зами, увеличенными линзами очков, чтобы оберегать каждого. А если и отводил взгляд (как вы думаете, почему вообще упала Китти, как Маркус сумел чересчур увлечься творчеством и когда успел набедокурить Хави? Именно потому, что Айзек не следил за ними. И круг распался потому же), то Господин Волшебник опускал ладонь на голову своему юному помощнику и поворачивал ее в нужном направлении, чтобы тот увидел происходящее через свои необычные очки.
Айзек до сих пор их носит, хотя вокруг глаз появились морщинки, лицо отчасти скрывает борода, а короткие волосы отросли, потому что он слишком погружен в заботы и чувство вины, чтобы подстричься. Однако он по-прежнему заботится обо всех вокруг и старается компенсировать свои промахи. Ему просто нужен шанс доказать это».
Айзек никак не реагирует. На его лице не отражается ни удивления, ни обиды, ни неодобрения.
– Ну как? – интересуется ведущая.
– Мне жаль, что я тогда отвернулся, – отзывается он. – Больше этого не случится.
– Хорошо.
– Но мне кажется, Вэл собирается уехать.
Несмотря на резкий, оглушительный, пронизывающий всплеск статических помех, Айзек даже не вздрагивает.
– Что?
Он снимает очки и протирает линзы краем рубашки.
– В любом случае она сильно изменилась. Когда отец увез ее, то заставил отказаться не только от нас, но и от части себя. Не думаю, что ей удастся снова вписаться в круг. А без нее мы не сможем…
Вспышка того же белого шума звучит еще громче. Волна гудения настолько сильная, что другие чувства отключаются. Айзек роняет очки и закрывает уши руками.
Всплеск помех длится всего несколько секунд, но, когда наступает тишина, воздух так и звенит.
– Мы не закончили интервью, – комментирует ведущая легким и приятным тоном.
Айзек поднимает очки, однако не надевает их, опустив глаза, чем словно отстраняется от ситуации.
– Вэл не хотела, чтобы ее нашли. Нам следовало это уважать.
– Она счастлива быть обнаруженной!
Айзек лишь молча качает головой.
– Надень очки.
Он исполняет приказ, но продолжает смотреть на руки, которые лежат на коленях ладонями вверх.
– В любом случае, она ничего не помнит, поэтому ничего не получится. Может, нам…
– Мы заключили сделку. Ты должен выполнить свою часть, – голос собеседницы искажается, становится ниже, но потом вновь возвращается к жизнерадостному детскому тону. – Нам придется держаться вместе до самого конца! Тебе нельзя вот так просто доплыть до середины и прекратить двигаться вниз. Нужно добраться до самого дна, опуститься в самые темные глубины и лечь в ил, чувствуя, как он постепенно засасывает, и позволяя давлению со всех сторон усиливаться до тех пор, пока легкие, сердце и череп сдадутся под напором. И тогда – только тогда – будет достаточно.
– Будет достаточно для чего? – следя, чтобы голос сохранял нейтральность, уточняет Айзек.
– Нельзя стать лучше, не достигнув самого дна. Ты и сам знаешь. И Вэл тоже усвоит этот урок. Мы будем тянуть ее вниз до тех пор, пока она не вспомнит всё и снова не превратится в нашу подругу.
Слово «подруга» ведущая бросает так резко, что его бритвенно-острыми краями можно пораниться. Айзек косится в сторону лестницы, возле которой грудой лежит и ждет одеяло, еще сохранившее тепло тела.
Он поворачивается к стене при звуке своего имени, произнесенного тихим шепотом, похожим на только-только закипающий чайник. Голова будто сама собой принимает верное положение, побуждая сосредоточиться на том, что нужно. На экране. Хотя взгляд остается незамутненным, Айзек не проглочен увиденным, не теряется в мечтах или обещаниях. В конце концов, он уже заключил договор.
– Вэл должна вспомнить, – произносит ведущая. – Иначе она не сможет обрести целостность. Никто не сможет.
– Что, если забвение – это благословение? Люди заявляют, что постепенная утрата деталей прошлого – трагедия. Пока я находился там, то не думал о жестокости мира, о боли, которую он причиняет. А когда вынужденно вернулся к свету, то всё вспомнил. Что потерял Вэл, потерял… – Айзек слабо указывает на стену. – И это оказалось слишком для меня. Чувства вины и утраты. Хотел бы я забыть. И много лет пытался.
– Но теперь тебе лучше! – тон собеседницы оживляется. – И станет еще лучше. Намного. Ты превратишься в того, кем тебя хотят видеть. Кем тебя хочет видеть Шарлотта.
– Шарлотта, – шепотом повторяет Айзек, точно молитву, заклинание или обещание.
Его кулаки сжимаются, голова повернута в нужную сторону, взгляд устремлен вперед. Туда, куда следует.
Раздается еще один счастливый, удовлетворенный вздох.
– Мы скучали по тебе, Айзек. И очень рады, что ты снова с нами.
Четырнадцать
– Вэл? – зовет Маркус снаружи.
Она вздрагивает, едва не уронив телефон Айзека.
– Вэл? – эхом повторяет в трубке Глория.
– Я в безопасности, честное слово. Обязательно свяжусь с тобой позднее. Но больше не звони на этот номер, хорошо?
Торопливо завершив вызов, Вэл смотрит на экран, точно ждет появления на нем инструкций, что делать дальше. У Айзека, который никогда не хранит секретов, на телефоне не установлен пин-код. Она пролистывает список звонков, состоящий из номера Глории – та пыталась связаться с подопечной много раз. В текстовом приложении, где Вэл вчера написала хозяйке фермы, поступили десятки сообщений с постепенно нарастающей степенью паники: от мольбы откликнуться до угроз владельцу телефона.
Все они просмотрены, но оставлены без ответа.
Вэл удаляет информацию о принятом звонке, чтобы Айзек про него не узнал, и кладет телефон на место. Что же теперь делать?
Ее охватывает холод. Она оглядывается, задерживая дыхание. И, несмотря на темноту в доме, видит фигуру на верхней ступени лестницы, ведущей в подвал. Фигуру в плаще.
Нет, это просто Айзек, укутанный в одеяло. Вэл знает его. Убеждает себя, что знает даже рисунок на пледе.
«Любой, кто приложил усилия, чтобы обнаружить ваше местонахождение, – не друг тебе», – вспоминаются слова Глории.
Однако в доме сейчас собрались друзья. Единственные друзья Вэл. Только они ее и искали.
Хозяйка фермы иногда бывала не менее мнительной, чем отец: вечно высказывала странные теории насчет правительства, наблюдения за всеми и могущественных сект, заключивших сделку со злыми силами. Папа нашел в ней родственную душу и заразил собственной паранойей.
И всё же…
Никто из друзей не желает рассказывать о том, что случилось с Китти, хотя были там.
Айзек по-прежнему стоит молча, почти невидимый в темноте. Он меняет позу, приглашающе приподнимая одеяло, давая возможность Вэл скользнуть на место возле него. Только там ей удавалось почувствовать себя по-настоящему в безопасности, по-настоящему любимой.
И она не в состоянии отказаться от этого ощущения. Может, он сумеет всё объяснить?
Вэл делает шаг по направлению к густой тьме, к гудящим ступеням, где ждет Айзек.
Однако оглядывается на повторный оклик Маркуса, чувствуя легкое раздражение.
– Что там у вас случилось?
А когда поворачивается снова, то на лестнице уже никого нет. Айзек же стоял там. Прямо в том месте. Или нет? Может, просто почудилось, и это была просто тень или игра бликов на стене от огня. Либо он уже поднялся наверх и ждет, пока Вэл последует за ним. Либо спустился в подвал.
– Эй! – Маркус кладет руку ей на плечо.
– В чем дело?
Вэл резко оборачивается, но пытается говорить спокойно, сдерживая страх. Что бы произошло, если бы она приняла приглашение и шагнула во мрак? Кто или что ждало ее на лестнице? И находится ли оно там сейчас, едва-едва вне зоны видимости?
– Ты нам нужна, – с явной приязнью говорит Маркус, в глазах которого отражаются блики пламени. Он повышает голос, чтобы слышали все: – Мы спорим, какую игру с выпивкой выбрать. Ты должна меня поддержать, а то остальные мне говорят гадости.
– Неправда! – кричит Дженни снаружи. – И не пытайся использовать Вэл. Она больше нами не руководит!
– Разве я когда-то кем-то руководила?
Маркус улыбается, словно услышал самый глупый в мире вопрос. Именно такое поведение и пытается игнорировать Вэл: все ведут себя так, будто знают ее, вот только она не знает их. Может, чувствует внутреннее родство и хотела бы возобновить связи, но при попытке выяснить какие-то конкретные подробности друзья просто отмахиваются.
Если спросить Айзека про звонки и сообщения Глории, он наверняка тоже даст уклончивый ответ, чтобы успокоить, не говоря при этом всей правды. Вдруг они действительно собираются подставить Вэл, как и предупреждал Хави? Не исключено, что убийца Китти – кто-то из их круга. В конце концов, они были единственными свидетелями несчастного случая, как утверждал сам адвокат. Что, если они просто договорились рассказывать историю, которая отличается от той, что он поведал Вэл?
Она жестом отсылает Маркуса.
– Я ужасно устала. Пожалуй, пойду спать.
– У-у, – разочарованно тянет Хави с порога, и стоящая рядом Дженни кивает.
– Можно поискать что-нибудь еще для сожжения, – предлагает Маркус.
Они окружают собеседницу, перегораживая путь наружу, в буквальном смысле создавая между ней и выходом стену дружбы.
– Хотя бы часть мебели нужно оставить, – медленно отступая к лестнице, улыбается Вэл. – Увидимся утром.
Искушение посмотреть в направлении подвала и проверить, ждет ли там Айзек, очень велико. Но страх сильнее.
Вместо этого она взбегает по ступенькам, перескакивая по две разом, будто скорость способна защитить от неизвестности. Но когда оказывается в безопасности – хотя бы относительной – своей спальни, то еще больше жалеет об отсутствии межкомнатной двери, которая позволила бы отгородиться от остального дома. Заслониться от холода, от гудения, от зловещего подвала. Приходится довольствоваться ванной. Вэл запирается там и размышляет, одновременно стараясь не думать о недавних откровениях. Она бы отдала почти что угодно, лишь бы стереть из памяти телефонный звонок. Лишь бы очиститься от сомнений и страха, которыми заразила Глория. Разве отец не делал того же самого, ограничивая дочь рамками паранойи? Может, именно потому Айзек и не отвечал на сообщения и вызовы – знал, что Вэл хотела вырваться из тисков беспочвенных подозрений, которые тянулись за ней?