— Это вы говорите мне? — вздохнул Уилбур и оглянулся через собственное плечо в ту сторону, куда исчез Луи… но нашего Дон Жуана видно не было. Тот явно уже пристроился с одним из шоферов где-нибудь под пальмами.
Размышления о Луи всегда поднимали мне настроение… особенно если в этот момент его не было рядом. В таком случае он вызывал у меня беспричинный смех. Но тут к нам подошла леди Эддердейл, сопровождаемая своим эскортом; на зеленом атласе ее платья тихо перемигивались брильянты.
— Мистер Уилбур? Вас мне не представили. Когда вы приехали, мне пришлось отлучиться. Но мне очень хотелось с вами познакомиться.
Уилбур растерянно взял протянутую руку.
— Да, конечно…
— Я — Альма Эддердейл, — ослепительно улыбнулась она, словно солнце сверкнуло на леднике.
Я поспешил ликвидировать возникшую неловкость.
— А меня вам представил мистер Уошберн.
— Да, конечно. Мистер Уилбур, могу я в нескольких словах высказать свое впечатление от «Затмения»?
Уилбур, стараясь выглядеть как можно любезнее, смущенно подтвердил, что будет рад услышать.
— Удивительное сильное мистическое впечатление… Я не говорю о классических вещах, которые смотрела так давно, что первого впечатления давно не помню. Но современный балет… Ах!
Ей не хватило слов. Уилбуру тоже.
— По общему мнению, это лучшая работа мистера Уилбура, — поспешно вмешался я.
— И уж конечно та трагедия во время первого спектакля! Мистер Уилбур, я была там и все видела, — она широко раскрыла глаза, и в них стояли слезы.
— Это было ужасно, — пробормотал Уилбур.
— И нужно же было, чтобы все случилось именно тогда… В тот изумительный момент! Какая кульминация! Ах, мистер Уилбур…
Появление новой шумной компании гостей дало мне шанс исчезнуть. Проскользнув мимо них, я отправился разыскивать Джейн. Но она исчезла… и сенатор тоже. Я поискал глазами Игланову и обнаружил ее на кушетке с пожилым джентльменом, окруженных толпой молодежи. Как отметил мой острый и безжалостный взгляд — одни хиляки. Любого из наших напыщенных приятелей я мог распознать с расстояния в двадцать шагов. А вот человека типа Луи можно было узнать, только когда он подходил вплотную. И после этого следовало поскорее улетучиваться… если он оказывался здоровее вас.
— Дорогой Питер! — Игланова чуть опьянела, но еще не впала в то слезливо-сентиментальное настроение, в каком частенько пребывала, набравшись водки. Это происходило дважды, в год: на русский Новый год и на закрытии каждого нью-йоркского сезона. Ее последнего сезона — как, по рассказам, каждый раз она жаловалась. Прима подала мне руку для поцелуя, и, подогретый выпитым «Поммером», я от всей души ее чмокнул.
— Я так прекрасно себя чувствую с молодежью, — жестом она включила всех их в свою компанию, и молодые люди захихикали. — И не хочу домой.
— Анна, уже поздно, — возле нас неожиданно появился Алеша.
— Тиран! Завтра я исполню только па-де-де, не больше.
— Как тебе будет угодно, — и он заговорил по-русски, она ответила ему тоже по-русски; оба говорили быстро и серьезно, легкомысленное настроение от приятно проведенного вечера мигом куда-то испарилось, Мне показалось, что Игланова вдруг побледнела, хотя это было нелегко заметить: ее косметика напоминала лак, которым покрывают рангоут на яхтах…
Похоже, что-то действительно случилось: глаза ее широко раскрылись, а лицо как-то сразу опало, буквально перекосилось, словно неожиданно иссякла сила, удерживавшая мышцы на костях. Сделав театральный жест, она встала, слегка присела в реверансе и, не сказав никому ни слова, вышла из зала, держа Алешу под руку. Я видел, как в дверях они прощались с леди Эддердейл.
Я снова оглядел зал в поисках Джейн, но та исчезла. Возможно, решила пораньше отправиться домой… или немного попроказничать с сенатором? Ну что же, она может сама постоять за себя, решил я и направился вниз, к туалетам. Уже почти туда добравшись, я вдруг увидел торопливо шагавшего по черно-белым шашкам мраморного пола мистера Уошберна.
— Я вас искал, — бросил он, с трудом переводя дух. — Нам срочно нужно ехать.
— Почему? В чем дело?
— Скажу позже. Поехали.
Он украдкой оглянулся, словно опасаясь, что нас подслушает прислуга. Поблизости никого не оказалось. И тем не менее, пока мы двигались к дверям, он озирался, словно опасаясь погони. Я тоже оглянулся, но никого не увидел, если не считать Луи, за которым спешил белокурый лакей, и оба они выглядели чертовски довольными. Нас они не заметили.
Мы вышли на Семьдесят пятую улицу и зашагали в сторону Лексингтон-авеню.
— Так что происходит? С чего такая спешка? Куда мы идем?
— Пешком будет быстрее, — мрачно буркнул мистер Уошберн, уверенно вышагивая впереди, словно конь-тяжеловес.
— Но куда мы идем?
— В квартиру Саттонов. Майлс живет на другой стороне Лексингтон-авеню.
— Так что произошло? — впрочем, это я уже знал: Глисон арестовал его или вот-вот это сделает.
— Он умер, — буркнул мистер Уошберн.
Кажется, я сказал:
— Господи Боже!
2
Мы одолели три пролета; на лестнице пахло сыростью и кислой капустой. В конце третьего пролета мы увидели открытую дверь, на которой была приколота какая-то карточка с адресом: «Мистеру и миссис Майлс Саттон»… не иначе рождественская поздравительная открытка от старой тетушки.
Квартира состояла из трех комнат, отделанных весьма современно… Вы понимаете, что я имею в виду — две стены серые, как на военном корабле, а две другие — терракотового цвета, мебель сверкающего лака… Так выглядело место, где счастливая пара обитала до нынешнего сезона, когда Майлс отсюда уехал и вернулся только после смерти Эллы.
В передней толпилась целая команда детективов, державшихся очень важно, как это делают всегда там, где случилось несчастье. Поначалу они приняли нас не слишком любезно, пока Глисон не услышал протесты мистера Уошберна и не крикнул из глубины квартиры:
— Пусть войдут.
— Пройдите, — буркнул один из детективов, указывая на левую дверь.
Мы обнаружили Глисона на кухне. Фотограф снимал труп с разных точек и поминутно сверкал вспышкой. Двое в штатском стояли возле раковины и наблюдали.
— О Господи! — воскликнул мистер Уошберн и поспешил уйти. Слышно было, как его рвет в ванной. Я тоже чувствовал себя весьма неважно, но у меня крепкий желудок, и в свое время на войне пришлось немало повидать, так что меня не так легко вывести из себя… Но даже при всем этом выпитое за вечер вино сразу скисло у меня в желудке, когда я взглянул на Майлса Саттона.
Зрелище было самое ужасное, какое мне когда-либо приходилось видеть. Он лежал на газовой плите, руки как плети свисали по бокам, а ноги подогнулись… Он был высоким человеком, плита не доходила ему до пояса. Но хуже всего выглядела его голова. Он упал так, что подбородок пришелся точно на одну из газовых горелок. В этом бы не было ничего плохого, но газ в это время горел, и его волосы, борода и кожа обгорели до такой степени, что теперь спеклись в бесформенную черную смоляную маску. Кухню заполнила нестерпимая вонь.
— Готово, — доложил фотограф, спускаясь с кухонного стола, на который взобрался, чтобы сделать снимок сверху. — Теперь можете приступать.
Двое мужчин, стоявших возле раковины, шагнули вперед и сняли труп с плиты. Когда грузное тело выносили из кухни в комнату, я отвернулся. Потом мы с Глисоном, так ни словом и не обменявшись, последовали за процессией.
Немного погодя к нам присоединился мистер Уошберн; колени у него еще дрожали. Не дожидаясь приглашения, он плюхнулся в кресло, стараясь не смотреть на тело Майлса Саттона. Того положили на носилки в центре комнаты. Детективы ловко двигались вокруг, осматривая комнату и делая фотоснимки.
Глисон закурил сигару и посмотрел на нас.
— Так… как это случилось? — тихо спросил мистер Уошберн.
— Теперь все дело рухнет, — процедил Глисон, яростно жуя сигару.
— Бедный Майлс…
— Это кажется совершенно бессмысленным.
— Инспектор, не могли бы вы… пожалуйста, набросьте что-нибудь на него.
— Вам совершенно не обязательно на него смотреть, — отрезал Глисон, но сделал жест в сторону одного из детективов, тот нашел простыню и прикрыл тело.
— Так уже лучше, — вздохнул мистер Уошберн.
— Сегодня вечером мы собирались его арестовать, — сокрушался Глисон. — Такое великолепное было дело… даже несмотря на то что все отказались с нами сотрудничать, — и он посмотрел на меня мутными, налитыми кровью глазами… «Если глаза у ирландцев могут быть мутными», — подумал я про себя.
— Как такое могло случиться? Я хочу сказать… ну, это просто невозможно.
— Такая у нас работа: заниматься невозможными вещами.
— Как человек мог оказаться в таком положении? Я не понимаю, — голос мистера Уошберна звучал довольно раздраженно.
— Вот это нам и предстоит узнать… Здесь медэксперт, — Глисон жестом указал на одного из мужчин, стоявших у двери. — Он говорит, Майлс мертв не меньше часа.
— Должно быть, это был несчастный случай, — предположил мистер Уошберн.
— Узнаем после вскрытия. Мы сделаем все необходимое, можете быть уверены. Если здесь что-то кроется, мы обязательно это выясним.
— Или самоубийство, — предположил мистер Уошберн.
Глисон презрительно покосился на него.
— Человек решил покончить с собой, зажег для этого газ и положил голову на горелку, словно это подушка? Ради Бога! Если бы он решил свести счеты с жизнью, то сунул бы голову в духовку и открыл кран. Возможно, он что-то готовил… мы нашли на полу сковородку.
— Может быть, кто-то специально бросил ее на пол… чтобы инсценировать несчастный случай? — предположил я, к явному неудовольствию мистера Уошберна.
Однако детектив игнорировал и меня.
— Мистер Уошберн, я просил вас приехать сюда, чтобы услышать, кто из вашей труппы был сегодня на приеме.
— Все ведущие артисты… Рудин, Уилбур… все.
— Кто именно?
Расстроенный мистер Уошберн перечислил все фамилии.