, потворствующий капризам избалованной дочери. Ему было наплевать, что отдать тебя в программу помогло бы исправить твой характер. – Дебра тыкает костлявым пальцем в экран.
– Отдать меня в программу? – Фраза звучит странно, но собеседница вообще несет чушь.
Видимо, сказывается одинокое проживание в заброшенном грязном трейлере без семьи и друзей, не считая безумной коллекции жаб и старого телевизора, по которому бегут лишь статические помехи.
Мать тем временем продолжает вещать, будто не слышала вопроса:
– Ты бы стала… – она качает головой, резко захлопывает рот и закрывает глаза. Лицо расслабляется и приобретает сонное, почти юное выражение, на нем мелькает проблеск давно потерянной надежды. – Стала бы послушной девочкой, милой и веселой – именно такой старшей дочерью, о которой мечтают любые родители. И я бы гордилась тем, что являюсь твоей матерью, – Затем Дебра снова открывает глаза, отводя взгляд от Вэл. – А он всё испортил. Испортил тебя. А я потеряла Китти.
– Что с ней случилось? – спрашивает она, готовясь к худшему.
– Я не видела, – отрезает собеседница, дернув плечами. – Они позвонили мне и накричали, обвиняя в поступках твоего отца. И тем самым помешали посмотреть последнюю серию. Единственную, которую я пропустила. Хотя до того ни разу не отрывалась от телевизора во время передачи, – она вскидывает яростный взгляд на дочь, словно та могла оспорить ее материнскую преданность. – И они еще посмели обвинить меня, усомниться в моем желании отдать тебя в программу. Конечно, я этого хотела! Только и жаждала, чтобы перевоспитать тебя. Но даже сейчас мне не верят, не позволяют жить в городе. Никогда не приглашают на собрания. Не пускают обратно в дом. И это после всего, чем я пожертвовала! Так нечестно!
Вэл ничего не понимает. Создается впечатление, что Дебра не знает, как погибла Китти… и не очень-то переживает по этому поводу. Будто потеря дочери меркнет по сравнению с утратой передачи. Ни вопросов об отце, ни о том, где они пропадали все минувшие годы…
Матери наплевать.
Мучительный зуд в ладони усиливается, распространяется по руке до самого сердца. Столько лет отец прятал Вэл. Не исключено, что от Дебры. От участи быть той дочерью, которую та так сильно хотела. От участи остаться единственной дочерью.
Наружу вырывается последний ужасный вопрос:
– Ты меня искала?
– Я бы не справилась с тобой без него, – мать снова устраивается в кресле поудобнее и выжидающе таращится на экран.
– Без папы?
– Нет. Без него, – Дебра поднимает руку, но вместо того, чтобы указывать на телевизор, оставляет ладонь открытой, а пальцы выпрямленными, и тянется вперед, будто кто-то по ту сторону от безжизненного экрана может ответить. – Я потеряла обеих дочерей в тот день, когда «Господин Волшебник» прекратил существование.
Вэл встает. Помехи в телевизоре распространяют через белый шум инфекцию хаоса и бессмысленности. Вся жизнь летит в пропасть жестокого абсурда.
Мать даже не искала их.
Не сделала ни единой попытки.
Отец похитил Вэл, и никому не было до этого дела. Никому, кроме Айзека. Какая-то по-прежнему работающая часть мозга отмечает, что следовало бы попрощаться, извиниться – сказать хоть что-то. Однако Дебра не смотрит на дочь, а так и таращится на экран, не опуская протянутую руку, готовая принять любой ответ, предложенный таинственной пустотой вместо живой Вэл, которая стоит совсем рядом.
Она не может так и уйти, не получив ответы. Что там спрашивал Айзек, когда был здесь? Информацию и…
– Фотографии, – требует Вэл. – Где они?
Дебра раздраженно указывает на тумбочку. Ящик с трудом поддается, и в нем обнаруживается стопка снимков, перетянутых старой резинкой. Хочется немедленно пролистать все по очереди фотокарточки и побыстрее уйти, но верхнее изображение заставляет Вэл замереть.
Она узнает себя: те же густые темные волосы, кустистые брови и карие глаза, смотрящие прямо в камеру. Руки же защитным жестом обвивают плечи девочки поменьше. Девочки с каштановыми хвостиками, веснушками и самыми ясными и яркими синими глазами в мире. Это именно та, кого Вэл представляла себе, размышляя о ребенке, которого когда-нибудь родит. Она думала, что забыла Китти, но на самом деле та всегда жила в ее сердце. Не мечтой о будущем, а кошмаром о потерянном.
Эй, форумчане, хотите взглянуть на тему моей диссертации, которую безоговорочно отвергли? Спасибо, что отправили меня в погоню за белым кроликом и поддерживали всё это время. Очевидно, никто в здравом уме не желает приближаться к передаче, а также слухам и мифам вокруг нее, считая эту тему нездоровой. Теперь я должна придумать абсолютно новый способ закончить свою докторскую диссертацию по медиаведению, сволочи.
Здравствуйте, профессор Перкинс!
В качестве темы я бы хотела предложить исследование архетипов в детских передачах 80-х и 90-х, а также их влияние на культуру и поведение старшего поколения миллениалов. В особенности же планирую сосредоточить внимание на трех программах:
– «Черепашки ниндзя», где все индивидуальные особенности сводились к ролям Лидера, Весельчака, Умника и Ворчуна/Бунтаря. Отдельно стоит отметить, что женские персонажи полностью проигнорированы и появляются исключительно в качестве вспомогательных для мужчин: проблема Эйприл О’Нил. Главный анализ будет сфокусирован на оригинальном анимационном сериале, который транслировали по телевидению, однако также затронет образы первого игрового фильма.
– «Смурфики», где собираюсь углубиться в гендерные проблемы, повлиявшие на дальнейшие отношения миллениалов в социуме, например, по поводу того, что имена всем смурфикам даются по их профессиям, за исключением Смурфетты, чья роль определена только полом (не говоря уже про антисемитизм и оскорбительную историю создания женского персонажа, которые я не буду упоминать, осознавая ограничения объема анализа в данной диссертации).
– И наконец «Господин Волшебник». Эта программа представляется самой интересной и сложной задачей, учитывая полное отсутствие первоисточников. В то же время она отличается от предыдущих объектов разбора тем, что задействует настоящих детей и изображает их игру, что оказало огромное влияние на всех зрителей, судя как по собственному опыту, так и по отзывам в интернете. Состав актеров подбирался согласно следующим оригинальным архетипам: Создатель проблем, Подруга, Заботливый старший брат, Творец и Лидер (младшая не подходит ни под один из известных архетипов, хотя есть предположение, что ее можно отнести к Невинным девам). Детей направляла и учила теневая безликая фигура взрослого мужчины, что несет в себе целый набор символических смыслов. Самое любопытное в передаче то, что роль Лидера отвели не белому мальчику, а девочке (хотя тоже белой), а также эволюция ее образа с постепенным перехватом контроля у Господина Волшебника, который начал понемногу исчезать из передачи, хотя ранее его функции не менялись десятилетиями. Многие зрители утверждают, что подобная смена парадигмы «испортила» программу.
Я бы хотела назначить встречу, чтобы обсудить идею моей диссертации и подробнее уточнить детали.
Девять
Солнце бьет в глаза Вэл, когда она спотыкается на отсутствующем крыльце, сбив один из блоков, и едва не падает среди жаб. Может, тоже следует закопаться в землю и погрузиться в мертвый сон, пока не наступят благоприятные обстоятельства? Ведь именно так живет мать?
К сожалению, даже если бы это было осуществимо, Вэл не надеется на перемены. Дебра так и продолжит сидеть в своем трейлере, наблюдая за помехами в телевизоре.
Айзека нет в машине. Девушка лихорадочно оглядывается по сторонам, пока не замечает его бегущим в ее направлении от другого конца поселка. Какая-то женщина мчится следом и что-то кричит, вот только слов не разобрать. Здесь все сумасшедшие. Здесь все потерянные.
Включая саму Вэл.
– Привет, – выдыхает Айзек. – Как прошло… – он осекается, приблизившись достаточно, чтобы увидеть выражение ее лица. – Поехали отсюда, – открывает машину и, как только спутница усаживается, срывается с места, срезая угол по лужайке с трейлером Дебры и сбивая нескольких жаб в стремлении оказаться как можно дальше от женщины, которая по-прежнему бежит следом.
Они выезжают с другой стороны поселка прицепов.
– Мне нужно воспользоваться твоим телефоном, – протягивая раскрытую ладонь, требует Вэл.
Айзек подчиняется.
С трудом справляясь с виртуальным набором неловкими пальцами, она вписывает в поисковую строку имя Китти и добавляет по очереди слова, связанные с пожаром, а после с