Какое-то время отчаянные вопли ещё доносились из-за крепостных стен, но вскоре всё стихло. Ужеге старается. Но всё равно ему больно видеть, как полыхают тюки шёлка и бархата, плавятся в огне золотые кувшины, превращаются в песок изумруды, лалы и яхонты. И Темучин не сможет этого простить своему темнику.
Правитель вызвал одноглазого Улая, одного из своих палачей, и приказал ему ночью, перед тем как им выступить, умертвить Ужеге. Пусть он останется здесь, вместе с теми, кого сам в это мгновение лишает жизни. Так будет справедливо.
Палач поклонился и вышел из шатра, не произнеся ни слова, хотя когда-то именно Ужеге порекомендовал Улая на эту должность. С одним глазом вести сотню в бой храброму воину стало затруднительно, а сотник он был безудержный и храбрый. И Темучин прислушался к совету темника. Но устроителя тайных казней при правителе вылепили совсем из другого теста. Для него не существовало ни друзей, ни родственников. Наивысшим законом для Улая всегда оставался один Чингисхан.
Властителю исполнилось уже семьдесят четыре года. Никто не давал ему больше сорока, время словно остановилось для него, и, лишь оставаясь наедине с собой и чувствуя непомерную усталость, он понимал, что срок его жизни заканчивается.
Что-то зашуршало в тёмном углу шатра, Чингисхан вздрогнул, в одно мгновение выхватил саблю и отпрыгнул в сторону, приготовившись к схватке. Но, приглядевшись, он узрел худенькую девочку с горящими чёрными глазами и усмехнулся. То была семилетняя дочь хорезмшаха. Правитель даже забыл, что велел отослать её к себе.
— Подойди! — сказал он и жестом призвал её к себе.
Девочка выпрямилась, закрывая половину лица тонкой накидкой, но осталась на месте. Темучин сам подошёл к ней.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Лейла, — отозвалась она, мгновенно поняв, что требует от неё повелитель.
— Лейла, — повторил Чингисхан, придавая новым звукам резкое гортанное звучание.
Он властным движением открыл её лицо и долго его рассматривал. Большие сочные розовые губы, чёрные миндалевидные глаза, пугливые, настороженные, тронутая краской смущения нежная кожа щёк, маленький изящный нос явили вдруг лицо невиданной красы, и степной царь с жадностью впитывал её в себя, снова вспоминая сказки кормилицы.
«Теперь я знаю, почему пришёл сюда», — вымолвил он про себя.
Он вызвал слугу, приказал немедленно скакать в город и найти там служанку для дочери хана. Вряд ли Ужеге, несмотря на усердие, успел уничтожить всех женщин в Бухаре, и кто-то сейчас ещё спасётся. Сам же лёг на ковёр и тотчас заснул. Ласками черноокой Лейлы он насладится чуть позже, когда отдохнёт.
Сторожа уже нашли новое место стоянки, и ночью весь их кошун отправится туда. Он проспал ровно два часа и, поднявшись, омылся до пояса прохладной водой. Лейлу со служанкой уже отвели в другую юрту, поменьше, растолковав, как им надо себя вести с властителем, чтобы остаться в живых. Заведённый порядок не менялся, а слуги наизусть знали свои обязанности.
Темучин откинул полог шатра, чтобы взглянуть на Бухару. Город догорал. Приближался вечер. Из жёлтого масляного круга солнечная влага переливалась в большой красный шар, медленно опускавшийся на багровые пески.
Ужеге постарался на славу: груда развалин вместо райского города лежала перед великим ханом.
Он вспомнил об астрологах и повелел привести их к себе. Это последнее, что осталось завершить ему здесь. Властитель вызывал звездочётов по одному, предоставив каждому из них поразить его каким-нибудь пророчеством. Неудачников ждала погибель. Правитель приказал закапывать их живыми в землю, оставляя на поверхности лишь бритые головы провидцев, обращённые к пылающему городу. Догорит он, и почти одновременно вместе с ним мучительной смертью умрут и они.
Чингисхан заранее решил для себя: никого в живых не оставлять; держать рядом чужих колдунов — лишь себе на погибель. Звездочёты из кожи вон лезли, стараясь удивить властителя своими познаниями. Одни, стремясь поразить степного царя, определяли год и час его смерти, подробно передавая через толмача, как всё это произойдёт, другие называли имена и нравы тех, кто придёт на смену властителю, третьи говорили о странах, где спрятаны великие богатства, которыми можно легко поживиться, четвёртые, как по книге, читали посмертную славу великого хана, о чьих походах учителя будут много веков спустя повествовать детям, пятые рассказывали, куда побежал их повелитель Мухаммед и где его можно будет сыскать, шестые успевали только слащаво улыбнуться, отдать поклон, и корявый, похожий на колючий мясистый росток указательный палец властителя стремительно взлетал вверх, обрывая их недолгое свидание.
Семнадцать оракулов, один сменяя другого, безвозвратно исчезли за пологом шатра. Настала очередь последнего, и Чингисхан приказал принести ужин: для него уже давно коптились на вертеле нежные рёбра жеребёнка и охлаждался в воде родника кувшин с молодым кумысом, молоком кобылиц.
Уже пали сумерки, и знобкая прохлада, подобно бесшумной змее, вползла в просторный шатёр Чингисхана. Полководец сидел, скрестив ноги, на ворсистом бухарском ковре перед низеньким столиком, на котором стояло серебряное блюдо с копчёными конскими рёбрами, издававшими нежный аромат, но к мясу не прикасался, наслаждаясь кумысом и разжигая голод.
Завоеватель уже отодрал зубами от ребра кусок мяса, когда вошёл последний астролог. Невысокого роста, с большими навыкате глазами, с лицом цвета пыльного пергамента, он не имел возраста, казался и старым, и молодым одновременно. Темучин долго его разглядывал, потом кивнул, разрешив ему говорить.
— На Русь, мой великий хан, попали четыре византийских волхва, спасшихся после резни 1204 года, когда венецианский дож Генрих Дандоло вместе с франками и другими воинами Христа завоевали и разграбили Константинополь. Те четверо спасшихся волхвов весьма искусны в своих прорицаниях, знают о тебе и ныне готовят русского рыцаря, способного сразиться с твоими воинами...
— Где эта Русь? — нахмурившись, спросил Чингисхан.
— Она там, где берёт своё начало река Волга, и оттуда простирается на север, юг и запад, мой господин! — поклонился астролог.
— И мои воины дрогнут, сражаясь с этими богатырями? — удивился Чингисхан.
— Его род уничтожит твоё царство, — бесстрашно вымолвил предсказатель.
Чингисхан вздрогнул, услышав эти слова. Ещё никто не мог внушить ему страх, а этот сорняк пустыни осмелился высказать столь дерзкую угрозу прямо в лицо великому хану. Сжался и сам пророк, сгорбился, превратившись мгновенно в старика, потемнела кожа его щёк, выползли морщины у глаз.
— А ты храбрец, оракул! — мрачно обронил полководец.
Слуги, приводившие магов, напряглись, почуяв недовольство хозяина, чтобы по знаку указательного пальца схватить дерзкого колдуна и бросить в последнюю песчаную яму, но повелитель молчал, напряжённо держа в руке пиалу с охлаждённым кумысом и рассматривая незатейливый рисунок, её украшавший: красивая китаянка, выгнувшись всем телом и глядя ему прямо в глаза, подавала чай своему господину. Темучин сжёг Пекин четыре года назад, но сервиз, принадлежавший богдыхану, китайскому императору, ему понравился, и он взял оттуда две пиалы. Больше ему не требовалось. И сейчас, взглянув на светлый лик рабыни, степной царь легко справился со вспышкой гнева.
— И когда же наследники этого рыцаря уничтожат меня? — лениво поинтересовался Темучин, и его чёрные зрачки застыли, впившись в звездочёта.
— Нескоро. Пройдёт сто шестьдесят один год с нынешней поры, когда русские богатыри под началом внука его внука нанесут первый удар по твоей Орде, а ещё через три века очистят свою землю от твоих соплеменников, и твоё царство исчезнет навсегда... — прорицатель выдержал грустную паузу. — Но для вечности эти три века и половину вдоха не составят. Твои люди скоро встретятся в одном из сражений с русичами и сами всё поймут.
В тёмно-коричневых глазах бухарского астролога промелькнуло сожаление, и печать превосходства теперь явно читалась на его смуглом лице. Оно неожиданно помолодело, и почти юноша смотрел на повелителя.
— Как тебя зовут? — спросил Чингисхан.
— Что даст тебе моё имя, великий хан?.. — усмехнулся прорицатель. — Зови меня Ахмат!
Предсказатель повеселел, точно проведав, что монгол решил сохранить ему жизнь. И самое любопытное заключалось в том, что астролог не ошибся: Темучину понравился этот нахальный оракул. Он повидал немало звездочётов, умевших разгадывать благоприятные часы в жизни властителей, но ни один из них ещё не осмеливался вслух читать его мысли.
— А где мои темники встретятся с этими богатырями?
— На русской реке Калке. Там произойдёт твоя битва.
— И кто возьмёт верх?
— В этот раз победу одержат твои конники, но она не принесёт им желанной радости и ничего не даст, кроме озлобления и пустоты.
— Вот как?
Губы Чингисхана дрогнули, и слабая снисходительная полуулыбка тронула его жёсткое круглое лицо. Он даже не знал, что ответить на эти пророчества оракула. И как. То ли возмутиться и отсечь ему голову, то ли сделать вид, что мерзкие слова прорицателя совсем не взволновали, хотя себе великий хан мог признаться: они потрясли его.
Он съел ещё один кусок мяса, но аппетит внезапно пропал, хотя ещё полчаса назад, чувствуя запахи коптящихся на вертеле рёбер, он с радостью предвкушал эту трапезу.
— А ты можешь уничтожить этих волхвов? — не выдержав, спросил повелитель. — Силой своего колдовства?
Ещё никогда и ни к кому он не обращался с просьбой. Привыкший приказывать, монгольский царь и сам не заметил, как она вырвалась. Но первым смутился Ахмат и опустил голову.
— Это не так просто, мой повелитель, они искусные люди, но можно попробовать...
Темучин, не сумев совладать с собой, резко поднялся и стремительно двинулся к выходу из шатра. Толмач молча последовал за ним. Помедлив, вышел следом и астролог.