— Я на минуту. По поводу вчерашнего звонка...
— Он сегодня не приходил еще. То целый день крутился, надоедал просьбами позвонить... А сегодня исчез.
— А где он может быть?
— Да кто его знает... может, у церкви попрошайничает, а может, у реки. У них там что-то вроде поселения.
— Спасибо, — Крис улыбнулся ребенку и направился к церкви.
Там бездомного не было, а при попытках узнать хоть что-то у попрошаек, те начинали креститься и отходили подальше. Крис встревожился. До реки он доехал на машине.
«Деревня» бездомных больше напоминала свалку. «Дома» из дерева, проржавевших листов железа, картона... Старая мебель, кое-как починенная, тоже не пропадала: колченогие стулья, потрепанные столы... Даже кресла. Кое-где их роль выполняли покрышки.
То там, то здесь к земле тянулись провода: бездомные не желали отказывать себе в минимальных удобствах.
Запахи смешались в непередаваемую вонь: немытые тела, гниющие отходы, собаки, кошки и крысы... Но сильнее всего пахло гарью: часть «домов» сгорела дотла, и дым еще поднимался над обугленной землей.
По пожарищу бродили полицейские. Желтая пластиковая лента трепетала на ветру, но никто даже не думал пересечь очерченную ею границу.
— Что здесь случилось?
Взгляд полицейского скользнул по сутане, задержался на колоратке...
— Пожар, падре. Не поймем еще — то ли молния ударила, то ли короткое замыкание — вон, сколько проводов протянули, чисто пауки...
Крис не стал разубеждать служителя закона относительно своего сана, посчитав, что недомолвка — не есть ложь.
— А... — Он подбирал слова, но полицейский понял его по-своему:
— Туда нельзя. Падре, помолитесь за погибших в огне и не пытайтесь пересечь линию.
— Их много? Погибших?
— Трое, — махнул полицейский в сторону носилок, покрытых зелеными простынями.
— А.. кто?
— Сейчас устанавливаем. Падре, — насторожился он вдруг, — а к чему эти вопросы? Вы что-то знаете?
— Нет-нет, — Крис даже руки поднял, — просто ищу одного человека...
— Погодите, — полицейский всмотрелся в его лицо. — Это не вы тут бездомного спасли? Откачали после пожара.
— Я.
— Ну, так верна пословица: от судьбы не уйдешь. Сгорел ваш нищий!
— Как — сгорел? Он... вон там?
— Там, — проследил за взглядом Криса полицейский. — Эй, вам нельзя.
— Заживо... сгорел... — Крис не слушал.
— Дотла. Тело едва опознали. Вам плохо?
— Нет, ничего... Ничего, — Крис отступил.
Голова кружилась. Он едва добрался до машины. Вокруг крутились подростки, но увидев владельца, разошлись.
Мысли путались. Выстраданное решение теперь казалось неправильным. Или... наоборот? Вспомнилось лицо сестры в горящем сарае, её хриплый смех... Неужели её и этого старика что-то связывало? Но они переехали на окраину уже после гибели Агаты.
Крис потер лицо руками, резко, до боли. В бардачке лежала банка лимонада. Но даже теплая газировка оказалась кстати. Давясь сладким пойлом, Крис изо всех сил старался оттянуть время. Он позже попытается понять, что делать дальше. А пока очень хотелось пить.
Подъехала машина. Крис обрадовался — у него снова появилась возможность не думать. Просто посмотреть, что происходит, послушать, может, долетит какой слух...
Запах паленой плоти ударил в ноздри, смешался с липкостью лимонада — мимо пронесли носилки. Ветер завернул простынь, открыв руку. Плоть местами слезла до костей, и пальцы торчали в разные стороны.
Идущий впереди носильщик споткнулся, и тело подбросило, отчего простынь сползла окончательно. На лице остался один глаз, второй было не видно из-за потрескавшейся корки. Одна щека сгорела, и покойник словно ухмылялся, глядя на Криса. Из тени донеслось:
— Ссссмотррррииии...
В животе противно зашевелилось. Крис едва успел отбежать, и выпитый лимонад вылился наружу. Рот наполнился запахом рвоты, кислым, и одновременно сладковатым. Крис вытер губы и огляделся в поисках ларька — за бутылку простой воды он готов был выложить целое состояние.
К счастью, никто не потребовал от него таких жертв. Чуть в стороне, сразу за «деревней бездомных» стоял ларек.
Тепловатая вода вымыла остатки вони изо рта. Крис отошел в сторону, но никто, кроме старика-нищего не обращал на него внимания.
Крис оставил бутылку на скамейке — нищие собирали вторсырье. Но этот не обратил на бутылку внимания. Шел, как приклеенный, до самой машины.
Крис не выдержал:
— Чего тебе?
Бродяга не ответил. Обошел Криса кругом, оглядывая, словно диковинку в витрине магазина, потом подошел вплотную.
— Старина не сам умер... — изо рта пахнуло давно нечищеными зубами и чесноком. — Старину убили...
В памяти всплыли пальцы. Их словно ломали, один за другим. Судорогой так не выворачивает. Криса передернуло. Стараясь отделаться от нищего, он равнодушно поинтересовался:
— И что?
— Ты же приехал не просто так, ты к Старине приехал... падре.
Крис не стал возражать. Падре, так падре...
— А я много могу рассказать.
— Ты хочешь исповедаться? — Крису хотелось оказаться как можно дальше от этого места и от воняющего собеседника.
Старик расхохотался ему в лицо:
— Исповедаться? Да найдется ли священник, который решится отпустить мои грехи? Нет, я просто живу и не верю, что явится какой-то... святой отец в сутане и по мановению его руки страницы моей жизни станут девственно-белыми, как у новорожденного. Но помочь... почему бы и не помочь? — он красноречиво потер указательный палец о большой. Крис протянул бумажку.
— Всего-то? Падре, моя информация стоит дороже, гораааааздо дороже.
— Значит, она мне не нужна.
Крис потянулся к дверце — сесть в машину.
— Да ну? — в хриплом голосе послышались знакомые нотки. — Тебе, может, и не надо, а вот даме сердца... Боишься за неё?
— Что ты несешь! — развернулся Крис к старику и замер: вертикальный зрачок желтых глаз слегка подергивался, а между зубов мелькал раздвоенный язык. Речь старика стала шипящей:
— Интересно, прелюбодеяние остается смертным грехом, когда ему предается священник? Или... это всего лишь недоразумение?
— Ты! — Крис сделал шаг, кулак взлетел, но старик скорчился, упал на землю и зашелся в вое:
— Больнооо!
Немногие прохожие начали оглядываться. Крис отступил.
— Что ты несешь?
Усмешка окончательно обезобразила лицо старика:
— То, что ты семинарист, что-то меняет?
Крис едва выдерживал — жуткая вонь расходилась от одержимого волнами. Такая же, как от...
Захотелось развернуться и бежать. Утопить педаль в пол, и мчаться, мчаться, не глядя на дорогу, только бы подальше от этого места. Затеряться в дальнем монастыре и слышать о бесах только на службе, из уст настоятеля на ежедневной проповеди.
Или... подхватить вон тот камень и со всей силы опустить на голову валяющегося в пыли существа. Извивающегося, аки змей, смердящего, аки пес... Он уже сделал шаг, но насмешливый взгляд искусителя привел в чувство. Рука сама взметнулась в крестном знамении.
— Еще молитву прочитай, — хмыкнул одержимый и затих.
Крису очень хотелось. Но вместо этого он присел на корточки:
— Чего ты хочешь?
Нищий моргнул. Карие глаза с обычным значком смотрели удивленно:
— Я упал? Наверное, потому что не завтракал. Да и вчера не ужинал. Так что, падре? Сойдемся? Утрой сумму и добавь хороший обед! Тогда я расскажу все.
Крис подавил желание броситься прочь, сбежать, забиться в щель... Он уже привык видеть призрак сестры в любой тени, слышать её шепот в малейшем звуке... Но теперь тварь, забравшая сестру, угрожала Анне. Этого Крис вынести не мог.
— Пойдем, — он оглянулся в поисках забегаловки, из которой их не выгонят в первые же минуты.
Такой не нашлось, пришлось покупать еду на вынос:
— Надеюсь, ты ничего не имеешь против пикника?
— Какая разница, где обедать? Лишь бы вкусно было! Эй, — старик уставился на коробку с угощением, — а где пиво? Или думаешь, а буду всухомятку давиться?
Крис терпеливо добавил к покупкам пару банок пива.
— Холодное? — сунулся старик. — Холодное.
Он жмурился в предвкушении, а Крис едва сдерживался. Христианское смирение, которое он старательно взращивал последние несколько лет, испарилось без следа.
Они пришли на пляж, загаженный местными жителями. Нищий уселся прямо на песок, теплый в жаркий день. Стараясь держаться с подветренной стороны, Крис смотрел, как жадно старик поглощает еду. Тот словно специально игнорировал пластиковые ложку и вилку, хватал все руками и запихивал в рот. Пытался говорить, и куски падали с губ на покрытые пятнами штаны. Он подхватывал их и совал обратно в рот.
Крис отвернулся, унимая рвотные позывы. Наконец, нищий наелся.
— Ну, уговор есть уговор, — он облизал пальцы, один за другим. Крис едва сдержался.
— Рассказывай! — хотелось скорее выслушать и убраться подальше, забыть то, что видел в последние два часа... Крис подозревал, что не скоро захочет есть. Жареную картошку и курицу — уж точно.
— А что рассказывать? Старина не раз говорил, что своей смертью не умрет. Но мечтал пожить напоследок. Даже связи завел, с важными людьми водился.
— Это с какими?
— Да вот навроде тебя — со святошами. Ходил тут один такой, в сутане с накидкой. Высокий, тощий... Ботинки — что бутылочное стекло на солнце сверкают... Аккуратный. Все так... — нищий скорчил брезгливую гримасу, — поглядывал, словно мы не люди, а плесень. Да что и говорить — плесень и есть. И нечего по чужой тропинке ходить, я так Старине и сказал: мол, отрезанные мы ломти, даже в монастырь не принимают. Думал, он туда собрался, — старик сплюнул.
— А он? — Крис никак не мог понять, почему описание священника кажется знакомым.
— А он смеялся. Говорил, что слишком любит грешную жизнь, что рано ему грехи по монастырям замаливать... Сулил, что скоро все изменится, и он уедет... Ну, вот и уехал. На тот свет. Помяни мое слово: из-за билета все!