вое имя и имя отца, надеясь наткнуться на полицейские отчеты. Новостные статьи. Объявления о пропавшем ребенке.
Ничего. Есть с десяток постов про «Господина Волшебника» на форумах, но ничего официального. И никаких свидетельств, что Вэл вообще когда-то существовала. Нет даже доказательств, что ее кто-то искал, или упоминаний про какие-либо обвинения в ее адрес или адрес отца. Совсем ничего.
Также нет ни единого подтверждения, что кто-то когда-то интересовался случившимся с Китти.
Айзек гонит машину, пока они не оставляют поселение далеко позади, после чего паркуется на обочине. Вэл не осознает, что всхлипывает, пока он не нагибается к ней, чтобы обнять, и тогда разражается рыданиями у него на плече. Спустя некоторое время голова начинает болеть, дышать становится тяжело, а слезы, наконец, иссякают. Она прижимается лицом к рубашке Айзека, положив ладонь ему на грудь. Он продолжает держать одной рукой Вэл за плечо, а другой касается ее затылка, не расспрашивая, что случилось, отчего, как ни странно, ей легче раскрыться после того, как тридцать лет запирала все эмоции, страхи и надежды за множеством глухих дверей. После тридцати лет упрямого следования примеру отца, как оказалось, без особой на то причины. А теперь он умер, покинув почти сорокалетнюю дочь, которая ничего – совершенно ничего – не добилась в жизни.
Они не прятались от угрозы, а лишь отгораживались от внешнего мира.
Вэл срывающимся, лишенным чувств, вытекших со слезами, голосом произносит:
– Дебра не заявляла о пропаже. И никогда даже не пробовала меня отыскать.
– Я так и решил, когда навещал ее, – вздыхает Айзек. – Но не хотел думать о ней плохо и предположил, что она просто прекратила поиски спустя много лет. Однако… – ему не требуется завершать мысль.
Вэл испускает придушенный, наполовину истерический смешок. Кажется, эмоции всё же не окончательно покинули ее.
– Мы играли в прятки, но никто не искал. Не только моя мать – вообще никто. Никого не волновало наше местонахождение. Инсульт и смерть отца. Мое сломанное запястье. Боже, я могла бы учиться, построить карьеру, завести семью. Добиться чего-то в жизни. Всего, что угодно. Мы могли бы освободиться от того крошечного мирка, который создали для себя и боялись его покинуть, так как считали, что потеряем всё. Нам не обязательно было оставаться на ферме. Теперь я ее ненавижу – нечестно, понимаю, ведь мне многое там нравилось. Но сейчас она воспринимается как тюрьма, пусть и выбранная по собственному желанию. Тюрьма…
Вэл не могла так больше продолжать. Все до единого аспекта ее жизни переписала эта ужасная и драматичная ирония.
Папа отказался от всего, чтобы уберечь их от угрозы, которой не существовало. И его упрямая, преданная дочь придерживалась того же курса. А требовалось-то лишь задать несколько вопросов, осторожно навести справки и один раз залезть в проклятый интернет, чтобы прояснить недоразумение.
Вэл выдавливает новый полусмешок-полуиканье. Это уже слишком.
– Что ты хочешь делать дальше? – интересуется Айзек, снова предоставляя ей выбор.
У нее всегда имелся выбор. Но понадобился друг из прошлого, чтобы она это, наконец, поняла. Вот только как ответить на вопрос? Огромный, неподъемный вопрос? Ей не дали образования. Опыт работы, конечно, хорошо, однако и он сводился к довольно узкой отрасли. И что теперь – начинать всё с нуля? Или возвращаться на ферму, чтобы собраться с мыслями и обдумать следующий шаг? Как можно двигаться вперед, когда Вэл практически не знает, что осталось позади? Потому что новые открытия почти не пролили свет на прошлое. Даже крупицы информации, полученные от матери, в лучшем случае обрывочные и скорее вызывают замешательство. Нужно покопаться в собственном мозгу в надежде, что там обнаружатся и другие воспоминания о Китти.
В конце концов, та потеряла всё. Так нечестно. А еще нечестно, что Вэл потеряла сестру и забыла о ней, поэтому теперь и хотела вернуть впустую потраченные годы. Хотела вернуть жизнь, где они с Китти росли вместе, где могла ее защищать и звонить первым делом с утра после дней, подобных нынешнему, чтобы вдвоем посмеяться и поплакать.
Хотела вернуть ту маленькую девочку, о которой всегда мечтала. Но не могла.
«Нет!» – Вэл отказывается с этим мириться.
Внутри вспыхивает прежний огонь, давно прогоревший до углей. Он возрождается к жизни, раздутый яростью. Такой знакомой, такой могущественной.
Вэл желает вернуть Китти сильнее всего на свете. И если придется ради воспоминаний о ней раскопать похороненное на самом дне души прошлое – да будет так. Неважно, чего это потребует. Неважно, какой ценой.
Вэл выпрямляется. Она больше не грустит. Она полна решимости.
– Прости, что промочила тебе рубашку.
Айзек единственный, кто беспокоится о старой подруге. Он поможет ей разузнать правду о Китти. Однако для этого нужно узнать и о своем прошлом. Распахнуть настежь все двери навстречу неизвестности. Раньше Вэл испытывала страх, но теперь? Теперь ее не остановят и все демоны ада.
Она закатывает рукава, демонстрируя взгляду спутника пятнистые следы ожогов, бегущие от ладоней до предплечий. Он проводит пальцем по поврежденной коже и спрашивает:
– Как это случилось?
– Ожоги. Но отец не говорил, откуда они взялись. Возможно, что именно я стала причиной, по которой сгорела студия? Китти же погибла при пожаре?
– Нет, – тут же качает головой Айзек.
– Я думала, ты не помнишь, что произошло.
– Я не говорил, что не помню, – он морщится, отчего очки съезжают на нос и только верхние части стекол увеличивают глаза. – Лишь то, что мои воспоминания не имеют смысла. Но мне точно известно – пожар был ни при чем.
– Тогда откуда взялись мои ожоги? Они появились еще до фермы.
– На передаче их тоже не было. Я бы заметил.
– Значит, все случилось в короткий промежуток между нашим побегом со студии и до того момента, когда начинаются мои воспоминания, – вздыхает Вэл.
Само собой, она рада, что не устраивала поджог, в котором погибла ее сестра, если верить мнению Айзека, но в таком случае снова становится неясно, что же тогда произошло. Раскатав рукава обратно, она трет зудящую левую ладонь о штанину. Загадка появления шрамов не так уж важна, если не имеет отношения к Китти. Информация о сестре сейчас самое главное.
Не дает покоя факт отсутствия полицейских отчетов или новостных статей. Нечто подобное точно стало бы причиной хоть какого-то расследования. Если только продюсеры передачи не решили всё скрыть. Но были же и другие люди, работавшие на съемочной площадке, которые знают, что случилось.
Благодаря вечеру встречи Вэл точно знает, где их можно найти. Поэтому заявляет:
– Я хочу участвовать в торжественном мероприятии.
– Ты уже и без того испытала немало потрясений. – Айзек не выглядит слишком воодушевленным идеей. – Может, лучше отвезти тебя…
– Это не имеет значения. Единственное, что сейчас важно, – докопаться до истины. Пожар или нет, я чувствую, что случившееся с Китти – моя вина.
– Нет, – тут же откликается собеседник с таким жаром, какого не выказывал раньше. Затем приподнимает подбородок Вэл и поворачивает ее голову, чтобы их глаза встретились. Чтобы удостовериться: его слова достучатся до сознания. – Послушай меня: ты ни в чем не виновата.
– Китти очутилась там только потому, что без нее я отказывалась сниматься. Она не должна была участвовать в программе. Достаточно просто посмотреть на то здание: шесть этажей – шесть семей. Но по моему требованию чье-то место отдали младшей сестре. Отец подозревал, что происходит нечто неправильное, иначе не забрал бы меня со студии. Но почему тогда оставил там Китти? Оставил всех вас? Если творилось что-то опасное…
Вэл качает головой, отгоняя чувство вины, грозящее затопить. Этот стыд сослужил свою службу, напоминая все минувшие годы о цели, которой следовало достичь. К которой, наконец, началось медленное продвижение. Поэтому нужно сосредоточиться на задаче, а нахлынувшие эмоции пока запереть за очередной дверью.
– Я всегда знала, что совершила нечто непростительное, и именно потому отгородилась от прошлого. Потому не оспаривала того, что говорил отец всё это время. Я бросила сестру, и она погибла.
– Ты была еще совсем ребенком.
– Как и ты. Но тебе это не мешает винить себя, – настает очередь Вэл удерживать взгляд собеседника.
Он не может ничего возразить и отводит глаза, рассматривая пустыню через лобовое стекло. Они направляются на север, машина носом указывает прямо на странное здание. Вэл и сама не понимает, откуда, но точно знает об этом. Оно стоит на своем месте и ждет их.
– Я был самым старшим, – шепчет Айзек. – И отвечал за тебя, за вас. До сих пор отвечаю.
Она не может спорить, потому что понимает его. Потому что обязана Китти, пусть та и не здесь.
– Чувство незавершенности терзает нас, верно? Мы все застряли в той передаче, так или иначе. Даже я не сумела отгородиться от всех воспоминаний.
Песни, вкусовые ощущения, легкость в присутствии Айзека. И Китти, конечно. Она никогда не покидала глубин подсознания.
– Совсем как приоткрытая дверь, – комментирует спутник. – Значит, таков твой выбор? Хочешь остаться? – он медленно поворачивает ладонь вверх, протягивает ее Вэл. – Закроем ее наконец.
Она отвечает на жест, положив свою руку на руку Айзека, скрепляя сделку.
– Или вышибем совсем.
Вэл устала закрывать двери. Пора распахнуть их все настежь и пригласить внутрь то, что за ними скрывается. Ради Китти.
От кого: Грег Джонсон
Тема: Торжество
Во-первых, позвольте мне напомнить, что в групповых письмах следует пользоваться функцией скрытой копии, что должно быть очевидно после катастрофы на этой неделе, когда произошла массовая рассылка при нажатии на кнопку «Ответить всем».
Во-вторых, хотелось бы еще более настоятельно напомнить, что вся информация касательно «передачи» и любых новых сведений о ней должна распространяться через официальные каналы, а не с помощью сплетен. Использование для этих целей почтового сервера – нарушение устава коммуны.