Слабые языки пламени теперь лишь слабо вспыхивали в ночи. Город догорал. Войско Темучина готовилось к новому походу, но не было вокруг никакой суеты и спешки. Один за другим гасли костры. Змеистой дорожкой от шатра уходили в темноту пустыни бритые головы бухарских магов и прорицателей. Несчастные были ещё живы, с мольбой и страхом они взирали снизу вверх на монгольского хана, ожидая его милости. Те, кто находился в нескольких шагах от правителя, пытались даже заговорить с ним, хватали губами воздух, но не в силах были произнести ни слова.
— Вот извилистый путь моего величия, уходящий во тьму. Лишь твоей головы недостаёт на нём. Но я уготовил тебе другую смерть. Если ты угадаешь какую, останешься жив, — без всякой усмешки вымолвил Темучин.
Ещё раньше Чингисхан мысленно даровал ему жизнь. Он всегда искал исключения из правил, и, если удавалось его найти, он ему следовал. Но последняя просьба всё спутала. Он не мог оставить в живых смертного, к которому был вынужден обратиться с просьбой.
« Жаль оракула, он мне понравился...» — произнеся про себя последнюю фразу, великий монгол подумал, что угадать казнь звездочёт не сможет, ибо о ней Темучин пока и не думал. А коли не угадает, значит, попадёт в последнюю яму. Властитель даже подготовил для него напутствие: «Никому не дано угадать ход моих мыслей, Ахмат. Не стал и ты исключением. Прощай!»
Кудесник молчал, спокойно глядя на правителя. Ни тени волнений на лице, ни страха в больших навыкате глазах. И почти незримая улыбка на губах.
— Что ж ты молчишь?.. — надменно проговорил завоеватель. — Так много нашёл ответов, что не можешь выбрать один из них, самый верный?
— Мне не хочется тебя разочаровывать, великий хан, — склоняя голову, с грустью произнёс Ахмат.
Удивление промелькнуло в повороте головы Темучина. Жёсткие губы хана скривились.
— Ты снова подарил мне жизнь. Как видишь, я опять угадал ход твоих мыслей, повелитель, и тем вынужден разочаровать тебя, — кротко вымолвил провидец и покорно склонил голову.
— Да, ты разочаровал меня! — помолчав, прошептал Чингисхан, и ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Но ведь я угадал... — ощущая, как накапливается в душе холодок страха, в отчаянии воскликнул Ахмат.
— А разве не проигрывает тот, кто угадывает? Спасаются глупцы да те, у кого нет разума. Вот истина!
Лицо Темучина было погружено в мрачную тень ночи, и Ахмат не видел, какие сомнения терзают властителя, почему он хочет переменить своё же решение. Чингисхан помедлил и ушёл в шатёр, оставив прорицателя одного. Тот оглянулся. Семнадцать светящихся пар человеческих глаз сверлили его мольбой о спасении. Уже змеи и ядовитые тарантулы, почуяв вечернюю прохладу, выползали из своих нор на охоту. Пустыня быстро остывала, надвигался ночной холод, непереносимый для слабого изнеженного тела. Ахмат хорошо знал всех придворных кудесников. Он никогда ни с кем из них не дружил, маги всегда одиноки, но не питал и вражды. Среди звездочётов были и свои светлые умы, которые даже продвинули его в познании Вселенной. Так, старый Антоний, грек с Пелопоннеса, поведал провидцу, что теория Клавдия Птолемея о том, что все планеты, включая и Солнце, вращаются вокруг неподвижной Земли, совсем неверна. Земля не центр Вселенной, которая бесконечна, а мы лишь песчинки в необъятном космосе. И его морщинистое лицо с большими чёрными глазами теперь обречённо смотрело на провидца. Но что Ахмат мог сделать для старых магов, коли и его судьба, ещё столь ясно светившаяся яркой звёздочкой на небосклоне, теперь на одинокой ладье уплывала в туман. Видно, и ему уготована эта страшная участь. Ибо когда хорезмшах Мухаммед в первый раз спросил Ахмата, кто идёт на них войной, тот, не раздумывая, ответил: «Повелитель тьмы».
Глава четвёртаяИ ВСЁ СЛУЧИЛОСЬ ТАК
И всё случилось так, как предсказали византийские волхвы. Охранники не успели повечерять, как тотчас заснули, сидя на лавке и уронив головы на грудь. Феодосия со страхом взглянула на них и могла поклясться кому угодно, что мгновение назад даже не помышляла бежать из дома. И не потому, что её пугала ночь или она боялась ослушаться отца. Мчаться за любовными утехами сломя голову не позволяла женская гордость. Уж чем-чем, а ею она была наделена сполна.
Однако точно бес в спину толкнул. Она и опомниться не успела, как накинула кису на меху да кинулась к реке. Не успела выскочить на берег, как её окликнул Памфил, словно они заранее сговорились встретиться именно в этом месте. Он усадил княгиню в плоскую лодку, и они поплыли вниз по течению.
Скоро и Новгород пропал из виду. Стылый ветерок холодил щёки, и не напрасно: они горели у Мстиславны, как у блудницы, словно на великий грех она отважилась. О монахах она и не вспоминала, будто не они, а кто-то другой оповестил её о просьбе мужа. Мог, к примеру, тот же Памфил объявиться, встретить её да передать весточку от князя.
Слуга князя причалил к берегу, помог Феодосии сойти, провёл по узкой тропке сквозь густые заросли ивняка к лесу, на опушке которого стоял белый полотняный шатёр, а внутри него приплясывал огонёк.
Закоченев на стылом речном ветру, княгиня сразу же попала в тепло. Хоть и невеликий потрескивал костерок в яме, вырытой посредине, но он быстро нагрел воздух внутри шатра. Дым вытягивало через узкую дыру в верху шатра. Дикие половцы и зимой и летом жили в таких кочевых юртах, которые легко разбирались и перевозились на другое место. Памфил впустил Феодосию внутрь, а сам остался сторожить снаружи.
Ярослав спал, раскинув попону прямо на оттаявшей траве. Кипела вода в железной бадейке, рядом лежали сухари, поджаренный на вертеле зайчишка, засохшие листья мяты и зверобоя. Видимо, князь собирался их заваривать, прилёг у огня, ожидая, пока вода закипит, да, пригревшись, заснул. Феодосия бросила их в кипяток, присела, разглядывая спящего мужа.
За эти три года, прошедшие после битвы на Липице, они ни разу не виделись. Княгиня успела отвыкнуть от супруга, и в первое мгновение ей показалось, что она видит перед собой чужого человека, и захотелось бежать прочь из шатра. И, лишь вглядевшись, увидев тонкую ниточку шрама на лбу и синюю жилку, бьющуюся на виске, она устыдилась своего первого страха, опомнилась и, почувствовав неожиданный прилив нежности, поняла, что не переставала любить мужа.
Князь похудел за эти годы, его широкоскулое лицо ещё больше заострилось, один крючковатый нос и остался, борода повыгорела, свалялась, седина стала проскакивать в чёрных кудрях, подстриженных грубо, под горшок. Когда они жили вместе, князь постоянно следил за собой, любил прихорашиваться, расчёсывать свои непокорные волосы деревянным гребешком, а тут, без женского пригляда совсем опростился.
Она дотронулась до его руки, и сердце у неё дрогнуло. Когда Феодосия только успела прикипеть к мужу, который и неделю дома не усиживал, мотаясь по походам?
Третий сын князя Всеволода Большое Гнездо, в отличие от первенца Константина и второго, Георгия, уродился совсем непохожим на братьев. Первые оба выдались тонкошеими да узколицыми, как гусенки, со светлой кожей и русоголовыми. А у этого смоляные кудри, огромные чёрные глазищи и крючковатый нос. Весь в бабку, гречанку. И эта иноземная стать сразу же приглянулась Мстиславу Галицкому, он сам был женат на дочке половецкого хана Котяна, яркой, черноволосой, и, побывав во Владимире да заручившись согласием великого князя, вернулся домой с неожиданной вестью, которую с порога объявил старшей дочери:
— Ну, донюшка, сосватал я тебе красавца греческого, век отца будешь помнить! Неуёмен нравом да ладен взглядом. На Крещенье и свадебку сыграем.
Увидев первый раз Ярослава уже в церкви, на венчании, Феодосия и впрямь им возгордилась: в чёрных глазищах молнии носятся, высокий, широкоплечий ей жених достался, на зависть сёстрам да подружкам. Краса же Феодосии тоньше, незаметнее, породой светлою в отца пошла: худенькая, как тростиночка, с русою косой, а глаза материнские, миндалевидные, тёмно-карие, как два перезревших лесных ореха, на белом личике сверкают, выдавая отвагу да смелый нрав.
— Ежели муж не понравится, я с ним, тятя, и под венец не пойду! — решительно заявляла она до свадьбы.
И Мстислав знал: никакими отеческими угрозами дочь не проймёшь. И позора боялся перед владимирским князем. Потому с облегчением вздохнул, увидев, что выбор его Феодосия одобрила. И хоть сразу влюбилась в мужа, но скоро узнала и его дикий гнев, доходивший подчас до бешенства, укоротить каковой не всякому было под силу. Но именно такого, неуёмного, она ещё больше любила.
И Ярослав жёнкой остался доволен.
— Какая ты красивая, берёзонька моя, с чёрными уголёчками в глазах! — воскликнул Ярослав, когда они остались вдвоём. — То-то заживём в сладость.
И такая страсть их охватила, что криками своими в первую же брачную ночь они всю родню перепугали, которой почудилось, что на молодых разбойники напали, и те всей гурьбой к ним в спальню и вломились.
И если б не безумный нрав мужа, как бы счастливо они зажили! Да, видно, судьбе не так-то просто угодить.
Заржал конь рядом с шатром, Ярослав тотчас открыл глаза, вскочил на ноги, хватаясь за меч. Но, узрев перед собой жену, заулыбался, бросился к ней, прижал её к себе.
— Наконец-то! Я уж третий день к тебе лодку подсылаю. Только ныне передали мою грамотку? — удивился он.
— Мне никто ничего не передавал.
— А как же ты тогда узнала?!
— Сердцем почуяла, — Феодосия покраснела, будучи не в силах сказать, кто ей весть о муже подал.
— Вон как! — Ярослав отстранился, по его лицу пробежала хмурая тень. — Неужто Коловрат слугам Мстиславовым передался? Вот уж оказия!
— Да будет тебе. Я же здесь! — сердито одёрнула мужа Феодосия. — И травы твои заварила. Выпей!
Она уже старалась потихоньку обуздывать мужнину неуёмность. Могла и прикрикнуть, и правый гнев выказать да настоять на своём. Потому Ярослав смолчал, не стал спорить, стиснул жёнушку в объятиях, поцеловал в губы — и будто пламя в её груди вспыхнуло, она сама к нему потянулась, обвила за шею, и так они вместе упали на кошму, брошенную у костра, позабыв обо всём на свете. И всё словно было впервые, как после свадьбы.