– Но где связь между убийством Асташиной и давним уголовным делом?
– Марта до боли похожа на Марину. И работала у Ангелины горничной. А Самоцветов был ее ближайшим соседом. Думаешь, случайность?
– Похожа до боли – это не доказательство.
– А ты сам посмотри фотку в старом уголовном деле и сравни! Одно лицо!
– Допустим. Но зачем было устраивать самодеятельность? Почему ко мне не пришел посоветоваться?
– Так я ж не уверен до конца был. Хотел сначала Марте сам в глаза посмотреть. Ну и вот результат, – подтянул джинсы, упрямо спадавшие в отсутствии ремня.
– Очень ожидаемый результат. Если действовать только на основании предположений.
– А какие у меня еще возможности? По фамилии я эту Марину Милину проследить не смог.
– А если ты ошибся?
– Тогда я дурак, – признал честно. – Но по фотке – если состарить – одно лицо практически. Явно родственница. Причем близкая. – Твердо добавил: – Теперь вообще на сто процентов уверен: труп разглядел внимательно. Овал лица идентичный. Форма губ. Нос. Все, короче.
– Но даже если она – дочка той самой Марины, зачем Самоцветову ее убивать? – пытливо взглянул на него Селиванов. – И при чем здесь Асташина?
– Пока не знаю, – простодушно сказал журналист. – Но есть еще кое-что. Именно Анатолий Юрьевич попросил меня настоящего убийцу Асташиной найти.
– При каких обстоятельствах? Когда? И почему именно тебя?
Полуянов слегка смутился. Но парировал уверенным тоном:
– В нашей стране журналистам давно доверяют больше, чем полиции. А я, слава богу, среди них не последний.
Селиванову ответ показался неправдоподобным, но пока что решил в детали не углубляться. Дима же горячо продолжал:
– Поначалу казалось логично, почему помощи попросил. Он у Асташиной был накануне вечером. И в портсигар ее из любопытства заглянул – значит, отпечатки остались. Вот и хотел, чтоб я его из-под подозрений вывел. Но про темное свое прошлое и что дочка Марины у Асташиной в горничных – даже не заикнулся. И еще почему-то очень старался другого человека подставить.
– Кого?
– Шмелева. Я историю Алены узнал от него. Причем Самоцветов несколько раз повторил: отец хотел отомстить за дочь. Асташину преследовал. А еще с Мартой зачем-то в лесу встречался.
– Самоцветов откуда знает?
– То-то и оно! Вроде как гулял и случайно увидел. В лесу! Не странно ли? Меня это сразу насторожило.
– Это все, что у тебя есть?
– Разве мало?
– Информация интересная, – признал майор. – Но доказательств, что убивал Самоцветов, никаких. Зато тебя очень даже настроены за убийство закрыть.
– У меня мотива нет. Так что разберутся, – отмахнулся Дима.
По его наглому лицу Селиванов видел: о содеянном не жалеет ни капли.
Но следовало признать, версия журналиста – особенно в свете информации, которой он делиться с Полуяновым пока что не собирался, – несомненно, требовала проверки.
– Вытащи меня отсюда, – фамильярно попросил Дмитрий. – Очень хочется в душ нормальный.
Но друг лишь усмехнулся:
– Это не я решаю.
Нечего Полуянову путаться под ногами. Тем более официально отпущенные сорок восемь часов еще не истекли.
Москва, 1985 год
Вечер выдался мерзким, стылым. Дураков гулять в парке не было, но единственный прохожий, старичок-собачник, забрел. Проходил со своим псом мимо заброшенного здания, услышал крики, осторожно заглянул, ужаснулся. Самолично восстанавливать справедливость не осмелился, но, когда из последних сил, обгоняя дряхлую свою псину, мчал из парка к ближайшему телефону-автомату, встретил патрульную машину. Задыхаясь, рассказал милиционерам, что происходит.
Те ворвались в заброшку, когда Толик, в спущенных штанах, лежал на недвижимом теле Маринки, а Гера с Юриком пинали его под ребра и орали:
– Давай! Не ссы!
Парней скрутили. К бездыханной Маринке вызвали «Скорую». В сознание ее смогли привести только в приемном отделении больницы. Гинеколог, когда осмотрел, велел немедленно в операционную: многочисленные разрывы. Когда пришла в себя после наркоза, немедленно все вспомнила. Вытащила из вены иголку капельницы и, на подгибающихся ногах, побрела к окну: жизнь после того, что случилось, представлялась ей абсолютно бессмысленной.
Подоспели сестры, подбежал врач. Уговоры, успокоительное не помогали – Марина билась, кричала. Срочно вызванный психиатр диагностировал травматический психоз и забрал к себе в отделение.
Милиция уже на следующий день явилась с вопросами, но к Марине оперов категорически не пустили. И только неделю спустя, когда накачали лекарствами и острое состояние купировали, она узнала: все трое насильников арестованы.
Гере и Юрику родители сразу наняли дорогих адвокатов, и парни дружно утверждали: Маринку им привел Толик.
– Сказал, что она сама хочет! – клялись. – А за то, что не первым будет, мы ему двадцать пять рублей дали!
Деньги у Анатолия вроде тоже обнаружились. И проводившие задержание милиционеры свидетельствовали: они ворвались в здание в тот момент, когда насиловал именно он.
Но Маринка, хоть и накачанная лекарствами под завязку, стройную версию следствия опровергла. Стояла на своем твердо: зашли случайно. А верный рыцарь не мог помочь, потому что сам без сознания был.
Анатолия все-таки продержали в следственном изоляторе почти месяц, но в итоге из-под стражи освободили. А на суде и вовсе полностью оправдали.
Юрик и Гера получили сроки. Анатолия родители перевели в другую школу. А Маринкина мама сразу после суда вместе с дочкой навсегда покинула Москву.
«Итак, насильником Самоцветов не являлся, хоть и проходил по делу – сначала подозреваемым, потом свидетелем, – думал Селиванов. – Или же он – единственный – откупился? Но оба других фигуранта не смогли, хотя финансовые возможности у них куда серьезнее, чем у мальчика из семьи инженеров. Нет, денег семья потерпевшей, видимо, не взяла. И девушка, скорее всего, рассказала правду. Но тогда ей и мстить Самоцветову – тем более спустя годы – явно незачем. И своей дочери про некрасивую историю школьных лет она, вероятно, даже не рассказывала».
Фотографии Марины Милиной и Марты Костюшко Селиванов рассмотрел и сравнил внимательно. Признал: Полуянову не показалось. Пятнадцатилетняя потерпевшая действительно чрезвычайно походила на убитую горничную.
Селиванов составил официальный запрос и спустя час получил ответ.
В декабре 1985 года мать с дочкой из Москвы уехали. Вернулись на родину, в Беларусь. Там и осели. В 1996-м Марина вышла замуж за Матвея Костюшко. А в 1998-м у них родилась единственная дочь. Девочку назвали Мартой.
Анатолий пытался найти одноклассницу, но следы ее, казалось, навсегда потерялись.
На прощание Марина (лучистые глаза теперь выглядели тусклыми, почти мертвыми) сказала:
– Видеться с тобой не хочу. И писать тебе не буду.
– Но почему? – взмолился.
– Не могу я, Толька. – Опустила голову. – Вроде и понимаю, ты не виноват ни в чем. Но смотрю на тебя – и сразу тех двоих вижу.
Во взгляде ее читал немой упрек: почему не защитил?
Он и сам себя корил ночами и днями.
Маришке ничем уже не поможешь. Но спасти других – в его силах. Сначала мечтал: подкачает физические кондиции, станет выходить ночами на улицы – помогать девчонкам, попавшим в беду.
Однако быстро осознал: Бэтмена из мальчика с вечным освобождением от физкультуры не получится. Да и куражатся насильники обычно группой – как с ними в одиночку сладишь?
Поэтому выбрал иной путь. Уже на младших курсах начал подрабатывать в одном из первых в России благотворительных фондов. Часто сталкивался с жертвами насилия. Рьяно пытался им помочь снова поверить в людей. А ночами бесконечно гадал: как сложилась Маринкина судьба?
Со временем горькие воспоминания стерлись, в памяти осталось лишь ее солнечное, беспечное лицо и как девушка шутливо шлепала его по руке, если пытался жульничать в карты. Говорила: «Да не пытайся! Вижу я все, лопушок!»
А когда исполнилось сорок два, Маринка нашла его сама. Очень буднично – просто написала в «Одноклассниках» личное сообщение. Рассказала, что замужем, растит дочку, живет в Беларуси, работает в детском садике нянечкой. Анатолий долго разглядывал аватарку и тщетно пытался признать в потухшей, рано увядшей тетке когда-то боготворимую им красотку-хохотушку.
От былой страсти в душе не осталось ничего. Но он уже тогда задумывал «Кайрос» и в силу долгой работы в благотворительных фондах привык любой жизненный «кейс» рассматривать с позиции: а чем человеку можно помочь?
Нянечки в дружественной стране, понимал прекрасно, получают еще меньше наших. У мужа – Маринка скупо пожаловалась – хоть руки золотые, но зарплата большей частью идет не в семью, а на любимую «Зубровку». Доча танцами занимается – так ей не на что даже костюм для выступлений купить, сама сидит за швейной машинкой.
Анатолий Юрьевич ничего обещать не стал, но выяснил: Марина окончила поварские курсы, вкусно готовит. Супруг ее – и столяр, и сантехник, и плотник. Когда «подшивается» – добрейшей души человек. Сначала думал найти для семейной пары работу за границей – вести дом где-нибудь в Польше. Но вскоре сам получил в наследство коттедж в Пореченском. Начал знакомиться с соседями, и Ангелина Асташина пожаловалась: никак не может найти нормальных эконома и кухарку.
– А сколько готовы платить?
– Семьдесят тысяч. Проживание в отдельном доме. Еда бесплатно.
Маринке условия показались восхитительными. Муж тоже поклялся: на новом месте работы – ни капли.
Анатолий Юрьевич с некоторой тревогой ждал личной встречи. Но когда увидел свою принцессу (теперь обрюзгшую, в деревенском платочке, лицо испещрили морщины) – ничего в душе даже не ворохнулось.
И если благодарные супруги в отсутствие Ангелины звали на домашние пироги, всегда открещивался.