Ну, конечно, влиятельными дедушками она была сыта, теперь она считала столь же влиятельной саму себя.
– Спасибо, Таня. Позволите напоследок дать вам профессиональный совет?
– Бесплатно?
– Да. – Смородина помолчал, возражений не поступило. – Я понимаю, что вам трудно разобраться с юриспруденцией, бухгалтерией. Но люди, которые умеют продавить юридическую сторону в общении, подписать договор в самом начале, они всегда выигрывают. Хищников вокруг много, и мне было бы жаль, если бы вы попались еще раз. Если вы прокачаете эти мышцы, Ольги всего мира будут вам не страшны. Они ищут именно тех, кто не умеет за себя постоять, к сожалению.
– Мне из издательства все пишут. Хотят мою новую книгу.
Смородина закусил губу, чтобы не рассмеяться. Конечно! У нее есть очередная книга, которую она писала для культурной рейдерши. Наверняка какие-то деньги Ольга платила, и все они, конечно, съедены. То, что в начале он принял за недоверчивость и хитрость, было просто страхом, что их заставят вернуть.
– Я думаю, что если вдруг вы работали над каким-то проектом, то вполне можете предложить его издательству. И он полностью ваш, договора-то нет. Я бы со своей стороны, если позволите, прочитал договор с издательством, прежде чем вы его подпишете.
– О, спасибо. Я вам посвящение напишу!
– Не надо. Я предложил и ничего не прошу взамен. Таково мое желание. А на вашем месте я закинул бы удочку среди ваших учеников. Посвящение в книге – хорошее рекламное место. Я бы оценил его тысяч в триста.
Порфирий
«Господи, я адвокат. Не ангел и не защитник обездоленных. У меня семья. Я не хочу рисковать и не могу помогать всем» – эту мантру Смородина повторял про себя целый день. Он твердил ее на переговорах с новым клиентом. По дороге домой. В магазине, где опять забыл купить хлеб, хотя ему четко сказали: «Купи батон».
«Господи, я адвокат».
Дома в углу под лампой сидел его сын. Смородина посмотрел на его пухлые щеки. Одиннадцатилетний Порфирий был хорошеньким, как ангел, и одновременно серьезным, как утомленный пациентами доктор.
– Что читаешь?
– Воспоминания прокурора Кони, папа. Очень познавательно.
Обращаясь к отцу и более широкой невидимой аудитории, Порфирий начал рассуждать о правовом обществе и законах дореволюционной России. Все это было правильно и вместе с тем интонационно так звонко, как та же самая информация никогда не прозвучит в исполнении человека пожившего. Порфирий подражал интонации взрослых. Но Смородина не слушал. Было что-то в чертах лица сына, что заставило его принять рискованное решение.
– Вениамин, добрый день. Передайте, пожалуйста, Александру, что я многое узнал о том, что случилось двадцать лет назад. Да-да, я понимаю, что он не любит, когда его беспокоят. Он действительно закрыл вопрос. Но вы передайте. И главное, я знаю, кто убил Ольгу.
Платон Степанович положил трубку. Через семь минут телефон заиграл. Смородина поднес его к уху и даже не успел сказать «Алло», как услышал кряхтящий голос.
– За вами заедут в течение часа.
Последний визит к Александру
Оружие воина света – это спокойствие. Ожидая машину, Смородина успел прорепетировать основные моменты. В этот раз Александр встретил его у входа в дом. Он слегка наклонил лысую голову в знак приветствия.
– Пройдемте в кабинет.
В кабинете на столе дымился чайник и стояли две чашки. В плошке рядом с чайником лежала свежая голубика, Кощей явно следил за своим здоровьем. Александр не выглядел таким уставшим, как во время первой встречи. Он явно ждал разговора.
Платон Степанович подумал, что у Кощея должны быть правила для всего. Не привычки, а именно правила. Например, «я не чищу зубы пастой зеленого цвета» и тому подобное. Александр всегда стоял перед невидимым противником. Либо он пытался его обмануть, либо прожигал взглядом. Такие люди могут совершенно теряться, если что-то идет не по пра- вилам.
– Если позволите, я расскажу вам, что произошло на самом деле. То есть всю историю с самого начала.
– Время есть.
– Убийство было спонтанным. Главным преступлением был шантаж.
Александр недоверчиво поднял бровь. Еще в прошлый раз Платон Степанович должен был заметить, что разговоры об Ольге развивают эмоциональные способности его собеседника. Но он был так сконцентрирован на деньгах и волосатой заднице с потолка, что пропустил самое важное. Теперь он четко видел перед собой говорящий и дышащий портрет Псевдо-Тропинина. Разворот в фас нужен был, чтобы закамуфлировать нос, а бакенбарды для того, чтобы отвлечь внимание. Портрет был больше похож на другие работы кисти мастера, чем на модель, потому что, в принципе, живопись двухмерна, а человек объемен. Здесь важна воля заказчика узнать себя в сладком мареве фотошопа. Однако, узнав человека, развидеть его в портрете было уже невозможно. Все-таки мозг «видит» в гораздо большей степени, чем глаз.
– Но и здесь речь не о той колоссальной сумме, которую действительно выманил и вывез очень удачливый паразит. Убийца получил, дай бог, одну сто восьмидесятую часть от этого. И для него это было много. Он был вполне доволен. Его вообще все более чем устраивало. Он не был заинтересован в смерти Ольги, так сложились обстоятельства. Но позвольте, я сначала расскажу вам про девочку с секатором. Такой я увидел ее первый раз.
– Которая отравилась?
– Нет, конечно, она не травилась. Я съездил в институт, в котором она училась, и сравнил почерк на записке и тот почерк, которым она писала сочинения. Кстати, вдумчивые. Записка написана совершенно иначе. Причем человек, которые ее писал, знал про Алевтину все. Где лежит ее дневник, большая тетрадь с хозяйственными записями от руки. Он только про фотоаппарат не подумал. Возраст. Был бы ее ровесником, подумал бы. Все это было сделано на скорую руку. Меня с самого начала поразило то, как легко Алевтину называли глупой. В доме это было общим местом: вода мокрая, небо голубое, Алевтина дура. Ее отец в довесок обвинял ее в торговле телом. Потому что она в семнадцать лет снималась голой на собственный фотоаппарат! Какой проституткой она могла работать? Ей нужно было бы выезжать из поселка. Машину она не водит. Я опросил охрану на КПП – она выезжала с водителем, редко и, как правило, не одна. Если только, получив вызов, она перемахивала через стену и шла двое суток через лес на манер билибинской Василисы. Но все слушали глупого, злого алкоголика. Одинокая девушка мечтала о принце, который ее заберет. Представляла себя фотомоделью, кинозвездой. Исследовала свою сексуальность. Ольга убедила себя, что Аля – урод. А садовник видел, как она прекрасна. Он очень хотел, чтобы Аля оказалась гулящей – это развязало бы ему… Им всем удобно было сделать из нее козу отпущения. Вся эта история о том, как из умного ребенка делали овощ. Помню, когда я увидел ее первый раз, подумал, что она очень устала. Говорят, в молодости человек полон сил. Да, но большой вопрос, на что они уходят. Все навешивали на нее свое неудовольствие, презирали, смеялись. Все было, конечно, замаскировано, более-менее культурно. Ольга, по ее словам, занималась благотворительностью, по сути, вырастив себе девочку для битья. Каково было Але? Кого это волновало?
– И она отравила свою благодетельницу?
– Работодательницу. Алевтину вечно гоняли на кухню «подай-принеси», и это только в доме. К тому же последнее время она работала за отца, очевидно, боясь, что их выгонят. И я думаю, что она боялась этого неспроста, кто-то подкинул идейку.
– Она не должна была завидовать.
– Она и не завидовала. Она вообще получилась на редкость тонкой натурой. Понимаете, это во многом генетическая лотерея. – Смородина выдержал паузу и продолжил: – Я думаю, она унаследовала лучшее от своего настоящего отца. Вы знаете, даже у меня в библиотеке нет такого порядка среди книг, а у меня убирает домработница. Когда я увидел ее фотографии, которые смаковал садовник, я изумился тому, какой она была акварельной. Тонкие запястья, длинная шея. Если ей просто дали бы учиться тому, что ей интересно – филологии, политологии, – какая складная получилась бы девочка. Она огрызалась, сломать ее полностью у них не получилось. Но ни сил, ни оружия для того, чтобы сопротивляться, у нее не было. Она даже не понимала, что над ней издеваются, она все, что можно было, принимала за любовь. Ольгу она не травила. Я достал медкарту Алевтины. Завидное здоровье, она еще не начинала «ходить по врачам». Она просто не знала о своем недуге. А значит, и о том, какие лекарства ей противопоказаны. Ее отравили тем же ризипином. А она не травила никого.
Смородина сделал паузу в разговоре. Александр смотрел куда-то в окно, барабаня подушечкой пальца по столу. Приключения крестьянок его не занимали, его интересовала барыня.
– Эта Алевтина помогала шантажировать?
Смородина усмехнулся.
– То, что она медленно соображала, – правда. Частичная. Она очень плохо соображала в бухучете, потому что ей это было не нужно, не понятно и не интересно. Никто не задался вопросом, почему нет никаких других записок, конспектов, хозяйственных расчетов. Вот записка – дело закрыто. Вскрытие сделали, и на том спасибо. А в институте все есть – в частности, тесты, которые она писала. И, конечно, – я в этом не сомневался – преподаватели замечали, что она увлекается литературой. Мир книг, пожалуй, был единственным, что помогало ей выживать. Но жизни вне этих жестоких людей из дома в лесу она себе не представляла. Ольга внушила ей чувство вины перед «стареньким папой», которому «так тяжело». Древний трюк. И, конечно, так как эта девочка была благодарна за любое внимание, любой манипулятор мог войти к ней в доверие. И преступник, видевший перед собой конкретную цель, без проблем это сделал. На деньги, полученные с помощью шантажа, он, в частности, покупал драгоценности. И эти драгоценности доверял хранить Але. Может быть, он даже дарил их ей, не зная, что по вечерам девочка фотографируется в них. Когда я увидел фотографию, на которой она полностью голая…