— Придется сделать что-то в этом роде. Во всяком случае, подумайте об этом. Вот ваша основная задача на будущую неделю: снять Уилбура, а заодно и нас, с крючка.
— Я над этим подумаю, — заверил я с той спокойной уверенностью, которая позволила сколотить состояние множеству кинозвезд, конгрессменов и политиков.
Тут в кабинет вошла Игланова — в летнем платье и соболином манто. День выдался жарким, но она не была бы Иглановой без соболей. Мы встали, мистер Уошберн перегнулся через стол и поцеловал ей руку.
— Как изумительно прошел вчерашний вечер! — воскликнула она, светясь от удовольствия. — Какие аплодисменты! Какая признательность! Я просто плачу, вспоминая это.
Но ее узкие глаза оставались сухими, а ресницы были все так же мастерски закручены.
— Дорогая Анна! Вы прима-балерина нашего времени… Великая и самая великолепная.
— Ах, Айвен, умеешь ты сказать женщине приятное! Конечно, вчера я очень старалась. И это несколько меняло дело. Но что за ужасные люди! — она сердито смерила нас взглядом Аттилы или Чингисхана. — Кстати, кто они такие? люди? Кто посмел что-то швырять на сцену, когда танцует Игланова? Айвен, ты должен что-то сделать.
— Анна, швыряли не в тебя. Все дело в Уилбуре.
— Даже если это так, в меня попали в тот момент, когда я танцевала королеву лебедей. Если они ненавидят Уилбура, то почему не швыряют эту гадость во время «Затмения»?
Мистер Уошберн рассмеялся.
— Я думал, так и будет, но они просто перепутали. Во всяком случае, в Чикаго с ними неприятностей не ожидается… я уверен.
Судя по мине Иглановой, она уверена в этом не была, но предпочла сменить тему.
— Дорогой Питер, — повернулась она ко мне, сверкая ослепительной улыбкой. — Я должна поблагодарить вас за то, что вы не сказали полиции про ножницы. Так мило с вашей стороны… И так смело… Благодарю вас, — и она похлопала меня по руке.
— Я рассказал ей, — пояснил патрон. — Рассказал, что вы не хотели навлекать на нее подозрения.
Пришлось пробормотать нечто невразумительное.
— Как странно, — вздохнула Игланова. — Почему Майлс решил подсунуть ножницы в мою гримерную? Ведь я — последний человек, который может причинить какой-то вред коллеге…
Мы вместе с Уошберном дружно выразили недоумение по поводу намерений убийцы; потом, понимая, что теперь пойдут чисто балетные сплетни, я извинился и откланялся. Теперь я был уверен: мистер Уошберн рассказал в полиции, что видел Джейн возле квартиры Майлса.
2
В этот вечер мы с Джейн были холодны друг с другом, а на следующее утро, когда рано проснулись и занялись завтраком, стали еще холоднее. Она дулась на меня за то, что я ее выругал, а меня расстроило ее дурное настроение. Да и тот факт, что ночь оказалась потеряна для любви, настроения тоже не улучшил.
Прежде чем мы покончили с кофе, я передал Джейн слова мистера Уошберна.
— Ну, у него не было никаких причин говорить, что я там была, — она казалась обиженной и сидела в халате, что было плохим признаком: обычно дома мы обходились без одежды.
— Если не считать того, что у него тоже могли возникнуть неприятности, — умолчи он об этом. Но у меня такое ощущение, что он сказал… если только они сами не узнали.
— Я думаю, ты раздуваешь из мухи слона… вот что я думаю, — заявила Джейн, массируя икры.
— Как прошла репетиция?
— Тяжело, — вздохнула она. — Совсем не то, что репетиции с Алешей… Уилбур так кричал на нас — я думала, он все бросит и уйдет.
— Интересно, получится что-нибудь стоящее?
— Думаю, да. Всё говорят, он всегда так работает.
— Совсем не похоже на «Затмение», да?
— Он слишком шумел… Конечно, я там занята не так уж много времени. Он работал главным образом с ведущими танцовщиками… особенно с Луи.
— Ну и как выглядел наш герой?
— Не слишком хорошо… Не думаю, что Уилбур теперь особо нравится Луи.
— Но ему-то Луи нравится.
— Безумно. Тебе стоило видеть, как он смотрит на Луи! Буквально — как спаниель на хозяина…
Раздался телефонный звонок, и Джейн, сняв трубку, несколько раз сказала:
— Да, — потом добавила: — Приходи сейчас же! — и повесила трубку.
— Кто это был?
— Магда. Она отказалась от своей квартиры и хочет переехать сюда.
— Понятно… — мне стало зябко при мысли о своем собственном заброшенном жилище.
— Я подумала, что следует оставить ее здесь, когда мы уедем в Чикаго. Она присмотрит за квартирой, и ей так будет лучше.
— А будущая неделя?
— Ну что же, это всего лишь неделя…
— Значит, я могу отправляться домой?
— Ты только подумай, что ей довелось пережить… У нее на свете, кроме меня, нет никаких друзей. Тем более уже с завтрашнего дня ей может понадобиться уход…
— Почему?
— Она нашла врача, который… ну, ты понимаешь… он все сделает.
— А как же ее родственники?
— Слава Богу, они возвращаются в Бостон.
По целому ряду причин, причем милосердие было не главной, я предпочел не настаивать и не жаловаться. С видом жертвы, всходящей на костер, я собирал чемодан, а Джейн вовсю названивала друзьям, чтобы обсудить положение Магды, балет, Джеда Уилбура и происки конкурентов.
Мы оба были одеты и собирались уходить, когда появилась Магда. В простеньком платье и с чемоданом в руках она представляла достаточно грустное зрелище. Девушки нежно обнялись.
— Надеюсь, что я не слишком нахально себя веду… я хочу сказать, вторгаясь таким образом, — промямлила Магда, глядя на меня покрасневшими глазами, вокруг которых расплылись большие темные круги. Ясно, что всю неделю она проплакала. И тем не менее я никогда не испытывал такого нежелания с кем-либо общаться, как в тот момент.
— Конечно нет, — кивнул я, пытаясь изобразить дружелюбие. — Думаю, это просто к лучшему… что ваши родственники уезжают.
— Мы на репетицию. Почему бы тебе не остаться дома? К пяти я вернусь.
— Как думаешь, никто не будет возражать, если я тоже пойду с вами? Хочется хоть немножко посидеть и посмотреть, что собой представляет новый балет, — голос Магды звучал тоскливо. — Остальные вещи я могу перенести потом.
— Неплохая мысль, — согласилась Джейн, и мне показалось, что предложение обрадовало ее больше, чем следовало бы. Поэтому я подхватил чемодан, откланялся, взял такси и отправился в свою квартиру на Девятой улице. Потом, навестив мисс Флин в моем собственном офисе, поехал в студию.
Большой балет Санкт-Петербурга снимал в Вест-сайде верхний этаж ужасного старого здания, которое давным-давно следовало бы снести. Однако само помещение было прекрасно отделано во вполне современном стиле, и там у них разместились четыре танцкласса и большой зал для репетиций. Это избавляло мистера Уошберна от дополнительных затрат.
Еще там была шикарно обставленная приемная, где нередко посиживали затянутые в трико танцовщики, дожидаясь своего выхода. Длинный холл украшали портреты актеров; в дальнем его конце за письменным столом во всем своем великолепии восседала мадам Алуан, когда-то служившая в Гранд-опера. Она принимала посетителей и отвечала на телефонные звонки.
Я поздоровался с мадам Алуан, величаво мне кивнувшей, потом заглянул в ближайшую классную комнату. Там множество печальных худеньких малышей выполняли какие-то нудные упражнения под руководством скучающей располневшей балерины, имя которой гремело до тех пор, пока не отказала щитовидка. Ряд мрачных мамаш, серых и невзрачных, взглянули на меня, тогда как фортепиано продолжало отбивать «раз-два-три, раз-два-три»…
Я закрыл дверь.
В двух следующих классах происходили вещи поинтереснее: симпатичные белокурые девушки в черных трико разучивали сложные вариации в компании мускулистых юношей. Несколько возбужденный, — вернее, я хотел быть возбужденным, так как был зол на Джейн за вынужденное воздержание, — я открыл дверь в четвертый класс, который оказался пустым. Это была большая квадратная комната, точно как все остальные, с зеркалами по одной стене, длинным поручнем на уровне пояса, возле которого выполнялись упражнения, и высокими окнами, доходившими почти до пола. В углу была дверь в репетиционный зал — укромный вход, которым часто пользовались ведущие актеры труппы, когда хотели быстро удалиться, минуя поджидавших у главного выхода надоевших поклонников.
Заглянув в зал, я обнаружил Джеда Уилбура, который как безумный гонял Джейн и большую часть труппы.
На репетиции царило смятение. Там была большая часть кордебалета и солисты; лица их давно покрылись потом, но фортепиано вновь и вновь повторяло музыкальную фразу из Пуленка, а Уилбур то и дело срывался на крик. Его тонкие светлые волосы растрепались, лицо раскраснелось.
— Слушайте музыку! Слушайте музыку… Это совсем не трудно. Слушайте… вот ваш фрагмент. Поднимайте девушек на второй такт, начинайте и заканчивайте на четвертый. Да-да-дум-да-да… Слышите? Да-да… поднимайте… да-да… поднимайте! А теперь попробуйте еще раз.
Я присел на длинную скамейку возле двери и стал смотреть, как страдает кордебалет. Все выглядели до смерти усталыми и измученными жарой. И я еще раз порадовался, что не состою в труппе.
Джейн, исполнявшая сольную партию перед рядами кордебалета, казалась расстроенной и чем-то обеспокоенной. Луи, который в этом эпизоде не участвовал, легкой походкой подошел ко мне со своей обычной усмешкой.
— Привет, малыш… давно не виделись.
Он сел рядом и крепко прижался ко мне коленом. Я отодвинулся.
— Не хочешь вечерком прогуляться со мной в Гарлем? Я знаю там парочку интересных местечек… думаю, тебе понравится, приятель.
— С меня хватает и того, что я сам вижу, приятель, — сказал я, невольно принимая его манеру разговора.
— А зря. Мы бы неплохо провели там время. Мы с тобой…
— Я представляю приятное времяпрепровождение иначе.
— Что ты за парень? Все вы, американцы… — он сделал неприличный жест.
Я нервно оглянулся, но на нас никто не смотрел. Музыка заглушала наши голоса, а Уилбур не давал танцорам разогнуться.