Несмотря на царивший вокруг холод, я нервно кусал губы, совершенно не боясь того, что из-за моей беспечности они потрескаются. Юки-кун привёл меня на самый центр крыши и затем остановился. До того резко и неожиданно, что я едва на него не налетел и проскользил немного по снегу.
– Теперь я уже даже не уверен в том, что хочу сделать. – Он вымученно улыбнулся с таким виноватым выражением лица, словно разорвал мою любимую мангу, пока меня не было дома. – Да и…
– Юки, – серьёзным, даже каким-то учительским тоном произнёс я. – Что мы друг другу пообещали всего час назад?
Он задумчиво почесал подбородок, глядя куда-то мне за спину, точно строил из себя великого мыслителя, а после небрежно пожал плечами:
– Кажется, это ты что-то там пообещал, а я и слова не успел вставить.
– Опять ты за своё. – Я шутливо ударил его в плечо. – Какой же ты вредный!
– Да-да, я очень вредный, а ещё гадкий, мерзкий и вдобавок мёртвый, представляешь? – Он картинно взмахнул рукой, отгоняя от нас парящие в небе снежинки. – Ух ты, нет, получается, что главный псих тут ты, ведь это ты тусуешься с мёртвым парнем!
Сначала мне хотелось что-то сказать, но шутка вмиг испарилась из головы. Вскинув одну бровь и чуть приоткрыв рот, я шумно выдохнул, скрещивая руки на груди:
– А тебя что-то не устраивает?
– Нет, всё замечательно.
– Вот и славно.
После нашей небольшой дружеской перепалки мы на какое-то время замолчали. Я не торопил его показывать свой подарок, потому что понимал: это, вероятно, что-то весьма ценное – для него уж точно. Что-то такое, что нельзя просто взять и подарить.
Вскоре руки закололо от холода. Я спрятал их в карманах своего пальто, пытаясь рассмотреть лицо Юки-куна в ночной тьме, рассекаемой небольшими фонариками, расставленными вдоль забора. Из моего рта то и дело вырывалось облачко пара, а вместе с ним запотевали и очки.
– Да уж, никогда так не нервничал, но…
Его улыбка стала какой-то пугающей. Мне сделалось не по себе, и меня разрывало от желания утешительно прикоснуться к его плечу или сделать вид, что всё так и надо. Я всегда впадал в своеобразный ступор, когда дело доходило до утешения другого человека, – казалось, что обнять его будет самым правильным, но в то же время и нет, точно одним своим касанием я сделаю только хуже. Максимально дурацкая дилемма.
– Я могу что-нибудь сделать, чтобы тебе стало полегче? – Вопрос сам сорвался с губ.
– Да. – Он неуверенно кивнул. – Всё-таки я бы хотел попросить тебя закрыть глаза.
– Хорошо.
Теперь мы поменялись ролями, но я даже не пытался канючить и шутить, как он. Более того, для большей достоверности я опустил голову, точно рассматривал свои ботинки. Чернота перед глазами пульсировала, я затаил дыхание и, кажется, от нервов забыл, как дышать. Вскоре мне почудилось, что совсем рядом что-то загорелось, будто Юки включил фонарик и светил им прямо мне в лицо.
– Всё, открывай.
И я открыл.
Смотрел на летающий над его ладонью бирюзовый шарик, испускающий приятное мягкое свечение, и совершенно ничего не понимал. Он парил, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Какое-то время я всматривался в него, различая слабые завихрения, словно это был сгусток пламени, и пытался понять, живое оно или нет.
– Это?..
Мой голос предательски дрогнул. Я чуть нахмурился, но мигом поспешил сделать лицо попроще – тяжело было спрятать растерянность и замаскировать её другой эмоцией.
– Это, – только и ответил Юки-кун, что ни на сун[38] не приблизило меня к разгадке.
– Ага… Понятнее не стало.
– Возьми, – он протянул мне шарик, – если захочешь.
– С чего бы мне не хотеть?
Мне очень хотелось выглядеть непринуждённым, хотя стоило признать, что шарик вселял в меня какой-то хтонический ужас. Меня тревожил его «живой» вид, и, несмотря на его внешнюю красоту, я ждал какого-то подвоха.
Вытянув ладони, я зачарованно смотрел на то, как шарик перелетает из его рук в мои, – он повис над самой ладонью, согревая её. Втянув носом воздух, я чуть нагнулся, чтобы рассмотреть его поближе, но каждое моё движение было максимально осторожным, потому что мысленно я боялся всё испортить, сломать или, не дай бог, спугнуть, если оно всё же живое.
– Я… это… – Юки-кун поморщился. – Это блуждающий огонёк.
– Блуждающий огонёк? – переспросил я. – Хаканохи?
Вместо слов он просто кивнул. На меня он смотрел украдкой, с какой-то застенчивостью – невероятно странная эмоция, которую я и не думал увидеть на лице Юки-куна.
Я мало что знал про хаканохи, но главный неоспоримый посыл всех легенд заключался в том, что это была душа. Призрак. Жизненная энергия людей в посмертии.
У меня закружилась голова, когда шестерёнки в моём мозгу закрутились, а понимание сути происходящего билось сквозь стеклянный купол моей глупости.
– Значит, это… – осторожно начал я.
– Да.
Юки не дал мне завершить фразу, но мы поняли друг друга и без этого. Я был польщён и растерян, а ещё не знал, что мне делать с этим огоньком дальше. Спустя какие-то секунды он приобрёл для меня настолько огромную ценность, что казалось смешным, что всего минуту назад он вселял в меня панический страх.
– Возможно, тебе это может показаться глупым…
– Ты сейчас издеваешься? – перебил его я.
– Нет. – Он покачал головой. – Я никогда не буду над тобой издеваться.
– Тогда не говори, что это глупо.
Мои слова вызвали у него какую-то меланхоличную улыбку, но меня не покидало стойкое ощущение, что всё происходящее – трагедия. Спектакль. То, что закончится, как только занавес опустится, но, робко оглянувшись по сторонам, я убедился, что нигде не колышется бархатистый край, нигде нет отсветов софитов, и на нас не смотрит толпа людей из глубины зала. Мы были одни, окружённые метелью и призраком смерти, что занесла над нашими головами свою дряхлую руку – или всё же не дряхлую, а вполне упругую, молодую. Такую, которая сможет с лёгкостью ухватить несколько десятков тысяч душ за раз.
Я смотрел на Юки-куна пристально, а очередные мысли о смерти вырисовывали в моём воображении всё новые странные и нелогичные картины. Отчего-то почувствовал себя Авраамом, готовым пожертвовать своим любимым сыном во имя Бога: а смог бы я принять его предложение обменять его бессмертную душу на мою; жизнь на жизнь?
Представил себя тем старцем с полотна Рембрандта, чьё лицо, как мне всегда казалось, излучало неподдельную глупость и слепую веру в нечто незримое и бессмысленное. Представил себя держащим Юки-куна за лицо, связанного и уложенного на жертвенник. Представил острый нож с жёсткой рукояткой, который держал отец Исаака, прежде чем попытаться перерезать тому глотку, – всё во имя великой цели. Мрачно. Уныло. Бесполезно.
Был ли я таким?
– О чём ты задумался? – Юки-кун всё это время скользил своим цепким взглядом по моему лицу, подмечая малейшие изменения мимики. – Что-то не так?
– Просто… – Сперва мне захотелось увильнуть от ответа и придать своим словам немного таинственности, но почти сразу же я отмёл эту мысль: – Я чувствую себя растерянным.
– Из-за чего? – Он чуть склонил голову к плечу и продолжал смотреть на меня как-то странно, отчего мне в который раз стало не по себе. Он вынудил меня отвернуться и смотреть на яркий белый фонарь, вокруг которого в бешеном танце кружили снежинки. – Мой подарок так тебя смутил?
– Не только он. – Я кивнул. – Но и весь наш разговор до: твои слова о жизни, обмене и… сам понимаешь.
Пару секунд он молча переваривал мои слова. Со стороны он казался непоколебимым и абсолютно спокойным, и меня, по правде сказать, это напрягало – я совершенно не понимал, что у него на уме.
– Нет, не понимаю.
– Глядя на тебя, я вижу «Бессмертие и жертву» Рембрандта и чувствую себя Авраамом, который уже занёс свой клинок над Исааком, понимаешь? – С каждым словом мой голос становился всё тише и тише. – Мне не по себе. Мне страшно. Мне… мне противно.
– Противно? – Мне казалось, что он разозлится или оскорбится от моих слов, но, вопреки моим ожиданиям, голос Юки-куна звучал спокойно. – Почему же тебе противно, Акира?
– Не знаю. – Я дёрнул плечами, словно пытался скинуть что-то с себя. – Противно, что я допускаю такие мысли. Что я позволяю себе думать о твоих словах как о возможном варианте – немыслимо.
На его губах вновь заиграла столь знакомая мне усмешка. Мои слова и переживания развеселили его, и это меня немного обидело.
– Но я же сам сказал, что найди я такую возможность, то с удовольствием бы ею воспользовался.
– И что? – Я сам не заметил, как рявкнул на него, чувствуя отвратительное пощипывание где-то в носу. – Я тоже часто говорю глупости, но это же не значит, что твоя жертва сделает меня счастливым. Какой в этом будет смысл?
Он молчал и загадочно ухмылялся, словно знал какой-то одному ему известный секрет. Поднёс палец к огоньку и, слегка коснувшись, заставил его уменьшиться и принять форму огранённого драгоценного камня, а после достал откуда-то серебряный перстень и одним лишь мановением руки соединил их. Я смотрел на всё это с нескрываемой горечью и тоской, чувствуя на себе неизгладимую вину.
– Смысл, – как и тогда, в гостиной, протянул он. Юки-кун бережно взял мою правую ладонь и надел на мой палец этот перстень. Он был тяжёлым, массивным, а ещё неприятно холодил кожу на ночном ветру. – Как же ты любишь искать во всём смысл, уму непостижимо!
Я проигнорировал его слова. Он мог сколько угодно пытаться сделать из меня идиота, но я понимал, что жертвовать собой ради кого-то – невероятная глупость. Я не был ни одарённым, ни полезным, ни интересным, чтобы ради меня приносили такие жертвы. Я был никем, и жизнь моя не стоила ровно ничего.
– И что? – фыркнул я.
– Да так, ничего. – Он потрепал меня по голове. – Просто напоминаю, что в момент жертвоприношения к Аврааму явился ангел.