– Звучит интригующе, – хмыкнул я. – Предлагаю вот что: нам обоим понравится то, что мы друг другу подарим.
– Я был бы рад и просто открытку от тебя получить.
– А если бы я и открытку не купил?
– Тогда мне было бы достаточно подарить подарок тебе.
– Да ну тебя!
– А вино будем? – спросил я, неуверенно поглядывая в сторону буфета. В руках у меня была пачка чипсов, которую я уже приготовился пересыпать в большую стеклянную тарелку. – Или…
– Ты хочешь? – Юки-кун подошёл сзади и заглянул мне через плечо. Высмотрел палочки для еды и, подхватив их, вернулся обратно к котацу. – В целом, я не против.
Сощурившись и прикусив изнутри щёку, я в замешательстве пялился на дверцу буфета, пытаясь понять, а стоило ли оно того: я либо развеселюсь, либо засну. Ещё было немного стыдно перед Юки-куном за тот инцидент в университете, когда я валялся на полу, но всё-таки сейчас были несколько иные обстоятельства.
Пересыпав чипсы, я всё же достал бутылку вина, нашёл штопор и, зажав его в зубах, тоже пошёл к котацу. Стол был весь завален различной едой, перед нами стоял телевизор, на котором уже был включён фильм, и, окинув всё это непроницаемым взглядом, я сел рядом с Юки-куном. Он сразу же забрал у меня бутылку и тарелку, умудряясь впихнуть их куда-то на столе, а потом и штопор.
– Стой! – Опомнившись, я подскочил, точно ужаленный. – Подожди минутку.
– А?..
Юки-кун смотрел мне вслед, пока я шёл спиной вперёд в сторону своей комнаты, показывая ему большой палец, – зрелище невероятно странное и комичное, но мне очень хотелось вручить подарок ему прямо в этот миг.
Хотя, вообще-то, вспоминая весь прошедший вечер, я пришёл к выводу, что стоило это сделать ещё тогда, на улице, когда мы оба были веселы и захвачены рождественским настроением, навеянным фейерверками и искрящимся снегом. Как обычно, я упустил подходящий момент.
Осторожно достав завёрнутый в праздничную упаковку подарок, я с нервным предвкушением представлял, как отдаю его ему: как удивлённо приподнимаются его тонкие брови, как он осторожно раскрывает подарок или, быть может, наоборот – живо сдирает бумагу, чтобы поскорее увидеть, что же там внутри.
Я волновался.
Мне очень хотелось, чтобы сборник ему понравился. Понравился по-настоящему, а не просто потому, что это сделал я. Упрямо мотнув головой, я постарался затолкать непрошеные беспокойные мысли настолько глубоко, насколько это вообще возможно.
Я вернулся обратно в гостиную. Подложив руки под голову и упёршись ими в сиденье дивана, Юки-кун терпеливо следил за мной. Он не говорил ни слова, но явно заметил мои руки, которые я держал за спиной. Пальцами я только сильнее стиснул бумагу, а на губах заиграла нервная улыбка.
– Отвернись.
– Зачем? – удивился Юки, но всё же послушно закрыл глаза, уткнувшись лицом в диван. – А-ки-ра-кун.
– Не капризничай, – пожурил его я, садясь рядом на колени. – Ты же взрослый, сам говорил.
– Это другое, – пробубнил Юки-кун. – Уж должен понять.
Мне оставалось только ухмыльнуться и закатить глаза – тоже мне, бессмертный ёкай! Отдавать подарок всё же я не торопился, а секунды ожидания и моих попыток собраться с силами растягивались в минуты, а то и часы: время будто стало липким и ужасно противным. Мне казалось, что я расплавляюсь, намертво прирастая к полу.
– Ладно-ладно, – пробормотал я, вытягивая подарок перед собой. – Это тебе… С Рождеством!
Я склонил голову, рассматривая коленки.
Почувствовав, что Юки-кун принял мой подарок, я всё же позволил себе выпрямиться и взглянуть на его реакцию. Взгляд сразу же упал на его полуоткрытый рот и на то, как нерешительно подрагивали уголки его губ, словно он хотел усмехнуться, пошутить или что-то в этом духе, но по какой-то неведомой мне причине не решался. Его пальцы с особой осторожностью обхватили коробку, и, погладив её по ребру, он посмотрел на меня:
– И что же там?
От его взгляда – такого внимательного и пронзительного, в котором одновременно плескались и детский восторг, и мучительная задумчивость, – мне стало не по себе. Как бы мы ни дурачились, о чём бы ни болтали, он всё равно продолжал вызывать во мне смешанные чувства, среди которых с явным отрывом преобладали тихий ужас и стыд, точно он когда-то застукал меня за чем-то неприличным, а теперь между нами двумя стянулась тугим узлом страшная правда.
– Открой и узнаешь. – Я отвёл свой взгляд, рассматривая узор на этикетке вина. – В этом ведь и заключается смысл.
– Смысл, – повторил он за мной, точно пробуя слово на вкус. – А ты любишь искать во всём смыслы, не так ли, Акира-кун?
– А это тут при чём? – недоумённо переспросил я, встряхивая головой. – До философских размышлений дойдём после вина.
– Запрещаешь мне думать?
– Верно, – энергично закивал я. – Запрещаю.
– Хорошо, мой повелитель. – Судя по звуку, он начал отдирать скотч от бумаги. – Как скажешь.
Я неуютно поёрзал и впивался ногтями больших пальцев в подушечки указательных, наблюдая за тем, как постепенно ворох бумаги оказывался на полу. Вскоре край сборника был уже достаточно заметен, и, смотря на его уголок, я почувствовал, что сердце пропустило удар: мне невероятно сильно захотелось отобрать его у Юки, чтобы он не успел разочароваться и пристыдить меня: такой взрослый, а дарит всякую бесполезную ерунду.
Тогда он перестал казаться мне хорошим, напротив, из-за недостатка времени он вышел каким-то половинчатым, маленьким, несуразным и совсем, совсем не классным. Дешёвым. Вульгарным. На мягкой чёрной обложке была посеребрённая кайма и надпись «С приходом зимы наступает время…», продолжение которой было на самой первой странице. Мы израсходовали невероятно много бумаги, где на большинстве страниц было всего по строчке-две напечатанного текста, из-за чего сборник скорее напоминал детскую книжку, нежели что-то более серьёзное.
Кицуко-сан предложила придумать и рассказать на этих страницах историю. Небольшую, но значимую, чтобы она действительно несла какой-то смысл и имела истинную подоплёку. Однако с фантазией у меня всегда были ужасные проблемы, поэтому я ещё больше разнервничался, приготовившись уже к тому, что всё содержание вызовет у Юки-куна только смех. Но не добрый, а издевающийся.
Его взгляд внимательно забегал по строчкам. Он не спеша переворачивал страницы, внимательно разглядывая каждую из них. Почти на каждой были какие-то иллюстрации: размытый зимний фон, детали в виде ветвей, красных нитей или чего-то в этом духе, а небольшая история тесно переплеталась с его любимыми стихотворениями. Они были неотрывно связаны друг с другом и выглядели, как мне казалось, сносно.
– Так, значит, юноша и дух. – Он провёл пальцем по последней странице, в точности повторяя последнее кандзи в словах «сияние луны». – Где ты стал духом, а я – живым, не так ли?
Он аккуратно положил книжку на диван и повернулся ко мне, внимательно заглянув в глаза.
– Молодой монах, персиковое дерево, что растёт и зреет круглый год, и любимая тобою трагичность, – добавил он. – Как поэтично! Спасибо.
– Тебе… – Мой голос дрогнул. Я запнулся. – Тебе и правда понравилось?..
Я смотрел на него до того пристально, что реальность вокруг покачнулась и замельтешила – то был приступ лёгкого головокружения. Оно подступило весьма неожиданно, и я испугался, что то был уже не нервный комок страха, а очередной приступ.
– Правда.
Мне ужасно хотелось что-то ответить, но единственное, что я смог, – это продолжать нервно улыбаться. Выходило излишне вымученно, но по-другому не получалось.
– Раз так, то пришёл и мой черёд. – Юки-кун склонил голову к плечу. – Правда, для этого нам придётся подняться на крышу.
– На крышу?.. – настороженно переспросил я, машинально бросая взгляд на зашторенное окно, за которым бушевала непрекращающаяся метель. – Если это не двойное самоубийство, то я протестую.
– За такие шутки мне хочется дать тебе подзатыльник. – Он поднялся и протянул мне руку. Её я безоговорочно принял и, встав перед ним, задрал голову, чтобы смотреть ему прямо в глаза. – Никакого самоубийства в этом доме!
– Запрещаешь?
– Запрещаю.
– Хорошо.
На крыше мне было несколько тревожно сразу из-за трёх вещей: снега, ветра и льда. Несмотря на то что по краю высился длинный забор, прутья которого устремлялись ввысь, словно в желании рассечь плотное ночное небо, перекрываемое пушистыми хлопьями снежинок, мне казалось, что порывы ветра вполне могут снести меня вниз. Я цеплялся за руку Юки-куна, в который раз напоминая себе ребёнка.
Он оглянулся на меня через плечо, посильнее сжав мою ладонь.
Это напомнило тот день, когда мы впервые встретились: о станции, моём желании всё закончить и красоте зимы – будто прошло сто миллионов лет с того дня.
Юки-кун уводил меня всё дальше. За нашими спинами оставалась неровная цепочка шагов, отпечатанных на белоснежном снегу. Смотря на них украдкой, я приметил, что его следы ненамного больше моих. От подобных мыслей я пришёл в лёгкое замешательство, чуть хмурясь и смотря куда-то в пустоту.
– Почти пришли, – пообещал он.
Его голос выдернул меня из размышлений, и, мысленно стряхнув с себя все тревоги, заплетающимся языком я вопросительно пробормотал:
– Мне закрыть глаза?
– Если хочешь. – Он усмехнулся. – Но я не настаиваю.
Я поморщился, настороженно смотря вперёд в надежде увидеть хоть что-нибудь. Мне не очень нравились сюрпризы, потому что я боялся отреагировать на них как-то не так, да и в целом перспектива получить что-то «неожиданно» пугала, поскольку от других людей я в принципе никогда ничего не ждал – друзей у меня не было, а родители и брат часто спрашивали, что именно мне нужно, это значительно упрощало поиск подарков и оберегало сами подарки от бесславной участи стать чем-то ненужным.
Разумеется, что я не сомневался в том, что сюрприз от Юки-куна придётся мне по душе, иначе просто не могло и быть, но из-за этой таинственности моё воображение рисовало настолько отличные друг от друга варианты, что я чувствовал себя каким-то мелочным, ведь фантазии наверняка разнились с реальностью.