Аленка (как и сам Шмелев в детстве) часами сидела за книгами, и память у ребенка оказалась исключительной. В шесть лет знала все столицы, в семь – играючи выучила таблицу Менделеева. Жена настаивала: из способной девочки надо делать, в духе времени, программиста. Аленка уже в младших классах имела представление про C++, Ruby и Python. Но тягу к дальнейшему развитию в данной области не проявляла, и Евгений не стал давить. Полагал: успеха можно добиться лишь в том деле, что реально захватывает. Многократно пытался выявить, к чему у девочки максимальная склонность. Но тесты упрямо показывали: ребенку одновременно интересны география, история, биология, астрономия, литература, однако ярко выраженной способности ни к одному из этих предметов нет.
И он убедил жену: пусть девочка растет. Спокойно ищет себя. Вероятно, ее предпочтения раскроются позже.
Аленка прекрасно училась, побеждала в олимпиадах. Папа следил, чтобы она обязательно ела необходимые для здоровья продукты, составлял график дополнительных занятий, возил к репетиторам. Отец, посвящающий все свое время дочери, – явление в нашей жизни не частое, поэтому и теперь постоянно сталкивался с назойливым вниманием одиноких (да и замужних) мамаш. А холодная вежливость, с которой Евгений отклонял их притязания, лишь подстегивала дамский азарт.
В две тысячи двенадцатом году жена скоропостижно скончалась от сердечного приступа. Для Шмелева дочка давно была милее вечно усталой и недовольной супруги, поэтому ее смерть воспринял скорее с досадой. Удружила! Придется теперь самому тратить время на быт и оплачивать Аленкиных репетиторов.
Частные преподаватели, по его наблюдениям, далеко не бедствовали, поэтому ради хлеба насущного начал преподавать сам. Особых успехов на новом поприще не снискал, но на поддержание штанов хватало. По-прежнему все свое время отдавал дочке и, ожидая девочку после занятий или олимпиад, продолжал отбиваться от вожделеющих мамаш.
Положительный во всех смыслах вдовец с ребенком для женщин лакомая добыча, но все попытки познакомиться поближе Евгений Петрович вежливо отклонял. Зачем Аленке мачеха? Разве согласится она посвящать время чужому ребенку? Наоборот – на себя одеяло станет тянуть, а ему, кроме дочки, никто не нужен.
Иногда думал с печалью, что Аленушка взрослеет, скоро влюбится, уйдет от него – как тогда жить?
Но дочка покинула отца рано и совсем не так, как он боялся.
После ее гибели жизнь Шмелева потеряла всякий смысл. Здоровый образ жизни, правильное питание, достойное поведение (чтоб в первую очередь для Аленки быть примером) – все полетело к черту. Себя запустил. Пил по-черному. Но даже в самом отчаянном состоянии не утрачивал былого лоска, поэтому для женщин по-прежнему представлял интерес.
Когда-то Шмелев и в страшном сне представить не мог, что смертельным врагом для него станет представительница прекрасного пола. Но счастливое его существование разрушила именно женщина. Евгений Петрович никак не мог понять и примириться, что на погубившую ее дочь Асташину нет никакой управы.
Когда его иски к программе «Три шага до миллиона» и лично телеведущей остались без удовлетворения, он не утратил мстительного пыла. Выяснил, где Ангелина живет. Бить окна не позволяли воспитание и остатки здравого смысла, поэтому приехал к ее дому с плакатом «УБИЙЦА». Всем респектабельным прохожим охотно объяснял, в чем именно состоит преступление Асташиной.
Большинство только пожимали плечами или крутили пальцами у виска. Сама Ангелина, когда проносилась мимо на «Порше», приоткрыла окошко, выкрикнула:
– Больной ублюдок!
А когда Шмелев в бессильной ярости смотрел вслед машине, к нему подошла девушка. В отличие от прочих равнодушных посмотрела с искренним сочувствием. Пробормотала:
– Я знаю, что случилось с вашей дочкой. То шоу смотрела. Ангелина себя вела как настоящая тварь. Мне так жаль…
– Вам жаль. А я – вместе с ней умер, – горько ответил отец.
– Вот зачем вы ее расстраиваете? – насупила бровки.
– Кого? – опешил отец.
– Аленку вашу. Видит же все с небушка. И переживает за вас.
– Я атеист. Не верю в это.
– И зря! – возмутилась собеседница. – Ангелина такие кошмарные сны видит. Кто еще их насылает, как не Боженька?
– А вы откуда знаете? – заинтересовался.
– Так я горничная у нее.
Мозг (сегодня трезвый) сразу щелкнул: может быть полезна. Да и девушка приятная. В глазах – исключительно сострадание, ни намека на обрыдлый дамский охотничий блеск.
Спросил:
– Как вас зовут?
– Марта, – очаровательно улыбнулась, но сразу снова стала серьезной. Прижала ладошки к груди: – Я понимаю, как вам тяжело. Но только Аленушке вашей не легче: видеть, как вы убиваетесь.
Повторять, что не верит в существование души, Шмелев не стал. Но знакомство с приятной и явно не симпатизирующей своей хозяйке горничной, безусловно, следовало продолжить. Он попросил у Марты телефон. Она охотно продиктовала. Когда Евгений Петрович вбивал номер в память своего аппарата, к ним подошел невзрачный мужичонка. Ожег горничную ревнивым взглядом, но ни слова ей не сказал. Обратился к Шмелеву:
– Я член правления. Мы можем поговорить?
Евгений, прежде чем устраивать свою акцию протеста, законы прочитал, поэтому ответил:
– Я ничего не нарушаю. Это одиночный пикет.
Мужичонка спокойно ответил:
– Так я и без претензий. Хотел просто чаем угостить. Вы, наверно, замерзли.
Шмелев действительно устал. Да и смысла в дальнейшем стоянии с плакатом больше не видел, поэтому дал себя увести. Член правления провел его в свой коттедж (оказался поменьше асташинского, но тоже довольно пафосный). Заварил чаю. Долго и вкрадчиво убеждал: понимает его горе, но стоять под окнами Ангелины – не лучший метод возмездия.
Евгений быстро выпил чашку, пообещал впредь жителей Пореченского не беспокоить и распрощался.
А уже на следующий день набрал номер Марты. Она обрадовалась:
– Ой! Вы все-таки позвонили! Я ждала.
– Ждали?
– Да. Я беспокоюсь о вас.
Вроде ничего не значащая, типично женская фразочка, но прозвучало очень искренне.
Евгений спросил:
– У вас когда выходной?
– У меня вахта, – растерялась девушка. И быстро добавила: – Но я могу удрать. Ненадолго.
Мама когда-то учила: для первой встречи идеален театр. Но Шмелев сразу понял, что Марту подобное предложение не заинтересует. Договорились встретиться в ближайшем к Пореченскому кафе.
– За вами заехать?
– Не, я пешочком. Да и вашу машину, – хихикнула, – в поселок больше не пустят. Ангелинка в черный список внесла.
Евгений Петрович ехал и гадал: «Почему она согласилась? И вообще – что у нас может быть общего?»
По нарядному костюмчику с бантом на плече и накрашенному личику понял: Марта восприняла их встречу как свидание. И насчет общего – тоже объяснила сразу:
– Я эту грымзу, как и вы, терпеть не могу.
«Можно придумать хороший план, как отомстить врагу чужими руками», – сразу мелькнула мысль.
Но взглянул в чистое, юное, простодушное лицо и понял: не сможет он эту милую девушку вовлекать в свои злые замыслы. Тем более что никогда их и не осуществит.
А Марта продолжала:
– Самодурша редкостная. И ни слова ей поперек, только терпеть да кивать. Знаете, как тяжко?!
– Может, другую работу найти?
– А что я умею? – вздохнула. – Да и гражданство белорусское. Регистрации нет.
С наслаждением вгрызлась в пирожное, пробормотала с набитым ртом:
– Ух, вкуснятина! Мымра на здоровом питании сидит, а своей еды мне не положено, – хихикнула. – Я однажды сало домашнее в ее холодильник положила – так выкинула. Типа, все провоняло. Велела у предков, во флигеле, всякую дрянь хранить.
Прожевала. Церемонно, отставив мизинчик, взяла чашечку с кофе. Молвила философски:
– Вот почему разным дурам все, а хороших бог рано прибирает?
– Вероятно, потому, что бога просто нет.
– Да ну, зря вы так. Лично я верю: он все видит. И в конце концов разберется.
Улыбнулась:
– А еще я очень рада, что вы сегодня не такой грустный.
Сам не понял, как вырвалось:
– В твоих лучах греюсь.
Разрозовелась, опустила глаза:
– Вы мне тоже сразу понравились. А у вас жена есть?
– Нет. Я Аленку один воспитывал.
Глаза Марты радостно блеснули, но Шмелев этого не заметил. Услышал лишь ее сочувственные слова:
– Ой. Так вас и поддержать некому?
– Есть. Давай выпьем за алкоголь, розовые очки жизни, – вспомнил Фицджеральда.
Девушка серьезно сказала:
– Не, водку только с радости надо. Если с горя – сопьешься быстро.
– Тогда бокал шампанского? – предложил галантно.
– Вы ж за рулем!
– Я буду смотреть, как ты пьешь.
Он давно не ухаживал за женщинами и на секунду почувствовал себя юным, беспечным, счастливым.
Кто мог предположить, куда его приведет эта внезапно вспыхнувшая симпатия?
Марина и Матвей Костюшко прилетели в Москву на следующий день после смерти дочери. Скорбную обязанность опознавать тело мать выполнить не смогла – отправила мужа.
Селиванов приехал в морг загодя. Обычно родственники тяжело переживают необходимую формальность, но специально приглашенный психолог Матвею не понадобился.
Хладнокровно взглянул в мертвое лицо дочери, кивнул:
– Она.
От мужчины тянуло застарелым перегаром.
«Полуянов, конечно, позвал бы его вместе выпить», – мелькнуло у Селиванова. Но сам предложил отцу лишь сигарету (в нарушение всех правил, прямо в мрачном кафельном коридоре).
Отец жадно затянулся. Селиванов ждал скорби. Бессильного отчаяния. Вероятно, слез. Но мужчина пробормотал:
– Мать ее всегда защищала: пусть, мол, девочка путь свой ищет. Вот и нашла…
…Матвея всегда бесило, что жена не хотела довольствоваться малым. Сколько ни крутился, ни старался – все равно подавай ей журавля в небе. Зарплаты мало, в квартире тесно. Сама мечтала то ресторан свой открыть, то дочку возить по всему миру на танцевальные конкурсы. Но по итогу жизнь выстроила не слишком счастливую. Сорвала семью с насиженного места, заставила колотиться на чужбине, прислуживать в чужом доме. Дочке тоже позволила вместо того, чтоб в техникум пойти, как всем нормальным девчонкам, податься за границу за лучшей долей. Матвей сразу сказал: