человек. Ради этого Джоббинс, бывший служащий «Фиппс Браса», был облачён в новую, с иголочки, униформу. Ему поручили дежурить с четырех часов дня до полуночи, после чего его должен был сменять агент службы безопасности, прошедший специальную подготовку. Остаток ночи Джоббинс мог спать в незанятой гримерной, чтобы быть под рукой в случае нужды. Дополнительно нанятый сторож заступал с восьми утра и оставался на посту до четырех, когда снова появлялся Джоббинс. В обязанности Джоббинса входило также включать систему сигнализации, когда он запирал театр после того, как его покинут зрители и актёры.
Когда Перигрин вошёл в свой кабинет, Аллен был уже полностью в курсе дела. Пожимая руку мистеру Джею, он отметил его бледность и чёрные круги под глазами. «Предпремьерная лихорадка», — с жалостью подумал он.
— Мистер Аллен уже ознакомился с принятыми мерами безопасности и нашёл их превосходными, а теперь должен проследить за размещением реликвий, — сказал Моррис. Тут его телефон зазвонил, он извинился и снял трубку.
— Не обращайте на меня внимания, — обратился Аллен к Перигрину. — Ваша крепость, кажется, надёжно защищена, и, если позволите, я хотел бы теперь просто пройтись по этому замечательному театру. Ваши усилия дали потрясающие результаты!
Эти слова настолько не соответствовали представлению Перигрина о полицейских, что Аллен успел дойти до двери, когда растерявшийся директор наконец выдавил из себя:
— Я с удовольствием покажу вам театр, сэр.
— Что вы, что вы. Не стоит затрудняться. У вас наверняка своих дел по горло.
— Вовсе нет. Моррис действительно загружен до предела, а моя беда как раз в том, что мне абсолютно нечем заняться. Я буду счастлив показать вам «Дельфин».
— В таком случае…
Экскурсия была исчерпывающей. Аллен выказывал такой искренний интерес и столько всего знал, что Перигрин просто наслаждался. Незаметно для себя он перевёл разговор на пьесу, её сокровенный смысл и то, как возник замысел при взгляде на перчатку Гамнета Шекспира.
Аллен помнил пункты завещания Вильяма, знал, что одежда досталась Джоан Харт. Перигрин под конец мог бы поклясться, что суперинтендант знает о Шекспире и его пьесах не меньше, чем он сам.
Со своей стороны, Аллену понравился этот звенящий от внутреннего напряжения, интеллигентный, скромный молодой человек. Он надеялся, что тому удалось написать и поставить действительно хорошую пьесу. Аллен задал один-два наводящих вопроса, и, поскольку был специалистом своего дела, Перигрин обрёл в разговоре ту лёгкость, которой не ждал от себя после десятиминутного знакомства. Речь становилась взволнованнее и сбивчивее, а голос выдавал пылкую любовь к «Дельфину».
— Давайте пройдём за сцену. Или нет, подождите секунду. Я сейчас подниму железку, и вы увидите декорации Джереми Джонса к первому акту.
Перигрин оставил Аллена в партере, скрылся за дверью и поднял изящно разрисованный противопожарный занавес. Обратно через эту дверь мистер Джей мчался, как заяц. «Как это называется, нервное перевозбуждение?» — промелькнула шальная мысль. Голова слегка кружилась, предметы перед глазами подрагивали и расплывались.
Уборщицы открыли верхнее окно, и на сцену падал столб солнечного света, в котором плясали мириады пылинок.
— Что случилось? — раздался рядом чей-то непривычный бас. Суперинтендант Аллен быстро спустился по центральному проходу к сцене. Перигрина шатало, хоть он и опирался на перила оркестровой ямы.
— Не… то есть ничего. Просто я вспомнил своё первое посещение «Дельфина».
То ли это воспоминание оказалось чересчур ярким, то ли Перигрин за последнюю неделю слишком мало ел и ещё меньше спал, но ему вдруг стало очень скверно. Аллен и представить себе не мог, чтобы лицо молодого человека могло приобрести такой мертвенно-бледный оттенок. Перигрин опустился на ближайшее сиденье и провёл рукой по губам. Когда он поднял глаза, Аллен уже поднялся на сцену и стоял перед ним. «Как раз там, где была дыра», — подумал Перигрин, а вслух сказал:
— Знаете, прямо под вашими ногами находится каменный колодец с дверью. Люк. Он поднимается и опускается. В него проваливается Арлекин, Тень отца Гамлета и… о. Господи!
— Подождите вставать, посидите немного. Вы совершенно вымотались.
— Думаете? Не знаю. Просто за годы, прошедшие после бомбёжек, этот колодец постепенно заполнился грязной, зловонной жижей, и в одно прекрасное утро я едва не захлебнулся в ней.
Аллен слушал, а Перигрин говорил и говорил. Собственный голос доносился до него словно со стороны. Ему было приятно наконец высказаться, особенно перед этим странным полицейским, и он шаг за шагом описал все события того утра, не упуская ни одной детали.
— Ну вот. До сих пор об этом не знала ни одна живая душа, кроме Джереми Джонса, — закончил Перигрин. — Так что сейчас я, наверное, совершил нечто вроде измены, однако угрызений совести не испытываю. Мне стало гораздо лучше.
— По крайней мере, вы уже не такой зелёный. Вы буквально убили себя этой постановкой.
— Да, так оно обычно и бывает, к сожалению.
— Простите меня. Я не должен был тащить вас за собой по всем лестницам. Где опускается железный занавес? Слева? А, вижу. Сидите, сидите. Я сам. Конечно, это небывалое нарушение устава, но, думаю, ничего страшного не произойдёт.
Противопожарный занавес начал медленно опускаться. Аллен взглянул на часы. Процессия из музея могла прибыть с минуты на минуту.
— Признаюсь, ваше приключение совершенно фантастическое, — сказал он. — Но не будь его, по-видимому, не было бы ни театра, ни вашей пьесы… ни сегодняшней премьеры.
— Да, сегодня премьера. О, Господи!
— Может, вам стоит отправиться домой и отдохнуть пару часов?
— Нет, спасибо. Я совершенно здоров. Извините, что я так глупо повёл себя, да ещё, неизвестно зачем, заставил вас выслушать целую сагу. Надеюсь, вы не расскажете мистеру Кондукису? — добавил Перигрин, ероша свои волосы.
— Гарантирую абсолютное молчание, — улыбнулся Аллен.
— Я просто не в состоянии объяснить, до чего он странный человек.
— Я имел удовольствие встречаться с мистером Кондукисом.
— Как, по-вашему, он сумасшедший? Злодей? Или просто плутократ?
— Я не в силах отнести его к какому-либо типу.
— Когда я спросил, где он нашёл сокровище, он ответил: «на море». Вот так коротко: на море. Это звучит по меньшей мере странно.
— Не на яхте ли «Каллиопа» случайно?
— Яхта… «Каллиопа». Подождите-ка… Что там было с яхтой «Каллиопа»?.. — пробормотал Перигрин. Он пребывал в каком-то оглушённом, словоохотливом и, как ни странно, довольно приятном состоянии, однако не был уверен, что при попытке встать не упадёт от головокружения.
— Яхта «Каллиопа»… — повторил он.
— Это была его личная яхта, которая раскололась пополам и затонула в тумане у мыса Сан-Винценте.
— Вспомнил! Господи Боже… Из фойе раздался гул голосов.
— Похоже, реликвии прибыли, — сказал Аллен. — Вы посидите ещё или пойдёте встречать?
— Пожалуй, пойду.
Когда они с суперинтендантом вышли из зрительного зала, то увидели Эмилию, Джереми Джонса и ассистента из музея, который нёс металлический ящик. Навстречу им по ступенькам сбегал Уинтер Моррис. Все вместе они прошли в директорский кабинет, и процедура вдруг приобрела официально-торжественный характер. Сначала Джереми представил ассистента всем и каждому. Потом ассистент водрузил металлический ящик на стол Перигрина и открыл его.
— Думаю, нам не следует отступать от протокола, — сказал он, оглядев собравшихся и остановив глаза на Перигрине. — Будьте любезны, проверьте содержимое и подтвердите, что приняли его в хорошем состоянии.
— Лучше, если это сделает Джереми, — ответил Перигрин. — Он специалист и, думаю, успел изучить на перчатке каждое пятнышко и каждый стежок.
— Вы правы, — согласился ассистент с теплотой в голосе. — Тогда, мистер Джонс, не будете ли вы…
— С превеликим удовольствием. Джереми достал из металлического ящика шкатулку и положил её на стол.
— Видите, она в пятнах, — прошептал Перигрин Аллену. — В заключении сказано, что пятна оставлены морской водой.
Джереми открыл шкатулку. Его ловкие, жёлтые от никотина пальцы осторожно развернули ткань, и все увидели маленькую морщинистую перчатку и два листочка.
— Вот так, — сказал он. — Надо ли…
— Пожалуйста.
Мистер Джонс с крайней осторожностью извлёк реликвии из шкатулки и положил на стол.
— А теперь разрешите откланяться, — с облегчением в голосе произнёс ассистент. — Мистер Моррис, вот официальное описание. Будьте добры, завизируйте документ вашей подписью.
Пока Моррис читал и расписывался, Перигрин предложил Аллену:
— Подойдите и взгляните.
Приближаясь к столу, Аллен успел отметить, что Перигрин стоит рядом с мисс Эмилией Дюн, что взгляд Джереми Джонса, склонившегося над перчаткой, отсвечивает фанатизмом, что Уинтер Моррис так расправил плечи, будто получил права собственности на реликвию, и что Эмилия Дюн помягчела, когда рядом с ней очутился Перигрин. Затем Аллен тоже склонился над перчаткой и документами, всей душой желая оказаться в одиночестве, потому что в такие моменты бывает слишком много ожиданий и неуместных попыток выдавить из себя соответствующую реакцию, тогда как чувства, вызываемые реликвией, тонки, смутны и не предназначены для афиширования. Не говорить же вслух: «Подумать только, четыре столетия назад живая рука великого поэта пробежала по этому листочку, а перчатка натягивалась и расправлялась на руке больного ребёнка, и некая леди с инициалами М. Э, спустя долгие годы скупо напомнила об этом потомкам». Аллену горячо захотелось, чтобы пьеса Перигрина, как волшебное зеркало, оживила и записочку Шекспира, и перчатку юного Гамнета. Он отыскал взглядом мистера Джея.
— Спасибо, я не надеялся увидеть их так близко.
— Вам ещё следует проследить за их водворением в сейф.
— Если позволите.
Уинтер Моррис засуетился. Джереми, поколебавшись, водрузил сокровище на журнал Перигрина. После короткой дискуссии с ассистентом, который так и не ушёл, по поводу температуры и пожарной безопасности, маленькая процессия двинулась к нише. Джереми нёс журнал.