Чинту так и не вышел. Лали нервно ждала, надеясь, что он заберет их обратно, и старалась не отходить далеко от машины. Но когда Чинту начал выруливать со стоянки, Лали охватила паника. Он был последней ниточкой, связывавшей ее с внешним миром, и раньше ей бы и в голову не пришло, что она будет чувствовать себя такой потерянной и одинокой при расставании с этим отморозком. В какое-то мгновение она хотела побежать за медленно отъезжающей машиной, бешено размахивая руками, отказываясь быть брошенной. Как будто прочитав ее мысли, Соня посмотрела на нее и покачала головой. Дерзкая непринужденность, столь привычная для этой девушки, испарилась, как будто она отказалась от продолжения спектакля. Теперь Соня выглядела спокойной и собранной, не в пример паникерше Лали.
Лали огляделась. Двое охранников маячили чуть поодаль, их присутствие казалось формальностью, а не угрозой. Но высокие стены, огораживающие территорию, заставили Лали призадуматься. Парковка почти вплотную примыкала к стене — похоже, здесь пришлось вырубать деревья, чтобы расчистить площадку для бетонного парковочного пространства.
Женщина развернула следующую шаль и обернула ею одну из девочек. Близняшки все еще держались за руки, прижимаясь друг к другу. Постепенно все, кроме Рэмбо, оказались в красных шалях, и группу под присмотром вооруженных людей повели к главной площади.
Снаружи здание выглядело как величественный храм. Конические шпили, увенчанные трезубцами и разноцветными флагами, устремлялись к небу. За рядом толстых колонн открывался длинный коридор, усыпанный беспорядочно разбросанной обувью. Лали, Соню и девочек проводили в заднюю часть. Вдалеке Лали смогла разглядеть Махараджу, восседающего на красном бархатном троне, украшенном гирляндами роз, бархатцев и тубероз. Большой экран показывал его крупным планом; Махараджа улыбался и постукивал ногами в такт музыке. Из массивных динамиков гремели ритмичные песнопения, и люди — море людей — хлопали в ладоши, скандировали и раскачивались из стороны в сторону.
Лали инстинктивно потянулась к девочкам, чтобы обнять их. Соня, впечатляюще высокая, стояла рядом, сложив руки на груди. Лали заметила, что она хмурится. Легкий нрав блондинки, казалось, полностью улетучился. Однако не время было рассуждать об этом. Когда Лали согласилась на предложение мадам Шефали, она и помыслить не могла, что ее занесет в религиозную общину. Если она вообще думала о своем будущем, то скорее представляла гостиничные номера и богатых клиентов. Она слышала, что высокооплачиваемые эскортницы сопровождают богатеев в ночные клубы и на мероприятия, даже летают с ними на курорты, но сама никогда не рассчитывала, что ей привалит такое счастье. Когда мадам Шефали попросила ее поработать «наверху», она не осмеливалась заходить так далеко в своих мечтах, но думала… о возможностях, о том, как могла бы измениться ее жизнь, и о том, что далекий горизонт становится чуточку ближе.
Вместо этого она стояла с двумя испуганными девочками и безучастной блондинкой в окружении толпы потеющих людей, в зале, наполненном жаром тел, пылью от сотен ботинок, гнилостным запахом увядающих цветов и смогом благовоний. Лали вытерла пот со лба и посмотрела на экран. Неуклюжий бородач поднялся с трона, широко развел руки в стороны, запрокинул голову и улыбнулся вселенной.
Десять юных индианок в белых сари, блузках с длинным рукавом и с покрытыми головами — как у тех женщин, что сопровождали их, — поднялись на возвышение возле красного бархатного трона, держа в руках большие медные блюда с подношениями, которые Лали не могла толком разглядеть даже на экране.
Девушки принялись что-то втирать в предплечья и ступни Махараджи, а он благосклонно наблюдал за ними. К его ногам возложили цветы; девушки зажгли десять ламп и окружили своего гуру, вытянув перед собой руки, несущие свет огня.
Лали почувствовала тычок в поясницу: сопровождающие женщины подсказывали, что следует склонить голову и сложить ладони в знак почтения. Лали посмотрела на их бесстрастные лица и решила не спорить: опустила голову и небрежно сложила руки.
Прямо перед ней плакала согбенная пожилая женщина, вытирая слезы ладонью. Даже сквозь музыку Лали слышала, как старуха повторяет снова и снова:
— Верни мне моего сына, Махараджа, он мой единственный сын, заставь эту суку заплатить, верни мне моего сына. Эта ведьма околдовала его своими чарами, и теперь он весь в ее власти. Махараджа, Махараджа, Махараджа…
По спине Лали пробежала дрожь. Искренность в голосе женщины, страсть, молитва, проклятия пробирали так, что онемели конечности. Стало трудно дышать, пространство как будто сузилось, давление тел вокруг усиливалось, и Лали подумала, что вот-вот утонет под их общим весом.
Она пробилась наружу, расталкивая локтями одних, отпихивая других. Выскочив на улицу, она увидела, что вечер превратился в ночь. Деревья вдалеке поглощали тусклое свечение, исходящее от ламп, расставленных вокруг здания, и призрачные фигуры вооруженных охранников мелькали среди пятен света. Лали судорожно глотнула воздух, рухнула на колени, и ее вырвало на освященную землю храма Махараджи.
Глава 30
Самшер сидел на пластиковом стуле и потягивал чай из чашки. Мадам Шефали устроилась напротив; вокруг нее, как стражи, стояли три женщины разной комплекции. Самшер почувствовал покалывание в правой руке, и перед глазами вспыхнуло лицо матери. Он испытывал смутное отвращение, когда поднимался по лестнице в личные покои мадам Шефали, ступая по грязным, почерневшим ступенькам, выложенным фарфоровой плиткой с ликами разных богов. Застарелые липкие следы от паанов струились по стенам тонкими темно-коричневыми ручейками, напоминая засохшую кровь. Теперь он с меньшим отвращением погружал губы в горячий чай с молоком, краем глаза поглядывая на молодых женщин вокруг мадам Шефали, невольно оценивая их груди и изгиб бедер.
Он попытался стряхнуть с себя беспокойство, которое ползло невидимым пауком вверх по спине, к самому загривку. Всего пару дней назад Боуз провел рейд и арестовал около полусотни женщин всех возрастов, так что Самшер находился в щекотливом положении, явившись по горячим следам просить об услуге. Он откашлялся, как будто собираясь что-то сказать. Одна из молодых женщин выглядела явно испуганной и чуть отступила назад. Самшеру это понравилось, он почувствовал себя увереннее. Но это никак не уменьшило горечь, которую он носил в себе последние два дня, — его обошли вниманием, назначив Боуза ответственным за такой громкий рейд, всколыхнувший все средства массовой информации. Черт возьми, заместитель комиссара звонил ему, только когда искал козла отпущения, а пенки снимал гребаный Боуз, теперь мелькавший во всех репортажах. Неужели босс не мог поручить этот рейд ему, Самшеру? В конце концов, это была его территория, у него сложились определенные отношения с местной публикой. Ну, ничего, он им покажет, это дело об убийстве станет его звездным часом. Он не рассчитывал на многое, удовлетворился бы и фотографией в газетах. Перед его мысленным взором промелькнуло лицо жены. Она бы гордилась, не говоря уже о ма… ох, будет матери о чем посудачить с соседями…
Самшер поднял глаза и встретил пристальный взгляд мадам Шефали. Своей спокойной уверенностью она словно бросала вызов Самшеру. Такой крупный мужчина, да еще в мундире офицера полиции Калькутты, он должен здесь командовать. Но невысокая, пухленькая, хорошо сложенная женщина лет сорока пяти, посасывающая паан, казалось, рулила ситуацией.
Мадам Шефали была сама любезность. Она приветствовала офицера с не меньшим пиететом, чем знаменитые девушки-наутч[53] в былые времена встречали наваба[54], и выставила для услады глаз самые прекрасные цветы из своего куртизанского сада. Поначалу польщенный, Самшер вскоре задался вопросом, не издевается ли она над ним. Мадам заказала для него чай и паан и теперь сидела напротив, всем своим видом выражая аристократическое гостеприимство. Но поскольку она не сделала ни малейшей попытки начать разговор, Самшер откашлялся и приступил к делу:
— Мы здесь, мадам, по поводу смерти одной из ваших девушек.
Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Это выглядело так, как если бы Самшер Сингх упомянул что-то о погоде. Она просто молчала.
Слегка раздосадованный этим нарочитым молчанием, Самшер продолжил:
— Вам известно, что новостные каналы взяли нас в осаду? Этот марш при свечах уже анонсировали в новостях, верно? Средства массовой информации собираются раскручивать сюжет по полной программе. — Он покачал головой. — Так что вам придется поговорить с нами. — Он со звоном поставил чашку на блюдце.
Мадам Шефали широко всплеснула руками:
— Мой дорогой сахиб офицер, мы нисколько не возражаем против разговора с вами. Два дня назад здесь побывал ваш друг, забрал кое-кого из моих подопечных. — Она рассмеялась. — Сказал, что они спасают моих девочек. Хотя, когда спасенные девочки убегают из ваших так называемых центров, они рассказывают, что там их набивают в клетки, как цыплят. — Шефали в упор посмотрела на Самшера, наслаждаясь явным дискомфортом, отразившимся на его лице. — Мои спасенные девочки возвращаются в ту же помойку, от которой вы воротите носы. Ах, если бы вы знали, офицер, какие истории я могла бы вам рассказать. Те самые люди в полицейской форме, которые приезжают на джипе для облавы, возвращаются под покровом ночи, в свежих панджаби, слегка подвыпившие… — Она хохотнула.
Самшер снова откашлялся. Он плохо представлял, о чем спрашивать эту женщину, но хотел, чтобы она замолчала. С самого начала у него в голове крутилась смутная мысль — если вообще были какие-то мысли, — что, как только он заведет этот разговор, из всех щелей полезет ценная информация, многое проясняющая. Вместо этого он столкнулся с непробиваемым фасадом матриарха борделя.
Он вернулся к фактам:
— В какое время было совершено преступление?