Когда сохранял их на флешку, за дверью послышались размеренные шаги, и вскоре Юки-кун тихонько прошмыгнул ко мне. До того быстро и незаметно, что сперва я даже не понял, что произошло, а когда он хлопнул меня по плечу, от испуга захлопнул ноутбук, вцепляясь в него мёртвой хваткой.
– Есть что скрывать? – буркнул он. – Обижаешь.
– Ты просто меня напугал. – И это правда. – О чём вы говорили?
Тут весь его шутливый запал испарился. С тусклой улыбкой Юки-кун отполз к кровати и прислонился к изголовью спиной. Он всё ещё старался делать вид, что всё было нормально, но это выглядело настолько наигранно, что я запереживал.
– Ну так?.. – В моём голосе отчётливо слышалось нетерпение. – Юки-кун, мне же интересно.
Он подтянул к груди колено и, поставив на него локоть, неуверенно закусил большой палец. Столь странная реакция для спокойного в обычное время Юки-куна была для меня тревожным сигналом. Ладони предательски вспотели, и, чуть склонив голову, я продолжал терпеливо ждать, одёргивая себя от острого желания растрясти его.
– Наверное. – Его брови дёрнулись, словно он не мог принять какое-то решение. – Наверное, я совершу ошибку, если скажу тебе пойти к отцу… Или это будет правильно – не знаю, представляешь?
Когда последнее слово сорвалось с его губ, он отстранённо улыбнулся, глядя куда-то в пространство. Изнутри меня обдало холодом, и тревожное предчувствие противно подступило к горлу:
– Мне? Пойти к нему? Зачем?
– Увидишь. – Он дёрнул плечами. – Так ты сразу всё поймёшь.
Я нахмурился, сверля его недоверчивым взглядом. Не мог понять, почему он просто не пересказал суть их разговора и к чему именно они пришли. Раз отец не явился выпроваживать его лично, не устроил скандал и вообще остался у себя, это могло означать только то, что Юки-куна никто не выгонял: вне зависимости от того, что там произошло, разошлись они на мирной ноте, так что же именно я должен был увидеть?
Поставив ноутбук на стол, я медленно поплёлся к двери, всё ещё не отрывая взгляд от Юки-куна. Я надеялся, что он просто разыгрывал меня и стоит повернуть ручку, как он окликнет меня и скажет: «Я пошутил, он немного разозлился, что я съел все ваши запасы риса, поэтому завтра мне нужно будет заскочить в комбини, чтобы он больше не считал меня нахлебником», но вместо этого Юки-кун слабо кивнул.
Происходящее мне не нравилось. Оно нервировало, заставляло думать о чём-то страшном: ничего конкретного на ум не приходило, но давящая атмосфера наступала мне на глотку.
В коридоре я столкнулся с мамой.
Она как раз выходила из кабинета отца. Волосы её непослушно растрепались, лицо исказила недовольная гримаса, а в уголках глаз сверкали слёзы – это меня встревожило пуще прежнего.
– Что случилось?
– Ничего, – будто в трансе пробормотала она. Я был уверен, что она считала меня не более чем наваждением. – Ничего не случилось. Всё хорошо. Всё нормально. Всё будет замечательно, ведь так, Акира? Замечательно…
Она погладила меня по плечу, но меня передёрнуло от её прикосновения. Не из-за отвращения, а скорее от неожиданности. Казалось, будто все вокруг сошли с ума, один я ещё не был поглощён царящим вокруг безумием, но наверняка тоже был в шаге от такой же пульсирующей отчаянием пропасти.
Облизнув губы, я направился прямиком к кабинету отца, чтобы разобраться, что же он сделал со всеми вокруг: заставил маму утонуть в своих фантазиях, а Юки-куна – говорить загадками. Сам уже потихоньку начинал терять грань между сном и явью. Всё менялось с катастрофической скоростью, а привычная размеренная жизнь качалась из стороны в сторону, так и норовя вышвырнуть меня за борт.
Из приличия я постучал, но, не услышав ответ, бесцеремонно вошёл. Мне было некогда распыляться на любезности – уж лучше сразу получить нагоняй, нежели жить в ворохе из вопросов и недоумений.
Кабинет отца был маленьким: на противоположной стене от двери имелось небольшое окошко, скрытое за тюлем; по правую руку стояли стеллажи с книгами, папками и какими-то документами, а напротив него стоял массивный письменный стол, за которым отец как раз и сидел.
Первое, что мне бросилось в глаза, – кипа бумаг, часть из которых показались мне смутно знакомыми. Они беспорядочно покрывали всю поверхность, скрывая под собой отцовский ноутбук и другие вещи. Вторым, что я заметил, была гранёная стеклянная бутылка с янтарной жидкостью внутри.
Сколько себя помнил, я ни разу не видел отца пьяным. Он выпивал на каких-то корпоративах, на некоторых встречах с клиентами или на мероприятиях. Реже на праздниках или по каким-то особым случаям, когда того требовали обстоятельства.
Для вида.
Он соблюдал этикет, чтобы не показаться излишне чёрствым и замкнутым. К тому же когда-то давно он мне сказал, что алкоголь мастерски развязывает собеседнику язык и делает его чуть более сговорчивым – для него это был всего лишь инструмент. То, что он мог использовать себе на благо.
Но сейчас это не было похоже на козырь в его рукаве. Скорее на удавку, туго затянутую под подбородком.
– Отец?.. – Мой голос дрогнул.
Я осторожно прикрыл за собой дверь. Не знаю, чего именно я боялся, но происходящее пугало меня до чёртиков. В животе скрутило от напряжения, но я нашёл в себе смелость подойти чуть ближе, с тревогой и опаской рассматривая его покрасневшие щёки и всколоченные волосы. Галстук он расслабил, и тот криво свисал, а рукава рубашки закатал до самых локтей, и они торчали в разные стороны.
– А-ки-ра, – пробормотал он, словно пробовал моё имя на вкус. Юки-кун частенько любил произносить моё имя по слогам. Вот только он это делал забавно, как в аниме, а когда подобное звучало из уст отца, из меня будто бы вырывали нутро. – А-а-акира!
– Сколько ты выпил? – Я совсем встревожился и хотел забрать у него бутылку, но он зажмурился и вцепился в неё, давая понять, что мне её не получить. Между его бровей залегла глубокая вертикальная морщинка. – Что происходит?
– Это всё наша вина, наша, – продолжал бормотать он. Половину его слов я не мог разобрать, но примерный смысл всё равно улавливал. – Если бы не мы, ты бы не страдал. Это наша вина.
Сейчас я чувствовал себя самым взрослым и разумным в этом доме. Видимо, родители решили сойти с ума чуть раньше меня, что как бы совершенно мне не помогало. Я понимал, что они больше моего переживали из-за моих болезней, но это было слишком – мне требовалась поддержка, а не несколько взрослых детей, которые кидались из крайности в крайность.
Это было эгоистично, но умирал именно я, а не они. Это я должен был впадать в сумасбродство и творить всё, что придёт в голову, а они – держать меня на плаву.
Что-то явно пошло не так.
Но где? Почему? Когда мы свернули не туда и поменялись ролями?
Я осторожно накрыл его ладонь своей и постарался оторвать его пальцы от бутылки:
– Это не ваша вина.
Отец сдался и позволил мне забрать бутылку. Он жалко завыл, зарываясь пальцами в волосы, а я не знал, как мне привести его в чувства и успокоить. Закусил с силой нижнюю губу, глядя на него со смешанными чувствами: отец всегда казался таким сильным и, несмотря на свою холодность, был крепкой опорой. Он натаскал Асахи до того, что тот теперь ни от кого не зависел, всегда обуздывал нрав мамы, чтобы та не натворила ерунды, и…
Глядя на наши отношения, я не видел ничего, в чём он бы мне помог, если не считать того, что отец полностью оплачивал больничные счета и помогал моему брату с университетом. По какой-то неизвестной мне причине Асахи вызвался проспонсировать моё обучение, что было весьма неожиданно с его стороны, но отказаться я не посмел. Обременять подобными заботами родителей я не мог, а на одних только подработках обеспечить себе необходимую сумму было невозможно.
Но также я понимал, что методы моего отца несколько разнились с тем, что навязывало общество. Он наверняка делал для меня много всего, чего я просто не замечал. Не из-за невнимательности, а из-за того, что он делал упор на другие аспекты жизни. Отец относился к нам с Асахи одинаково: ругал, когда считал нужным, наставлял в своей отчуждённой манере и зачастую задевал этим меня и брата, когда мы были помладше, но в конечном счёте его намерения всегда были благими и приносили нам только пользу.
Подтянул бутылку к себе, намереваясь отставить её в сторону, но тут отец резко схватил меня за руку, и та выскользнула из моих пальцев. Раздался оглушительный звон. Одна из её сторон раскололась и рассыпалась на множество осколков. Они усыпали залитый алкоголем пол между мной и отцом. Я хотел вырваться из его хватки, чтобы принести щётку и замести это, пока он не поранился, но отец только потянул меня на себя.
– Отпусти. – Я отпрянул, боясь наступить на осколки. – Мне больно.
– П-прости. – Сначала мне показалось, что мои слова и красный отпечаток его пальцев на моём запястье отрезвили его, но это было не так. – Прости.
Отец метнулся ко мне. Ноги его подкосились, и он припал коленями к полу. Он тянул меня за низ футболки, уткнувшись лицом в мой живот, и затрясся в беззвучном плаче.
Меня замутило, как если бы кто-нибудь столкнул меня в пропасть. Последнее, чего я желал, – это видеть своего отца рыдающим, точно маленький ребёнок.
Мне стало страшно.
Страшно потому, что даже если он больше не мог притворяться, что всё будет хорошо, то как я мог делать вид, что не умирал в эту самую секунду? Как я мог улыбаться, смеяться и играть роль счастливого парня? Мог ли я дожить до Рождества, чтобы подарить Юки-куну эти китайские стихотворения? А сдать экзамены? А ещё раз съездить на неделю к бабушке и дедушке, как делал это каждый год? А будет ли у меня время сводить Юки-куна в мою любимую раменную, пересмотреть с ним какой-нибудь фильм и заглянуть на выставку Кицуко-сан? А будет ли…
Этих «а будет ли…» оказалось так много, что я вновь ощутил свою беспомощность перед временем. Я не успел сделать так много, и при всём желании у меня бы не получилось наверстать упущенное. Я умру, так и не познав всё, что хотел. Я умру, не дочитав любимые истории, не доиграв в любимые игры, не досмотрев любимые дорамы. Я никогда не познаю вкус настоящей взрослой жизни. Н