— Я люблю тебя! — прошептал он.
Уже лёжа утомлённые на новой прохладной простыне, они услышали с гульбища, где продолжался пир, оглушительный рёв восторга: видимо, радостный Брячислав показывал гостям знаки счастливого соединения влюблённых.
Александра насмешливо фыркнула.
— Вот уж глупость! — проговорила она.
— Я и сам готов кричать от радости!
— Правда?
Он кивнул, она прижалась к нему, обвила шею руками, жадно разглядывая его лицо, провела ладонью по высокому лбу, щекам и короткой тёмной бородке.
— Я тебя так боялась, что целыми ночами плакала и сердце дрожало...
— Почему? — удивился Александр.
— Мне сказывали про твоего отца, который ходил войной против своего тестя Мстислава, про его безумный нрав, и я испугалась: а вдруг и ты такой же. Даже к отцу пришла и заявила, что не хочу за тебя.
— И что он?
— Он крикнул: замолчь, или отдам в монахини! Я сказала: отдавай. Тогда он запер меня в этой светёлке и почти неделю не выпускал. Потом пришёл дядька Яков и шепнул: «Сведал о суженом твоём». — «Что, что?» — закричала я. — «Лучше не бывает», — ответил он. И я успокоилась.
— А ныне?..
— А ныне просто счастлива.
— Горь-ко! Горь-ко! — донёсся снизу рёв голосов.
— Слышишь?
Она кивнула, сияя лицом. Потом осторожно коснулась его губ. И они сжали друг друга в объятиях.
Глава девятнадцатаяНАРЕЧЁННЫЙ НЕВСКИМ
Корфель доставил подробные описания новгородской крепости шведскому королю Эриху Картавому, рассказал о своей поездке к русскому князю и наблюдениях, нарочито умаляя силы русской дружины, однако красноречиво пересказал похвалу великого магистра о самом Александре: и умён, и ухватист, и расторопен, яко Цезарь. О том, как вести разговор, фон Фельфен сам долго и подробно наставлял барона.
Зять короля ярл, как именовали князей шведы, Биргер презрительно поджал губы.
— Русских цезарей пусть опасается ваш магистр. А мы заставим этого князька нам в ножки поклониться.
— Однако русская крепость хорошо укреплена, — осторожно заметил король.
— Мы его дружину в устье Невы побьём, самого же в плен возьмём, и он сам нам откроет новгородские ворота, — хвастливо заявил Биргер.
Корфель получил от благодарного Эриха Картавого несколько кошелей с золотом, пересчитал монеты и отбыл обратно в Ригу. Прибыв, сделал обстоятельный доклад магистру. Фельфен остался доволен.
— Что ж, мы добились, чего хотели: раззадорили Биргера, и тот мечтает узреть в себе Цезаря, заставив этих олухов ещё и заплатить. Золото никогда не бывает лишним, — упомянув о нём, глава Ордена тяжко вздохнул и сделал печальное лицо. — Двумя или тремя золотыми монетами я готов с тобой поделиться. Больше не могу. Надо думать о друзьях, часть денег придётся отослать в распоряжение Тевтонского ордена, у них плохие времена. Отпустить же я тебя не могу.
— Но...
— Эта девчонка пусть живёт у тебя, барон имеет право держать прислугу. Скоро мы сами пойдём на Русь, и твои услуги мне понадобятся. Мне нужен был Биргер для того, чтобы он немного потрепал новгородцев, сократил численность их боевой дружины, а с остатками её мы справимся сами.
— Вы считаете, ваша светлость, что Биргер проиграет? — удивился барон.
— Я хорошо знаю этого надменного и самоуверенного болвана, — усмехнулся магистр. — Он давно вообразил, что в нём погибает великий полководец, однако тупее и неспособнее Биргера я ещё не встречал!
Корфель недоумённо смотрел на магистра: уезжая в Швецию, он отвёз в подарок зятю короля боевой меч с надписью: «Великому полководцу».
— Думать одно, говорить другое, а делать третье — свойство человека разумного, — разливая по бокалам красное вино и наблюдая за бароном, усмехнулся фон Фельфен. — Мы же с тобой не наивные русичи, у каковых что в голове, то и на языке. Не отнимем мы богатства новгородского князя, отнимут степняки. Разве не обидно? Ещё как! Мы же возьмём сразу оба города: Новгород и Псков.
— Но в нашей нынешней дружине ещё меньше ратников, чем у новгородцев! — воскликнул Корфель.
— Я договорился с Германом Зальцем, рыцари святой Марии пойдут вместе с нами, — лукаво улыбнулся фон Фельфен. — Так что воинской мощи нам хватит, а удачу мы себе наворожим сами. Верно, барон?..
Яркий костёр, вспыхнувший на высоком холме, разорвал плотный ночной полог, и Пелгуй, обычно не спавший ночью, глава морского дозора, назначенный ещё князем Ярославом, тотчас разбудил своих помощников.
— Тревога, братья! Наш дозор сигнал подаёт: ворог с моря в Неву заходит. Все по местам, считать, сколь да чего имеется. Не зевать, себя не открывать.
Невысокий, но широкий в плечах и кости, родившийся на этой Ижорской земле, он бдительно стерёг морские ворота Руси и отвадил многих разбойников приходить без приглашения со стороны моря. И вот нежданное вторжение.
Скоро заявился и неприятель. Одна за другой бесшумно шли ладьи, груженные воинами и снаряжением. Караван растянулся на несколько речных вёрст. Пять судов пристали к берегу, видимо, первыми совершили высадку передовые отряды, способные также вести разведку, другие же встали на якорь посредине реки, ожидая их сигналов.
— Тридцать ладей больших, в каждой по тысяче а то и боле ратников, да ещё судна чуть поменьше, видно, с поклажей, — доложил один из помощников.
— Скачи в Новгород, князя оповести, а мы тут недругов покараулим, — приказал Пелгуй.
Он шумно вздохнул. В новгородской дружине едва десять тысяч воинов наберётся, а у иноземцев в три раза больше. И откуда ныне помощи взять, коли степняки всё выкосили? Печальные новости дошли и до Ижоры.
Лазутчики, обследовав берег, на лодке отправили гонца к остановившимся судам, а сами стали устанавливать шатёр для своего князя. Несмотря на сумерки, Пелгуй отчётливо различал происходящее. Потому его и выбрали старейшиной дозора, что и видел, и слышал он лучше иного зверя. Стоило ему приложить ухо к земле, как глава дозора сразу скажет: сколько всадников скачет и скоро ли они будут здесь.
Он отметил: ворог действовал споро, без суеты, никто приказы громко не отдавал, значит, войско вышколено, не новички, а выговор свейский, так на Руси звали шведов. Давно их не было. И ратники все плечистые как на подбор, в шлемах, железных доспехах и силушкой не обделены: с такими одним взмахом меча не разберёшься.
Пелгуй отошёл к тихой заводи, в которой отражался зеленоватый свет самой крупной из небесных звёзд, встал на колени и начал молиться во спасение молодого князя Александра и всех новгородцев, прося Иисуса Христа даровать русичам мужество и силу. Он жарко крестился, отдавая поклоны и касаясь лбом прибрежной травы, потому не сразу и заметил, как неожиданно раскололось над ним предрассветное небо и огненная дуга ярко вспыхнула над головой. Она стала постепенно расширяться, и оттуда, будто из пещеры, выплыла огромная ладья, на которой в полный рост стояли два великана. Именно их заметил Пелгуй и, оцепенев, застыл на месте.
Ладья опустилась на воду, подняв резкую волну, и только тогда до слуха старейшины дозорного донёсся шумный всплеск. Он увидел взмахи весел, привстал, вглядываясь в приближающееся к нему судно, но фигуры двух сильных гребцов были окутаны мглой, и лиц их Пелгуй разглядеть не мог.
Облачённые в багряные одежды, в островерхих шлемах, кольчугах и с мечами у пояса богатыри стремительно приближались к берегу. Один из них опирался на плечо другого. Дозорный всмотрелся в печальные лица воинов и ахнул: в ладье находились два святых князя, невинно убиенные их братом Святополком, Борис и Глеб. Сыновья киевского крестителя Владимира Святославича стали символом чистоты и честности среди русских князей и правителей.
— Брат Глеб, вели грести быстрее, поможем мы ныне сроднику своему, князю новгородскому Александру, — негромко проговорил Борис.
Глеб кивнул гребцам, и ладья стремительно направилась на Пелгуя. Он упал, боясь, что она его раздавит, но лишь шелест пронёсся над головой. Когда старейшина оборотился и поднял глаза к небу, он увидел, как судно уносится к звёздам и превращается в одну из них.
Ижорец долго не мог прийти в себя, столь явственным и зримым было это видение. Он оглянулся вокруг, надеясь, что кто-нибудь из его дозорных находится рядом и подтвердит небывалое явление, но никого не нашёл. Получается, ему одному Господь доверил это откровение. Пелгуй перекрестился, ещё раз оглянулся по сторонам: тихо, лишь мелкая рябь накатывает на берег. Благостная тишина.
Шведы разожгли костры и, громко переговариваясь, стали готовить варево. С залива, точно вслед за ладьёй, пришёл густой туман, и всё в нём потерялись.
Шведский посол прискакал через два часа после посланника Пелгуя. Новгородцы уже не спали, город гудел, дружина собиралась в поход. Бряцая новенькими доспехами, гонец приблизился к Александру, успевшему, несмотря на раннее утро, также принять ратный вид, отвесил церемонный поклон и на ломаном русском языке проговорил:
— Мой ярл Биргер просил передать князю новгородскому Александру: «Ратоборствуй со мной, если смеешь; я уже стою в земле твоей».
Посол любезно поклонился, надел шлем с чёрным султаном и вышел.
— Дозволь мне его... — сжал кулаки Ратмир.
— Послов нельзя трогать, — остановил его Александр. — А вот в бою делай, что хочешь. Поезжай-ка за ним следом да до нашего прихода всё высмотри: как расположились, какое оружие, где дозоры поставили, тут любая весть пригодится, а мы часа через два следом будем...
— Ты разве помощи от великого князя дожидаться не будешь? — удивился Ратмир. — Шведов же втрое больше.
— От отца помощь придёт через трое суток, не раньше, если вообще придёт, — нахмурился Александр. — Ты помнишь, как он спешил, когда мы Батыя ждали. Потому и времени нечего терять. На Господа да на свою отвагу уповать придётся. Ну да если ты немного подсобишь...