— Нет, — ответила Лали. — Просто поздно проснулась.
— Что ж, это хорошо. Собирай свои вещи и спускайся вниз. Чинту встретит тебя в лобби отеля.
— В лобби? — повторила Лали.
— Да, — ответила мадам с уверенностью женщины, которая сама когда-то была озадачена термином. — Это большой холл внизу, у главного выхода. Ты можешь сидеть и ждать там. Никто ничего не скажет.
— А когда он приедет?
— Ему нужно… уладить кое-какие дела. Приедет, как только закончит. А теперь убирайся из номера. Твой тариф не окупит еще одну ночь в таком отеле.
Лали подозревала, что это не так. Мистер Рэй был богатым клиентом, и мадам Шефали знала, как трясти толстосумов. Она не упомянула о банкноте, что нашла на кровати, и мысленно поблагодарила мистера Рэя за щедрые чаевые, которые намного превышали ее тариф в Сонагачи.
Лали вышла из лифта и ступила на белые мраморные полы лобби. Она заметила Соню, которая неторопливо двигалась ей навстречу. Соня идеально вписывалась в приглушенный золотисто-бежевый интерьер отеля, бесконечно отражаясь в зеркалах, украшающих стены. Лали огляделась в поисках Чинту. За эти годы она насмотрелась его грубых выходок: Чинту одинаково жестко расправлялся и с непослушными клиентами, и с работающими девушками, исполняя приказы мадам без вопросов и раздумий. Лали ненавидела его всеми фибрами души, но приходилось терпеть этого подонка. Именно Чинту стоял с ножом между ней и клиентом, который мог выбить ей зубы или придушить просто ради удовольствия. Газеты пестрели сообщениями о том, как для забавы мучают бездомных собак, сдирают с них кожу и поджигают, и Лали хорошо знала, какой импульс побуждает людей искать именно такое удовлетворение. Она видела его чаще, чем хотелось бы, в глазах клиентов, в глазах друзей клиентов, когда они приходили группой. Иногда Чинту оказывался единственным спасителем. Это была сложная арифметика — арифметика выживания в Сонагачи.
Но сейчас она не в Сонагачи, Чинту нигде не просматривался, зато Соня набросилась на нее, как акула, выслеживающая добычу по запаху:
— Пойдем, моя прелесть, машина уже здесь. Хорошо провела ночь? Я — замечательно.
Соня уже направлялась к двери, но Лали не двинулась с места.
— Я должна дождаться Чинту, — сказала она. — Мне звонила мадам.
— Чинту уже здесь, ждет в машине. Mere saath chalo[51], — медленно проговорила девушка, жестом приглашая Лали следовать за ней.
Лали бесило то, что Соня как будто знала, что происходит, в то время как ее держали в потемках. Но оставаться в лобби тоже было невозможно — на нее уже поглядывали, догадываясь, как и она сама, что здесь ей не место.
Она последовала за Соней, чувствуя прилив гнева. Мадам и Чинту явно вывели ее из равновесия. Не в первый раз она подумала о том, что, возможно, совершила ошибку, приняв предложение мадам. Но выбирать не приходилось. У нее был долг перед мадам — цена, которую та заплатила за Лали, когда отец ее продал. Она старалась не думать об этом. Возможно, пресловутое «наверху» могло бы стать средством спасения или, по крайней мере, более комфортным способом выживания.
Соня достала гигантские солнцезащитные очки из жесткой светлой кожаной сумки, элегантно свисающей с плеча. Рядом с ней Лали чувствовала себя более уверенно, как будто она по праву занимает место в этом мире, даже средь бела дня. Перед ними остановилась черная машина. За рулем сидел Чинту.
Соня подошла к задней пассажирской двери и сказала:
— Залезай.
В машине Лали обнаружила, что Рэмбо занимает большую часть заднего сиденья. Рядом с ним забились в угол две девочки, которым едва исполнилось двенадцать, одна сидела на коленях у другой. Обе выглядели испуганными и полуголодными. Лали сразу поняла, что это значит. Сонагачи каждый день глотал и выплевывал таких девчушек. Когда-то давно и она была одной из них. Но теперь Лали — совсем другое животное. Ее шкура огрубела, когти стали острее, она могла порвать весь Сонагачи ради того, чтобы выжить. Но сердце сжалось, когда она увидела лица этих двух малышек.
Лали догадалась, что они близнецы. Обе довольно симпатичные, несмотря на перепачканные мордашки и спутанные волосы. Она почувствовала тошноту, прекрасно понимая, что их ждет. Соня, сидевшая впереди, включила радио. Чинту, как обычно, ничего не сказал.
Что-то будто пронзило ее, прокатилось волной гнева, так хорошо знакомой. Лали резко повернулась к Рэмбо и прошипела:
— Что все это значит? Почему ты здесь и куда везешь этих девочек?
Рэмбо отшатнулся от нее в притворном ужасе:
— Эй, притормози. Они едут туда же, куда и ты. Приказ мадам Шефали.
— Сейчас же расскажи мне, что происходит, Рэмбо. Иначе я расцарапаю тебе яйца. Куда, черт возьми, мы направляемся?
Соня, чье лицо было наполовину скрыто темными очками, повернулась к пассажирам на заднем сиденье и сказала:
— Успокойся. Скоро все узнаешь. Ты прошла проверку прошлой ночью. Поздравляю.
Лали закричала:
— Выпустите меня сейчас же! — Она попыталась открыть дверь, но та была на замке и не поддавалась.
Чинту громко вздохнул на водительском сиденье. Соня открыла окно и закурила. Сигаретный дым медленно смешивался с обжигающим летним воздухом, врывающимся внутрь. Девочки закашлялись, но Соня продолжала курить как ни в чем не бывало.
В отчаянии Лали толкнула Рэмбо и замахнулась на него рукой. Рэмбо снял «авиаторы» и сжал ее запястья железной хваткой.
— Заткнись, ладно? — прорычал он. Лали заметила синяк у него под глазом. — Ты согласилась на условия мадам. Это следующий шаг. Мадам посылает вас выполнить работу.
— Она бы сказала мне, что это за работа. — Лали отчаянно цеплялась за свой гнев, чтобы избавиться от чувства неуверенности и страха.
— Так бы и сказала? — Рэмбо рассмеялся, — Расслабься, теперь тебе светят большие деньги. У мадам намечается крупный заказ, и она нанимает лучших девушек. Скоро ты займешь VIP-места, если, конечно, будешь хорошо себя вести. Твои дешевые шлюшьи замашки не годятся там, куда ты направляешься, но могут стоить тебе жизни.
Лали так и подмывало влепить ему пощечину, но Рэмбо все еще сжимал ее запястья.
Он наклонился к ней и прошептал:
— Скажи спасибо, что мне нельзя прикасаться к твоему лицу, а то бы уже недосчиталась зуба.
Лали посмотрела на съежившихся девчушек, которые пытались еще глубже забиться в угол. Близняшки уставились на Лали и Рэмбо, застыв на грани ужаса. Лали высвободила руки из тисков Рэмбо и откинулась на спинку сиденья. В машине было тихо и прохладно; Соня включила кондиционер, задав минимальную скорость вентилятора. Лали почувствовала невольную дрожь и закрыла глаза.
— Просто скажите, — сделала она последнюю попытку.
— Священное место, — отстраненно произнесла Соня, выдыхая облако дыма. — Из тех, что так нравятся вам, индийцам. А потом мы уезжаем. Далеко-далеко.
Глава 28
Малини сидела по-турецки на полу, со стороны напоминая глаз бури бумажной работы. Со всех сторон ее окружали тяжелые папки, набитые документами, и картонные коробки. Даже на коленях лежала стопка бумаг, в которые она вглядывалась сквозь бифокальные очки.
Какое-то время Дипа молча наблюдала за ней, а потом не выдержала:
— Оставь это пока, Малини. Уже поздно, нам нужно перекусить.
Малини что-то пробормотала, ее мысли явно находились где-то в другом месте.
Дипа сделала еще одну попытку:
— Мы можем вернуться и продолжить. Давай сейчас поужинаем, а потом навестим девочек в полицейском участке. Заодно наполним для них фляжку в чайной Маник-да.
Малини подняла на нее глаза:
— Это безнадежно, Дипа-ди. Раньше мы зарабатывали от четырех до пяти лакхов[52] рупий в день. После нотебанди считали удачей, если дневные депозиты достигали сорока тысяч. Мы до сих пор не оправились от шока. Помнишь, как это было в ноябре прошлого года?
Дипа кивнула. Их текущие проекты в полной мере хлебнули последствий финансовой реформы, когда пользователи наличных денег внезапно осознали, что от их банкнот столько же пользы, сколько от вчерашней газеты. Дипа не хотела поднимать эту тему, лишь заметила:
— Хотя первые два дня прошли на ура, Малини. После того как объявили нотебанди, мы попросили девушек все равно принимать запрещенные банкноты, и за два дня нам удалось заработать почти пять с половиной лакхов.
Правда, слишком поздно. Дипа помнила, что стало с той наличкой. Запрещенные банкноты на сотни лакхов теперь пылились в сундуках небольших кооперативов, подобных тому, которым управляли секс-работники, или фермерских хозяйств в сельской местности. Не все удалось обменять в ограниченные сроки. Не все удалось спасти. Банкноты в матрасах, старых носках, тщательно схороненные под фигурками идолов богов и богинь. Утаенные обиженными домохозяйками, припрятанные от отцов семейства из тех, кто слишком любит выпить и слишком часто распускает руки. Банкноты, отложенные секс-работницами, чтобы расплатиться по старым долгам с торговцами живым товаром, сутенерами, зазывалами и копами. Всего времени мира не хватит, чтобы обменять эти мятые банкноты, пропитанные по́том и страхом, даже если бы держатели наличности смогли найти банк, выстоять очередь длиною в две мили и убедить перегруженных работой несимпатичных государственных служащих проявить великодушие и снисхождение.
Индустрия стоимостью в несколько сотен миллиардов долларов, построенная на горбу женщин, девочек и трансгендеров, оказалась банкротом.
Она не сразу осознала, что Малини что-то говорит.
— …нужно что-то делать, Дипа-ди, так больше не может продолжаться. Какие уж там кредиты, у нас даже не хватает средств, чтобы женщины могли забрать свои деньги. У большинства из них заканчиваются сбережения. Некоторым уже приходится отказываться от требования использовать презервативы. Иначе клиент просто пойдет в соседнюю дверь. Все испытывают нехватку наличных.