– Я не могу такое надеть! – однако Дженни всё же прижимает его к себе и поворачивается, чтобы посмотреться в зеркало до пола, после чего проводит ладонью по материалу.
– Тогда что оно делало в твоем гардеробе?
– Я купила платье много лет назад в путешествии, когда чувствовала себя другим человеком. Тем, кто совершает спонтанные поступки, которые кажутся разумными, пока не возвращаешься домой и не осознаешь, что ни капли не изменился, просто реальность ненадолго осталась где-то далеко, – Дженни с новым вздохом опускает платье. – Оно слишком нескромное. Привлекает внимание. Я не могу.
– Почему?
– Разве ты не помнишь… хотя, наверное, действительно не помнишь, – она морщится, но видно, что недовольство направлено не на Вэл. Затем раскладывает красное платье на кровати, гладит пальцами шелковистую ткань. – Мы трое – ты, я и Китти – получали дополнительные уроки. Учили дополнительные правила. Отдельные от тех, что преподавали мальчикам. «Всегда одевайся прилично, Рубашка застегнута – это отлично!»
– О боже, – шепчет Вэл, и еще один кусочек пазла укладывается на место. – Вот почему, стоило надеть раздельный купальник, в мозгу вечно всплывал мотивчик: «Коль кожу показываешь и взгляды привлекаешь: Сама беду ты на себя накликаешь». Я думала, что просто слышала это где-то по радио.
– Нет, это наша песня. Одна из них. Про важность скромности. А еще были про необходимость проявлять приветливость со всеми, помогать взрослым, ценить что имеешь и не стремиться получить больше. И не возноситься высоко, иначе больнее падать.
– Как… извращенно.
– Да нет, – хмурится Дженни. – Нас просто учили радоваться малому, чтобы не разочаровываться из-за чрезмерных амбиций.
– Вот только мальчики почему-то не получали такой урок и не боялись потом всю жизнь показать кожу и привлечь внимание. Не старались снизить свои ожидания. Верно?
– Дело не в этом, – откликается собеседница, начиная краснеть. – А в сферах влияния, понимаешь? В том, чтобы найти способы быть счастливыми. «Проглоти свой гнев, И повтори припев: Никто не любит хмурых, Все презирают угрюмых. Будешь скромен, будешь мил – Тебя короной наградим». Мы так любили эту песню! Помнишь короны, которые нам надевали на склоненные головы?
Вэл не хочется огорчать бывшую подругу, но услышанные слова кажутся неправильными. Она бы никогда не стала учить девочек из лагеря ничему подобному. Хотя и использовала мотивчик про важность уборки, видимо, тоже прочно усвоив наставления, пусть и не помнила, откуда они взялись.
С другой стороны, надевать бикини назло зудящей в голове песенке было особенно приятно. Сопротивление ханжеским словам заставляло почувствовать себя сильной. Так что, возможно, уроки произвели противоположный эффект на Вэл, вызвав в ней чувство упрямого протеста. И всё же она действительно довольствовалась малым, никогда не требовала большего. Из-за усвоенных в детстве наставлений? Если они были не такими явными, то могли и не породить желания взбунтоваться.
Дженни сидит на краю кровати рядом с бордовым платьем, тыкая в скучную ткань.
– Я всегда воспринимала уроки и правила как должное. Их целью было сделать нас счастливыми, чтобы мы выросли хорошими людьми. Хорошими женами и матерями. Поэтому мне и в голову не приходило ослушаться. Я никогда не показывала плечи или бедра. Проколола только уши, поскольку это считалось женственным, но не агрессивным и не вызывающим. Даже в колледж поступила на кафедру психологии детского развития, чтобы тем самым послужить на благо других, а не из эгоистичных соображений. Потом, конечно, пришлось бросить учебу из-за беременности. Моя роль изменилась, как и приоритеты. Жена и мать – это же главная цель любой женщины, так? Теперь, родив шесть дочек, я сижу на диете и постоянно занимаюсь спортом, чтобы муж мог похвастаться перед знакомыми: «Глядя на нее, вы никогда не догадаетесь, сколько у нас детей». Сейчас моя старшая уже подросток, и мы вечно спорим, можно ли ей надевать короткие топики… а почему? Почему я твержу ей, что она ответственна за мысли других людей, будто ее тело принадлежит не ей самой? Почему она должна чувствовать себя виноватой из-за взглядов мальчишек и мужчин? Почему должна заботиться об их эмоциях? – Дженни устало трет лицо ладонями. – Когда я пела песню, то заметила, как ты смотрела на меня, и понимаю, как она прозвучала. Правда понимаю. Но это тоже способ жить. Вместе с миром, а не назло ему.
– Пожалуйста, не воспринимай на свой счет, потому что я ни в коем случае не хочу тебя обидеть, – Вэл садится рядом и подталкивает колено собеседницы своим. – Но какого черта это вообще значит?
– Не имею ни малейшего представления! – Дженни неуверенно улыбается, от ее беззвучного смеха трясется кровать. – А как по-твоему?
– Это полный бред! А знаешь, что еще полный бред? Это жуткое бордовое платье. Надевай красное и забудь об ответственности за чужие чувства хоть на один вечер. Помни только, какие ощущения испытываешь сама.
Вэл поднимает компаньонку на ноги, после чего пихает ей в руки роскошный вечерний наряд и выпроваживает, дружески подталкивая, в ванную.
Выйдя оттуда, Дженни выглядит в равной мере восторженной и напуганной.
– Ну как?
– Ничего себе, – присвистывает Вэл. – Ты не вместе и не назло миру, а просто вне его.
– Я и забыла, какой ботаничкой ты бываешь иногда. – В этот раз смех собеседницы искренний, с милым хрюканьем в конце. Она смотрится в зеркало, проводит ладонью по животу, позволяет ноге показаться в разрезе. – Но это не слишком?
– Ни в коем случае. Ты выглядишь потрясающе.
– Только ты могла подбить меня на такое. Напористая, как и прежде, – Дженни делает паузу, оценивающе смотрит на Вэл и расплывается в довольной улыбке. – Да, ничуть не изменилась. Ладно, теперь займемся твоим макияжем.
Затем усаживает напарницу, достает из чемодана косметичку и умело рисует подводкой выразительный контур для глаз, ловко наносит тени на веки, красит губы яркой помадой. Несмотря на то что повседневный макияж Дженни неброский, она явно мастер радикальных преображений. К тому времени, как работа закончена, обе девушки неузнаваемы.
– Боже, да мы просто отпад! – выдыхает Вэл, когда они встают перед зеркалом плечо к плечу.
Интересно, каково было бы иметь близкую подругу все эти годы? Расти вместе, а не порознь?
– Так и есть.
Улыбка Дженни кажется слегка тоскливой. Она подносит пальцы к зеркалу, точно прикасается к витрине, где выставлено нечто желанное, но оно ей не по карману.
Не позволяя компаньонке передумать, Вэл увлекает ее за собой в номер парней. Все пятеро начинают одновременно обмениваться восхищенными комплиментами, умолкают, а затем смеются.
– Мы все обалденно выглядим, – резюмирует Хави.
И это правда.
Воротник его рубашки щегольски расстегнут на несколько пуговиц под темно-синим пиджаком. Темно-фиолетовый костюм Маркуса подчеркивает его широкие плечи, а черный с зелеными вставками Айзека – его ореховые глаза.
– Черт, Дженни, – Маркус кружит подругу, вызвав у нее смущенный смешок. Но выглядит она польщенной. – То, что ты носила всё это время шорты до колен, – настоящее преступление.
Она слегка шлепает его по плечу, но ее ослепительная улыбка не меркнет ни на ватт.
Из-за игры света или бликов на очках кажется, что Айзек вот-вот расплачется, наблюдая за разворачивающейся картиной.
– Это похоже на подготовку к выпускному в школе? – спрашивает Вэл, грустя по вещам, которые пропустила, и людям, с которыми могла бы их разделить.
– О боже, ни капельки, – отвечает Маркус. – Мы сейчас не вылили на себя и половины того количества дезодоранта, убивающего нервные клетки.
– И теперь нам не нужно тайком проносить собственное бухло, – Хави берет Дженни под локоть.
– И можно не притворяться, что мне нравится целоваться с партнершей, – добавляет Маркус.
– А еще на празднике соберутся не наши одноклассники, а кучка осуждающих каждое твое движение стариков. – Наконец, улыбка Дженни меркнет.
Хави подталкивает ее к двери.
– Скорее, пока она не передумала и не переоделась в платье, которое даже моя бабушка сочла бы старомодным. Что довольно символично, поскольку ей было чуть ли не за сотню.
Вэл хочется насладиться осознанием уникальности своего взросления и этим моментом, когда она внезапно очутилась в кругу небезразличных ей людей, облаченная в роскошное платье. Но не может.
Она уже собирается рассказать спутникам о своем плане, когда взгляд падает на наряд Дженни. Вспоминаются слова той о визите домой. Она живет здесь, в Благодати. И по-прежнему является частью местного сообщества. А значит, обладает информацией, которой не делилась. Вполне вероятно, что бывшая подруга не захочет почтить память Китти и поддержать поиски.
Вэл украдкой смотрит на остальных. Невозможно определить, насколько они связаны с организаторами съемок и хранят ли секреты. Хави пытался предупредить ее о чем-то, но даже это могло служить проверкой на прочность легенды о потере памяти. Пока лучше держать свои подозрения и свой план при себе.
Айзек сцепляет их мизинцы в знак поддержки. А также в качестве обещания, что он на стороне Вэл, несмотря ни на что. По крайней мере, у нее есть один союзник.
Ей ненавистна необходимость подозревать остальных, но нужно проявлять осторожность. Быть умнее. Ради Китти.
– Нечестно, что мы должны работать во время торжества, – жалуется один из двух мужчин.
На вид обоим немного за тридцать. Они сидят за панелью со множеством мониторов.
Напарник молча пожимает плечами.
– В доме даже никого нет, – замечает первый.
– Таков наш долг, Майк, – отвечает собеседник с тем же жестом.
Жалобщик лениво пролистывает изображения с камер, пока не останавливается на трансляции из подвала.
– Я же пропущу возможность бесплатно наесться. Ты не понимаешь, потому что женат. И всегда можешь бесплатно пожрать.
На этот раз реплика встречается не пожатием плечами, а вопросительным взглядом.