Совсем как Дебра, которая сидит в трейлере перед телевизором и объявляет себя хорошей мамой лишь потому, что наблюдала за дочками. Она выбрала обман, обещавший изменить их, чтобы сделать свою жизнь проще. Потому что хотела послушных кукол, а не настоящих девочек.
Айзек дергается, качает головой и, задыхаясь, выдавливает:
– Мне было всего десять лет, а эти подонки заставили меня думать, что именно я виноват в смерти Китти и твоем бегстве. А потом убедили, что мне нужно положить всю свою жизнь во имя искупления. Но на самом деле просто всегда готовили меня на роль нового Господина Волшебника. Искали следующую жертву, которую присмотрели с самого начала. Как отца Дженни.
Вэл обнимает его. Он утыкается лицом ей в плечо, содрогаясь от плача.
– Ты никого не подвел. Это наши родители, извращенная система и культ фанатиков подвели нас. Тебе бы не пришло в голову винить за нечто подобное Шарлотту?
– Нет. Боже, нет, конечно. Она же совсем еще ребенок.
– Как и мы в свое время. Поэтому тоже не заслуживали нести такое бремя. Никто из нас. – Вэл наконец-то освобождается от остатков собственного застарелого чувства стыда.
– Здесь меня научили скрывать собственные желания и притворяться тем, кого все хотят видеть, – комментирует Маркус. Она с удивлением и тревогой поднимает глаза: к ним с Айзеком присоединились остальные, но художник отмахивается от опасений и тыкает пальцем себе за спину, где продолжается спектакль. – Следующая часть – идея Хави.
Фальшивые версии всех пятерых сидят в кругу и проводят чемпионат по «Камень-ножницы-бумага», чтобы решить, кто станет новым Господином Волшебником. Однако каждый раз приходится начинать сначала из-за жульничества Хави.
– Уверен, наблюдатели ужасно бесятся, – удовлетворенно улыбается вдохновитель идеи, но сразу становится серьезным. – Здесь меня научили тому, что я ценен для окружающих лишь до тех пор, пока поступаю правильно.
– Я обожала здесь всё! – Дженни широко разводит руки, будто стараясь обнять это место. – И остальную жизнь потратила, пытаясь вернуть хотя бы частичку того счастья, что чувствовала тут. Потому без него чувствую себя лишней, – она всхлипывает, по лицу ручьями текут слезы отчаяния. – Никчемной. Без него и всех вас. Хотя отчаянно старалась найти замену тем временам. Но никто и ничто не любило меня так, как это место, с тех пор, как мы его покинули.
– Тебя научили так думать, – Маркус сгребает Дженни в объятия, к ним присоединяется Хави. – Что быть одной плохо. Что сама по себе ты неполноценна. Что тебе необходимо поступать так, как от тебя все ожидают.
– Нам ты всегда нравилась такой, какой была, – Хави поглаживает подругу по волосам. – Самой верной, умной, веселой, свирепой и крайне раздражающей.
Она издает смешок и пытается ударить утешителя, но тот находится слишком близко, чтобы тычок произвел какой-либо эффект. Затем лицо Дженни становится грустным, она крепко зажмуривается.
– Я больше не хочу вернуть это место. А хочу быть личностью. Довольной самой собой. Но как этого добиться?
– С помощью психотерапии, – предлагает Хави.
Маркус внезапно меняется: у него на переносице появляются круглые очочки, а борода седеет. В руках он держит кипу бумаги и изящное перо, а когда заговаривает, фразы льются с преувеличенно немецким акцентом.
– На сегодняшнем сеансе я бы хотел вернуться к вашему детству, которое контролировало младшее божество из карманной вселенной.
– Вы оба такие идиоты, – комментирует Дженни сквозь истерическое хихиканье. – Я имела в виду совсем другое. Имела в виду – как нам победить? Как выбраться самим? Как не допустить, чтобы сюда отправили наших детей?
Вэл видит только один выход. Если появится новый Господин Волшебник, для них здесь не останется пространства. В конце концов, эта карманная вселенная совсем крошечная и способна вместить лишь одно младшее божество, которое жаждет исключительно вкусную закуску в виде детского будущего. Вэл шагает ближе к Китти, воображает тьму вокруг сестры кожурой апельсина и принимается осторожно избавляться от лишних слоев.
– Может, у меня получится сотворить дверь наружу? – Маркус вскидывает руки, и вскоре чернота вокруг расцвечивается дверями всех форм и размеров, какие только удается себе представить: большими медными вратами, потайными калитками, даже гардеробными и гаражными створками. Но все они лишь картинки. Нарисованные, ненастоящие. Они возникают быстрее и быстрее, отражая нарастающую панику художника. Их края расплываются и сливаются вместе. Он боится, и страх сказывается на иллюзиях, которые тают, исчезают. Включая фальшивый круг друзей. Теперь наблюдатели могут видеть реальный. – Нет, нет, я справлюсь! – обещает Маркус, хотя по его лбу уже стекает пот.
Хави кладет руку на плечо приятеля.
– Ничего страшного. Никто из нас не сумел найти выход наружу. Мы выбрались не сами.
– Неправда, – возражает Дженни. – По крайней мере, не совсем правда. Вэл ведь всё время умудрялась где-то спрятаться. Может, и сейчас сможет обнаружить прореху?
– Мне кажется, я просто выкапывала себе что-то вроде норы, чтобы хоть немного отдохнуть. Но не помню, как это делала, – признается Вэл, проклиная себя за утраченные детали столь тщательно запертого за дверьми прошлого.
Затем смотрит на Айзека, на друзей и понимает: видение в очках уже сообщило, как требуется поступить. Всё не сложнее, чем загадать желание, точно зная, что оно исполнится.
Вэл тянется в глубь своего разума, ищет. Не Господина Волшебника или плащ, а себя. И просит о будущем. О пути наружу.
Однако этого недостаточно. Она смотрит на Китти. Та морщит носик и высовывает язык. Теперь руки сестренки свободны. Вэл берет ее ладонь и крепко сжимает, думая обо всех вещах, от которых отгораживалась. О которых отказывалась вспоминать. Которые запрещала себе чувствовать. О каждом желании и о каждой эмоции, от которых отмахивалась только потому, что от нее этого ждали. От всего слишком грандиозного – слишком плохого или слишком хорошего, – чем не позволяла себе ужаснуться или насладиться.
Попав в самое средоточие своей души, Вэл распахивает все двери сразу.
За одной из дверей находится мать, не способная понять дочь и излучающая неодобрение всякий раз, как та грустит, просит о помощи или дерзит. Рядом маячит отец. Он воспринимает всё настолько близко к сердцу, что должен отстраняться и прятать свои чувства. Отворачиваться и надеяться на лучшее, потому что прямой взгляд на происходящее ранит слишком сильно.
За другой дверью маленькая Валентина стоит на верхней ступени лестницы, ведущей в подвал странного дома, и едва может вздохнуть от ужаса. Но потом ощущает, как ее руки касаются пальчики сестренки, и понимает, что способна выдержать любое испытание, пока не одинока. Способна справиться со всем ради Китти, чтобы уберечь ее от угроз.
За другой дверью счастье в кругу ее друзей. Ведь почти все время она была счастлива, так счастлива.
За другой дверью Айзек обнаруживает Валентину в одном из тайных мест и сворачивается рядом, позволяя ей отдохнуть и своим присутствием даря чувство безопасности. Айзек, ее Айзек. Прорытые сквозь тьму норы тянутся и тянутся. Можно было бы проследовать по ним, пробить дыру наружу и сбежать. Но Валентина никогда бы не бросила Китти и друзей. Никогда и ни за что. Отец делает этот выбор за нее.
За другой дверью год оглушенной тишины, проведенный в ярком, жестком и требовательном мире. Валентине приходится есть и посещать туалет. Спать одной. Делать множество вещей, которые кажутся бесполезными и невозможными, под присмотром отца. Он следит за дочерью, точно та способна исчезнуть в любое мгновение. Она же считает его одновременно и героем за спасение, и трусом за то, что поместил в новую тюрьму, однако чаще жалеет, видя, насколько он напуган. И неспроста. На самой грани чувств до сих пор таится тихое гудение, ожидающее лишь просьбы помочь.
Но Валентина тоже боится, ощущает вину и упрямо решает никогда больше ни о чем не просить. После чего запирает дверь, ведущую к Господину Волшебнику и всему, что было раньше. И придерживается сделанного выбора: ни разу не взывает к чудесной силе до тех самых пор, пока не обнаруживает распахнутую створку и отца, в итоге бросившего спасенную дочь одну.
Возможно, именно этого зияющего проема не хватало гудению, чтобы дотянуться до беглянки и схватить ее. Возможно, это было началом конца. Теперь уже неважно. Теперь все двери распахнуты настежь, осталась лишь одна, последняя, за которую нужно заглянуть.
За ней, сияя так ярко, что больно глазам, царит надежда. Здесь собрались все те, кого любит Вэл: самые старые и верные друзья, с которыми она хочет провести будущее. Жизнь с Айзеком, где ее видят и где видит она. Годы воспитания его дочери, а может, и собственной малышки. Еще не поздно, пока еще нет. Вэл может получить всё это. Но как бы пристально она ни всматривалась в лицо девочки, перед глазами всплывает только образ Китти.
Свет за этой последней дверью обжигает кожу, опаляет несбыточностью самой заветной мечты. Тогда Вэл отчаянно хватается за эту мучительную боль, за многие годы чудесного будущего. За его бесконечность. За истинное и единственное желание. И отпускает на волю стремление осуществить его – такое сильное и безудержное, что никакой дерьмовой карманной вселенной с ним не справиться.
Потом Вэл открывает глаза, разжимает кулак и разрывает дыру в ткани пространства между реальностями.
Темноту не впускай
Вэл берет Маркуса за руку.
– Я люблю тебя и горжусь тобой.
После чего выталкивает его без объяснений, на которые нет времени. Тьма вокруг них приходит в движение, дергается и вздрагивает. Тени застрявших здесь детей разбегаются прочь и прячутся. Остается только Китти. Вэл удерживает ее на месте.
– Ты всё же вернулась за нами, Валентина, – роняет Хави и целует подругу в щеку. – Я никогда не сомневался, что так и будет.