Айзек кивает.
– А ты когда-нибудь боялся, что неправильно защищаешь ребенка? Вроде как не делаешь чего-то очевидного, чего-то простого, и это может повлечь опасность?
– Тот факт, что мы сейчас здесь, посреди пустыни, – Дженни жестом обводит темноту ночи вокруг, – и пытаемся воскресить собственное детство вместо того, чтобы заботиться о них, вероятно, говорит сам за себя. Я плохая мать.
– Вот и нет! – Хави встает, чтобы подчеркнуть свои слова. – Тебе просто никто не помогает. И я имею в виду не гребаного бесполезного Стюарта, а реальную поддержку, какая была у нас раньше: магия, ощущение безопасности, дружба. Если нельзя вернуться в прошлое, то можно хотя бы обеспечить нечто подобное нашим детям. Подарить им то, что делало нас счастливыми.
Вэл чувствует себя лишней в разговоре. Не из-за того, что не имеет детей, а из-за того, что не разделяет ностальгические порывы. Не только потому, что не помнит, каково было участвовать в съемках, но и потому, что не согласна с аргументами Айзека о причинах, почему она всё забыла. Дети не отгораживаются от прошлого, которое оказалось слишком счастливым.
Точно читая мысли Вэл – либо выражение ее лица, – Маркус тыкает в нее пальцем.
– Даже не пытайся спорить. Ты тоже была тогда счастлива, пусть и забыла об этом. Но мы-то помним. Мы все были счастливы.
Вэл на мгновение приподнимает уголки губ, дублируя пожимания плечами.
– Может, и так. Не исключаю, что просто переношу свое нынешнее состояние на прошлую версию себя. Раз я несчастна сейчас, то не могла быть счастлива и тогда.
– Именно! – указывает на нее Дженни. – Есть такой прием: заменить прежний опыт чем-то новым. Конечно, иногда мы и расстраивались, как любые дети, но что с того? Главное – отвлечься и стараться не думать о грустном. – Это кажется неправильным, но она не замечает сомнения на лице Вэл, торопясь убедить саму себя, а затем вскакивает на ноги, копируя позу Хави. – Давайте принесем обет.
– Обед? Да уж скорее ужин, – усмехается вечный шутник.
– Прекрати в кои-то веки паясничать! – топает ногой Дженни. – Давайте возьмемся за руки вокруг костра и поклянемся стать лучше. Создать лучшую жизнь для наших детей. Вынесем хоть что-то полезное из всех странностей нашего прошлого.
Отражение пламени в очках Айзека выглядит более живым, чем в реальности, и мерцает почти гипнотически. Он поднимается на ноги.
– Сотворим волшебство для наших детей, любой ценой, – и берет уже протянутую руку Маркуса.
Вторую тот предлагает Хави, с которым они стоят по другую сторону костра. Хави хватает ладонь Дженни. Теперь незамкнутый круг оказывается слишком близко к огню. Вэл думает, что это может быть опасно, учитывая, что все, кроме Айзека, употребляли алкоголь.
– Мы защитим их, – клянется Хави.
– Убережем от грусти, одиночества и страха, – вторит Маркус.
Айзек в молчаливом приглашении протягивает руку Вэл, которая пока не присоединилась к друзьям. Она медленно встает, не сводя глаз с отраженных в его очках языков пламени, пока они не разрастаются и не заслоняют собой всё. Иногда дети действительно грустят, чувствуют себя одинокими и чего-то боятся. И Вэл тоже слишком долго грустила, чувствовала себя одинокой и чего-то боялась. Но больше не хочет. Ни для себя, ни для других.
– Ради Китти, – тихо произносит Айзек. – Потому что в свое время никто этого не сделал. Мы исправим мир ради всех детей.
Вэл берет его за руку, протягивает свободную ладонь Дженни. Не ради детей, которых нет и, вероятно, уже не будет, а ради себя. Потому что хочет быть частью круга, чувствовать связь с друзьями. Не хватает лишь одного звена. Они стоят слишком близко к огню в том же порядке, что и всегда, – Вэл, Айзек, Маркус, Хави и Дженни. Жар почти невыносим. Но они выносят как обет, что станут лучше. Ради детей, которые еще живы, и тех, которые уже умерли.
Дженни начинает напевать мелодию, так хорошо знакомую Вэл. Она чувствует, как сердце сжимается, и понимает, что огня недостаточно, чтобы согреться. Окружающая темнота больше не кажется безопасной. О, нет – она бесконечная, голодная и гудящая. Готовая поглотить крохотную, малюсенькую Вэл.
Тут Дженни хлопает себя ладонью по лбу.
– О, нет! Айзек, твое интервью! Ты же его пропустил. И должен записать прямо сейчас.
– Но ведущая наверняка уже легла спать, – возражает Вэл.
– Она ждет, – отмахивается от нее Дженни. – Нужно придерживаться очереди. Соблюдать порядок. «Соблюдай порядок, очереди жди, Проявляй терпенье, спокойно сиди».
Айзек встает и протягивает плед.
– Возьми. Снаружи холоднее.
Когда Вэл берет покрывало, их пальцы соприкасаются. Она хочет, чтобы он остался здесь, с ней. Хочет прижаться к нему и забыть свое прошлое, настоящее и невозможное будущее. Но Айзек неумолимо поворачивает голову к странному зданию и заходит внутрь.
Почему оно имеет такую власть над ними? И что за ведущая готова ждать круглосуточно, чтобы поговорить с бывшими участниками детской передачи? Обсуждали ли они Китти?
Вэл испытующе вглядывается в лица остальных.
– Вы помните, что в точности случилось с моей сестрой? Мать сказала, что пропустила тот выпуск, а отец и вовсе никогда не говорил о Китти. Мэр же заявил, что она не погибла. И… мне нужно знать. Нужно знать, что тогда произошло.
Все молчат и отводят глаза.
– Она может быть жива? – настаивает Вэл. – Есть ли вообще такая вероятность?
Хави качает головой, но потом замирает и вскидывает подбородок.
Маркус снова кладет руку себе на плечо, зажмуривается и шепчет опять и опять, словно убеждая самого себя:
– Я ничего не помню, не помню, не помню.
Дженни поворачивается к Вэл с полными слез глазами, но взгляд остается яростным и горящим.
– Китти не покидала шоу. Возможно, в итоге ей повезло больше всех.
Это уже слишком. Вэл вскакивает, но не знает, куда уйти. Только если в дом. Даже оказаться внутри странного здания лучше, чем сидеть здесь и романтизировать прошлое, которое отняло у нее всё. Из подвала тянет холодком. Она намеренно не смотрит на лестницу в по-детски наивной надежде, что если не обращать внимания на проблему, то она тоже тебя не заметит.
На кухонной стойке вспыхивает и гаснет свет. Айзек оставил свой телефон. Вэл рассеянно берет его, жалея, что не может поговорить с единственным человеком, который больше никогда не ответит.
– Папа, – шепчет она одновременно и тоскливо, и обвиняюще.
Точно по сигналу, телефон снова бесшумно вспыхивает. На экране высвечивается символ вызова. Вэл хмурится. Ей известен этот номер. Единственный, который ей известен. Она отвечает на звонок.
– Глория?
– Вэл? Вэл, это ты?
– Привет! Всё в порядке? Сейчас уже поздно и…
– Где ты? – голос хозяйки фермы звучит на грани истерики.
– В Юте. С друзьями, – Вэл не может объяснить лучше, даже себе самой.
– Возвращайся! Или давай встретимся. Где тебе угодно.
Она чувствует себя ужасно. Следовало держать Глорию в курсе, чтобы та не волновалась.
– Пока не могу. Дело запутанное, а у меня нет…
– Всё в порядке. Всё будет в порядке, – перебивает собеседница. – Я откладывала для тебя деньги из обеих ваших зарплат. За тридцать лет скопилась приличная сумма. Документы тоже готовы. Мы спрячем тебя в другом месте.
У Вэл просто нет слов. Она всегда считала, что они с отцом работали в обмен на проживание и обеспечение всем необходимым. Но у нее есть и деньги, и официальные документы? А значит, и варианты устроиться в мире. Ее охватывают и удивление, и ярость: почему Глория не рассказала обо всём раньше? Несколько секунд воображение рождает картины возможного будущего.
Но ледяной сквозняк возвращает к реальности. Пока нельзя покидать это место. Сначала нужно выяснить, что случилось с Китти. Остальное подождет.
– Спасибо, но мне и тут неплохо. Извини, что не позвонила. Не подумала, что ты будешь переживать.
– Пожалуйста, дорогая, скажи, где ты. Там небезопасно.
– Мой отец ошибался, – прислоняясь к стойке, качает головой Вэл. – Никто нас даже не искал. Маме было наплевать, что он меня увез. Нам не требовалось прятаться. Нет ни полицейских отчетов, ни ордеров на арест – ничего.
– Он пытался уберечь тебя не от властей, – сообщает Глория, на заднем фоне слышатся приглушенные звуки: похоже, она одевается и берет ключи.
– Это папа тебе сказал? Тогда от кого мы прятались?
– От тех, кто станет искать вас. Любой, кто приложил усилия, чтобы обнаружить ваше местонахождение – не друг тебе. Ты должна выбираться оттуда. И как можно скорее!
– Айзек. – Имя звучит как восхищенный вздох.
Затем включается свет. Становится видно происходящее.
– Привет, – Айзек роняет одеяло возле лестницы, торопливо подходит к стене и садится на стул, путаясь в руках и ногах, как обычно. Устремляет открытый и чистый взгляд на экран. – Ты… С кем я говорю?
– Ты будешь общаться с целым миром, – дразнящим тоном отвечает ведущая, хихикнув.
– Итак… – Айзек проводит рукой по отросшим волосам – скорее по привычке, чем из желания убрать их со лба. – Зачем нам всё это?
– Ради подкаста, конечно! Это важно, как утверждают. Хочешь послушать вступление про себя?
– Конечно, – Айзек улыбается ободряюще, без тени недоумения или снисходительности.
«Даже если у вас не было старшего брата, вы получали его каждый раз, как садились перед телевизором и присоединялись к кругу друзей.
Давайте позовем его вместе.
Айзек!
Сам звук его имени дарит ощущение безопасности. Защищенности. Словно кто-то бросит спасательный круг и поможет, если потребуется. Наш герой был не самым забавным, жизнерадостным или творческим, он даже не являлся лидером группы, зато всегда поднимал упавшую Китти, утешал потерявшегося среди своих рисунков Маркуса и поддерживал расстроенного результатами очередной проделки Хави.
Айзек никогда не отмахивался от чужих проблем, никогда не дразнил остальных, никогда не обижал их. Самый старший из всех, он серьезно относился к своей роли защитника и постоянно наблюдал за друзьями своими ореховыми гла