Вежливо, почти церемонно здоровались, когда случайно сталкивались в поселке, – вот и все общение.
Дочку Маринка с собой не привезла. Та в шестнадцать лет упорхнула из дома, пыталась карьеру за границей строить, но, судя по печальному лицу матери, пока не слишком успешно.
Однажды утром Анатолий Юрьевич вышел на традиционную пробежку и приметил: к воротам соседского особняка подкатило такси. Он приостановился: всегда любопытно, что у ближайших жильцов происходит. Сделал вид, будто завязывает шнурок, и вдруг увидел – Маринку. Юную, свежую, задорную, загорелую. Водитель открыл багажник, взялся вытаскивать чемодан, заворчал:
– Тяжелый, зараза!
А она – совсем как его богиня когда-то – захохотала заливисто:
– Вот лопушок!
И сама схватилась за поклажу.
Анатолий Юрьевич подбежал, помог.
Девушка лукаво улыбнулась:
– Мерси вам огромное!
В ее синих глазах сверкали точно такие, как у прежней, счастливой Маринки, искорки.
– Вы кто, прекрасная дама? – церемонно спросил Анатолий Юрьевич.
Девушка охотно объяснила:
– Та буду горничной вот тут работать.
– А величают вас как?
– Марта.
Солнце золотилось в ее волосах, и Анатолий – тогда уже Зевс – сразу понял: его спокойная жизнь закончилась. Навсегда.
Он немедленно дал себе зарок: от красавицы Марты, до боли и трепыхания в сердце напоминавшей юную Маринку, надо держаться подальше. Но данного себе слова – только здороваться, ничего больше – сдержать не смог.
Прежде все приглашения заглянуть по-соседски вежливо отклонял. Но когда Марина позвала «на пельмешки, мы вместе с доченькой налепили» – в гости отправился.
Асташина была до позднего вечера на съемках, однако вечеринку, от греха подальше, все равно проводили не в хозяйском доме, а в скромном служебном флигеле. Кухонька – как в старом, добром СССР: пять метров с копейками. Мутная домашняя самогоночка, разномастная посуда. Марина не сводила с дочки влюбленных глаз, отец завистливо поглядывал на выпивку и был хмур. Марта щебетала без умолку. Восторгалась роботом-пылесосом («Сам по полу ездиет, а на лестницу ни-ни, боится»). Насмешничала над хозяйкой («У нее под трусами волосы как сердечко выбриты, прикиньте?!»).
Маринка притворялась, что сердится, пеняла:
– Доча, не надо выносить сор из избы.
Но Анатолий Юрьевич для храбрости жахнул сразу полстакана самогонки, поэтому сам с удовольствием выспрашивал, что давно интересовало:
– А мужчина у Ангелины есть?
Марта фыркала:
– Ну, домой-то не водит, у нее, типа, память о муже. Но я ж ее белье стираю – запахи кобелиные. Иногда прям как будто после роты солдат!
– Что ты говоришь такое? – ахала Маринка.
Марта – юная, но, несомненно, опытная кокетка – перехватила пару жарких взглядов Анатолия, ни капли не смутилась и начала его активно обхаживать. Простодушно расспрашивала:
– А жена ваша где? Нету?! Так вы один в таком домище живете? Кто ж кормит вас?
И он – в веселом, бесшабашном кураже – позвал:
– Можешь ты кормить! Пельмени у тебя знатные!
– Но-но, – строго сказал отец.
Маринка немедленно на благоверного рявкнула:
– Рот свой закрой! Анатолий – святой человек! Сколько всего сделал для нас!
А Марта лукаво сказала:
– Ну… если до предложения руки и сердца дойдет… я подумаю.
Анатолий неплохо разбирался в людях и понимал: как мужчина он юную горничную не интересует ни капли. Но как владелец соседнего (пусть и более скромного) особняка он для Марты желанная добыча. Девушка неприкрыто завидовала Ангелине («Вот повезло бабе!») и очень хотела утереть хозяйке нос.
«Зачем только тебе самому пустая, глупенькая, жадная юница?» – протестовал здравый смысл.
Но глядел в ее бездонные глаза и понимал: все отдаст, только чтобы Марточка была рядом.
Ввиду присутствия родителей ухаживать начал старомодно. Спустя пару дней после вечеринки позвал все семейство на чай. Через неделю – в очередной вечер, когда Ангелина отсутствовала, – пригласил соседей в Большой театр на «Лебединое озеро» (четвертый билет, предназначавшийся для Мартиного отца, пришлось сдавать: тот категорически отказался «смотреть на мужиков в колготках»). Марина с восторгом следила за происходящим на сцене, Марта то и дело переводила бинокль на эффектных дам из партера. Когда Анатолий, украдкой от матери, накрыл ее ладошку рукой, сбрасывать не стала – наоборот, сама сжала его пальцы. И придвинулась ближе – от жара ее юной ножки, обтянутой неуместными в Большом театре легинсами, его словно опалило огнем.
Зевс понимал: делает сейчас страшную глупость.
Но в антракте, когда пили шампанское, шепнул в нежное ушко:
– Выйдешь за меня замуж?
Девушка отвела взгляд от молодого самца (по виду успешного блогера) и радостно выкрикнула:
– Да! Да!!!
Ангелина Асташина формальностями себя не утруждала. Регистрации по месту проживания семейство Костюшко не имело, разрешения на работу тоже. Но между странами единое миграционное пространство, так что во время редких проверок в Пореченском граждан Беларуси не трясли.
Селиванов легко выяснил: Марта Костюшко явилась в Россию в марте этого года. А уже в апреле они с Самоцветовым отнесли заявление в ЗАГС.
Верные примете, что в мае жениться – всю жизнь маяться, бракосочетание назначили только на июнь. Однако в назначенный день на церемонию пара не явилась. Что же между ними произошло?
Селиванов, прежде чем беседовать с несостоявшимся женихом, решил просмотреть уже имевшиеся в деле протоколы допросов.
Родители Марты (после убийства Асташиной следователи общались с обоими) про жениха дочери вообще не упоминали. Горничная тоже ни словом не обмолвилась, почему ей не удалось получить статус замужней дамы и переехать на законных основаниях в соседний особняк.
Однако имелись любопытные показания соседа из дома напротив. Ломать глаза о протокол, написанный неразборчивым почерком, Селиванов не стал – предпочел прослушать аудиозапись.
– Когда вы в последний раз видели Ангелину?
– Позавчера. В час дня примерно.
– При каких обстоятельствах?
– В окно выглянул. Она из дома на своем «Порше» выезжала и притормозила, чтобы с Толиком поздороваться.
– Толик – это кто?
– Тоже наш сосед. Член правления. Самозванов, что ли, его фамилия. Или Семичастнов. Не помню.
– Вы позавчера весь день были дома?
– Ну да. Воскресенье ведь.
– Во сколько Асташина вернулась?
– Откуда я знаю? Я за ней не следил.
– А кто-нибудь к ним в дом приходил?
– Господи, да что вы прицепились? У меня других, что ли, дел нет – в окно пялиться?
– Может, видели, как кто-то выходил?
– Ну, горничная ее выскакивала. Часа в три.
– Зачем?
– В магазин, наверно.
– Почему вы решили, что в магазин?
– Блин, ну достали! Потому что с пакетом пластиковым. И Толику она сказала!
– Что идет в магазин?
– Вот приставучие! Он со стороны улицы газон свой косил, увидел, подошел к ней. А Марта на весь поселок как заорет: «Да отвали ты от меня, уже за продуктами спокойно не сходишь!»
– А почему так грубо?
– Откуда я знаю?
– Самоцветов, что ли, преследовал ее?
– Да мне сплетни соседские по барабану! Но жена вроде болтала: Толик сох по этой Марте, даже жениться хотел. А потом что-то разладилось у них.
Больше про горничную Асташиной не говорили. Протокола допроса жены в деле не имелось. Следствие данное направление, вероятно, не разрабатывало. Действительно, какое отношение амурные делишки горничной могли иметь к убийству ее хозяйки?
Но сейчас ситуация оборачивалась совсем по-иному.
Тем более в свете донесения от агента, про которое Селиванов пока никому не рассказал.
Евгений Шмелев всегда нравился женщинам, но ни капли этого не ценил. Точно по классику: чем меньше обращаешь внимания, тем более рьяно за тобой бегают.
Хотя профессию вроде выбрал мужскую, в институтской группе было много девчонок. А в НИИ, куда потом попал по распределению, и вовсе оказался в «цветнике», причем дамочки единственного представителя сильного пола активно обхаживали, несмотря на наличие у него ревнивой жены.
Евгений по характеру был интровертом, общением тяготился. Но женщины – все, от юной лаборантки до маститой руководительницы отдела, – почему-то считали: его отсутствующее, несколько раздраженное лицо маскирует тайную скорбь. И молодого инженера обязательно надо пригреть, приголубить, развеселить.
Постоянные знаки внимания раздражали, но Женя происходил из семьи потомственных интеллигентов, поэтому не мог себе позволить надоедливых клуш просто послать. А они считали, за его вежливой холодностью – какая-то личная драма, и наперебой соревновались, кто первой сможет расколдовать прекрасного принца.
Евгений Шмелев (опять же, порода сказывалась) был чрезвычайно хорош собой. Высокий, стройный, черты лица тонкие, борода (растил с девятого класса) придавала сходство с Белинским. Супруга, когда пребывала в благостном настроении, величала его «мой атлант».
Юность Жени пришлась на время бешеной популярности «подвальных качалок», и он – как все тогда – тренажерные залы посещал. Идеи слепить совершенную фигуру не лелеял – просто для здоровья. Да и монотонные упражнения успокаивали.
Когда Союз развалился и Шмелев (как многие в те времена) ринулся строить собственный бизнес, эффектная внешность тоже немало способствовала: клиентки, особенно возрастные, не слишком возмущались, если он нарушал условия договоров, а чиновницы из налоговой прощали задолженности. Но ни представительный вид, ни острый, аналитический ум успешной карьеры сделать не помогли – все его начинания рано или поздно терпели крах. У супруги (страшненькой, вздорной и глуповатой) дела шли куда лучше. И тогда на семейном совете решили: жена станет зарабатывать деньги. А он – сосредоточится на воспитании дочки.