«Я обнаружил, что всем успешным людям присущи одни и те же четыре качества: 1. Они не боятся идти на риск».
Следующие пункты – надо быть дисциплинированным, щедрым и уметь ладить с людьми – никак не отмечены.
Дима сфоткал страничку. Сразу переслал себе на почту и снимок уничтожил: телефон, конечно, будут просматривать.
Принялся обыскивать комнату дальше. В шкафу ничего примечательного – одежда, обувь. Несколько по виду дизайнерских, явно не про горничную, нарядов – эти, в отличие от скромных одежек на пластике, развешаны на дорогих деревянных плечиках.
Девчонки – знал по Надюшке – обожают хранить секретики в нижнем белье. Дима по-прежнему через салфетку разворошил трусики с лифчиками и обнаружил между практичными хлопковыми бюстгальтерами два запечатанных теста на беременность.
От кого, интересно, горничная может быть в положении?
И не этот ли человек ее убил?!
Надя сидела за компьютером. Текст жег глаза. Щеки пылали. Ну что за гадина, какая редкостная тварь!
Фамилия журналистки показалась знакомой. Нашла в списке сотрудников газетенки фотографию, увеличила, узнала. Ну, да. Она. Мерзотная, наглая Ксюша. Димина практикантка. Посмевшая однажды явиться в библиотеку и заявить, что Полуянов принадлежит ей. А Митрофанова должна посмотреть правде в глаза и не мешать чужому счастью. Потому что Дима живет с ней только по привычке, но ни капли ее не любит.
Друг сердечный, ясное дело, клялся, что Ксюша все напридумывала и он ее никак среди прочих юных созданий не выделял. Однако Надя считала, дыма без огня не бывает. Полуянов – тот еще кобель, а уж перед наивными студенточками хвост павлиний пораспускать особенно любит. Жениться, понятно, не обещал (она сама сколько лет безуспешно ждет), но комплиментики явно отвешивал, а то и по тощей заднице оглаживал.
С чего б иначе Ксюша посмела заявить:
– Вы для него слишком старая. И жирная.
Надя тогда – как человек разумный – в склоку вступать не стала и просто вызвала охрану. Юную журналистку из зала вывели, но на прощание та пообещала:
– Я с тобой еще посчитаюсь.
Димка утверждал: пустые угрозы, никаких возможностей у девушки нет. Но поди ж ты – сдержала слово. Да еще нашла, как ударить побольнее. Главное, и доказательства представила, хотя Полуянов клялся, что способностей у Ксюши ноль целых ноль десятых и в журналистике от нее толку не будет.
Надя в ярости разглядывала собственные – в очень приличном качестве – фотографии. Кто ж из любимых читателей ее сдал? Это ведь целый детектив: библиотека закрыта, охрана вроде бы должна удостовериться – вышло ровно столько, сколько и вошло. Но кто-то остался. Крался за ней. Подслушивал. Фотографировал. Боже, какая мерзость! Значит, и утром не показалось. Люди в метро тоже читали гадкую газетенку. Узнавали ее. Хихикали.
И что делать теперь?
Следствие, насколько понимала Митрофанова, версию с клубом свингеров не считало приоритетной. Но как оправдываться перед начальством? Телеведущая Асташина посещала свингерский клуб на пару с библиотекаршей! И фамилия – ее. И должность. И фотография!
Только подумать!
Надо Димке сказать. Немедленно.
Набрала номер – недоступен. Вот что за гадство! Почему он всегда недоступен, когда ей нужен?!
Набрала снова. Отправила яростное сообщение – даже не прочитал.
Чуть не швырнула телефон об стену, да вдруг призадумалась. Бывало, Димка не отвечал просто из прихоти, чтоб она его с мысли не сбила. Но совсем недавно снять трубку не мог реально: в момент, когда она звонила, получал в глаз от начальника службы безопасности «Спартака». По ее, между прочим, вине.
Может, и сейчас что-то случилось с ним?!
Набирала знакомый номер еще и еще – по-прежнему без ответа. Куда он уехал? Чем занимается? Почему его вдруг заинтересовали юная девочка по фамилии Милина и какая-то тетка из соседнего с асташинским дома?!
Подошли читатели, Надя отвлеклась.
– Вы что-то хмурая сегодня, – попенял молодой кандидат наук.
А Митрофанова злобно подумала: «Ты точно в библиотеке в тот день, когда Юлька из окна прыгать пыталась, был. Может, и продал – за тридцать сребреников?!»
Сердито шваркнула о стойку книжки. Ехидная докторша наук (стояла в конце очереденки) шепнула такой же ученой, ни рожи ни кожи, приятельнице:
– Вероятно, давно в своем любимом клубе не была.
Значит, и эти знают!
Да что ж это происходит! Надо срочно искать юриста. Иск о защите чести и достоинства подавать!
«Только ведь ты действительно имеешь отношению к клубу. Да еще какое! Начнешь шуметь – только хуже сделаешь».
Нет, самой ничего в такой ситуации предпринимать нельзя. Ей срочно, просто немедленно нужен Димка!
Плевать на читателей. Вышла из зала, еще раз набрала номер. Снова не отвечает.
Тогда дрожащими руками пролистала телефонную книжку. Звонить Селиванову не решилась: Димка, хоть номер своего друга из полиции дал, настрого велел его беспокоить только в самых исключительных случаях.
А вот главному редактору «Молодежных вестей» позвонить можно. Телефон прямой, с секретаршей объясняться не надо.
Димин начальник ответил сразу.
– Василий Степанович, это Надя Митрофанова. Извините, пожалуйста, за беспокойство. Я никак не могу дозвониться Диме, а он мне срочно нужен. Его на работе случайно нет?
– Случайно нет, – ледяным тоном ответствовал редактор.
– А не знаете, где он может быть?
– Знаю. Полуянов задержан. Пока на сорок восемь часов.
– К-как? За что?
– Его подозревают в убийстве. Наш адвокат уже выехал. Но взяли Дмитрия у мертвого тела, так что не могу сказать, чем дело обернется. Он в ИВС, адрес скину. Свидания не дадут, но передачу, возможно, примут. Так что теплые вещи ему привези и еще что там нужно.
– Боже мой, – ахнула Надя.
На подгибающихся ногах вернулась в зал. Читатели уже не ждали смиренно, пока их очередь подойдет, – возмущались открыто. Докторша наук едко заявила:
– Да, Надежда. Личные интересы вы явно ставите выше работы.
Митрофанова хотела рявкнуть в ответ, но только пробормотала:
– Имею право на технический перерыв.
А когда народ у стойки наконец рассосался, даже выбежать из зала не успела.
Слезы из глаз потекли прямо на рабочем месте.
Делом Асташиной Селиванов лично не занимался, но на контроле держал – как и все резонансные преступления.
Что старый приятель Полуянов крутится вокруг да около, атакует окружение покойной, ему тоже доложили. Он про себя усмехнулся: проныре журналисту наконец надоело писать про котят, застрявших в водосточных трубах.
Но пока что Дмитрий шебуршил в рамках разумного. И хотя Шмелев уже успел настрочить жалобу на незаконное проникновение в жилище, угрозы и побои, Селиванов велел Дмитрия не трогать.
Майор полиции, признаться, ждал: его, так сказать, дружок в ближайшее время объявится. И, как не раз бывало (иногда с пользой для дела), предложит взаимовыгодный обмен информацией. Но Полуянов о себе знать не давал.
О смерти Марты Костюшко Селиванов узнал почти сутки спустя – наутро следующего дня.
Полуянов, задержанный по подозрению в ее убийстве, к тому времени провел в СИЗО почти двадцать часов. Но его, гордец, по-прежнему не беспокоил.
Следствие собиралось выходить в суд с ходатайством о заключении журналиста под стражу.
Судебно-медицинские эксперты определили предварительное время смерти Марты – между восьмью и одиннадцатью утра. Журналист, как свидетельствовали очевидцы, в Пореченское явился позже – примерно в половине первого дня. Машину оставил в близлежащей деревне, на территорию проник через дыру в заборе. В начале второго беседовал с рабочими и вроде как только потом отправился к дому Асташиной.
Однако домашняя система видеонаблюдения в особняке оказалась выключена. Камеры не работали с восьми утра. Поэтому следствие предполагало: подозреваемый мог на самом деле оказаться в поселке раньше. А последующий приезд вскоре после полудня и демонстративный проход по улице стали отвлекающим маневром.
Тем более сам Полуянов не отрицал: во двор особняка он проник незваным гостем, через забор. Дверь в дом, по его словам, оказалась отперта. На вопрос, зачем ему понадобилась Марта, отвечать не желал.
Первым делом Селиванов запросил данные о передвижениях Полуянова со столичных уличных камер. Следствие прилагало все силы, чтобы расколоть подозреваемого по горячим следам, и, разумеется, этого не сделало.
А пока ждал информацию, решил поработать с личностью погибшей. Имя-фамилия ему ни о чем не говорили. Но лицо – что живое, что мертвое – почему-то казалось Селиванову смутно знакомым.
Он насыпал в стакан три ложки растворимого кофе. Залил кипятком. Вдыхал ароматный пар, вспоминал. Думал.
Лишь когда сделал первый глоток, обжегся, чертыхнулся – осенило.
Бросился к компьютеру. Ввел служебный пароль, потом следующий: папку с агентурными донесениями он защитил дополнительно.
И уже через минуту рассматривал размытое, сфотканное скрытой камерой лицо.
То была женщина, чрезвычайно похожая на Марту. Она фигурировала в сообщении от давнего негласного помощника, проходившего под кличкой Авиценна. Фото было подписано: «Моя заказчица».
Марина росла в бедности, без отца. Когда девочке исполнилось десять, мама решила все изменить. Бросила родной, тихо умирающий поселок, где даже школы не осталась, перебралась в Москву. Устроилась уборщицей в гимназию. Получила служебную квартиру и подсобку под лестницей на работе. Маринка, если не высыпалась, любила туда прокрасться и вздремнуть урок-другой.
Учиться девочка искренне старалась. Но хотя всегда честно делала домашку, в классе не блистала. Профильный предмет – английский – вообще с трудом вытягивала на троечку. Тяжело ей оказалось тягаться с детьми дипломатов, кто с рождения в стране языка или при репетиторах. Одноклассники открыто не притесняли, но с первого дня дали понять: место у дочки уборщицы (бедной, не шибко умной и некрасивой) – строго в последних рядах.