Нет, они не могли просто не обратить внимания.
Проходившая по салону стюардесса остановилась рядом и шепотом попросила девушку в светлом пуловере опустить шторку иллюминатора до упора. В ответ послышалось произнесенное шепотом «сумимасэн»[4], затем тихий шорох. Фотографии в газете превратились в два темных прямоугольника с едва различимыми овалами лиц. Кэйко Хасимото и Аюми Ито, школьница и банковская служащая – этих двух женщин ничто не связывало, кроме того, что месяц назад, вечером второго февраля, их изуродованные тела были обнаружены под мостом Яцухаси.
Их нашли школьники, на спор спускавшиеся к реке по технической лестнице. Один из них заметил колыхавшиеся в мутной воде странные водоросли – схватив их пальцами, он вытащил из реки голову Кэйко Хасимото. Автор статьи в «Майнити симбун» восхищался мужеством мальчика, который не швырнул голову обратно в реку, а нашел в себе силы подняться наверх и показать жуткую находку своим товарищам. Перепуганные подростки бросились к ближайшему отделению полиции, и менее чем через час из похожей на остывший латте воды были извлечены тела.
Голова Аюми Ито также была отрезана. Помимо этого, у обеих девушек конечности были отделены от тел и разрезаны в области локтевых и лучезапястных суставов. Аналогичным образом отрезанные ноги были разделены по коленным и голеностопным суставам. Оба тела были распилены пополам – так, что разрез проходил по нижней границе ребер. Затем все части были аккуратно сложены и скреплены веревками. Узел на шее Кэйко оказался недостаточно тугим и, видимо, развязался в воде, потому-то школьник так легко и достал ее голову. Ее не успело унести течением. Одежда девушек – школьная форма Кэйко и костюм Аюми с форменным платком в красно-белую полоску – была аккуратно сложена и помещена в непрозрачные зип-пакеты, в которые в аптеках и комбини[5] упаковывают средства женской гигиены и нижнее белье. Следов сексуального насилия ни в том, ни в другом случае обнаружено не было. Могло ли хотя бы это утешить их близких?..
Автор статьи особенно отмечал, что глаза у обеих убитых девушек были открыты, «отчего создавалось впечатление, будто бы они смотрели на вещи, не принадлежащие этому миру». По всей видимости, журналист лично присутствовал при извлечении тел из воды в качестве корреспондента криминальной хроники, а не только переписывал слово в слово полицейский отчет.
Спустя двое суток, поздним вечером четвертого февраля, под мостом Адзумабаси в двухстах метрах от Яцухаси – по другую сторону железной дороги – были найдены тела Мэйко Маэды и Мисаки Савадзири. Как и в первом случае, женщины не были знакомы друг с другом. Мэйко жила на станции Готанда на юго-западе Токио и каждый день ездила в Тодай[6] на метро до станции Хонго-Сантёмэ. Путь, должно быть, занимал у нее минут сорок-пятьдесят, если учитывать, как любят молоденькие девушки заглядывать в магазинчики всякой всячины в подземных переходах и на станциях. От университета было недалеко до района Итабаси – но все же не настолько, чтобы она могла оказаться там случайно. Мисаки Савадзири последние несколько лет жила в районе Синагава, снимала там крохотную студию неподалеку от отеля Shinagawa Prince Hotel, где и работала администратором в крыле «Таканава». Полиции удалось выяснить, что после работы она всегда заходила в один и тот же комбини возле станции, чтобы купить фрукты, готовую еду и каппу-рамэн[7]. Правда, название магазина в статье не указывалось. Коллеги говорили о Савадзири-сан как о скромной отзывчивой женщине, при возникновении спорных ситуаций всегда старавшейся сделать для клиентов больше, чем того требовали ее прямые обязанности. Она усердно изучала английский, чтобы еще лучше соответствовать своей должности, но иностранный язык давался ей с трудом – поэтому, возможно, ее карьера не продвигалась.
В полумраке текст газетной статьи и линии на туристической карте стали едва различимы. Гул двигателей вместо того, чтобы убаюкивать, почему-то раздражал. Александр потер глаза кончиками пальцев, пытаясь сосредоточиться.
Тела Мэйко и Мисаки обнаружила поздним пятничным вечером влюбленная парочка: парень по фамилии Аодзаки (в сноске было указано, что все фамилии изменены) провожал свою подругу домой после свидания в ночном баре в районе Икэбукуро. Оба были порядком навеселе и, переходя реку Сякудзии, заблудились на извилистом мосту Адзумабаси: перейдя мост, они обнаружили, что вернулись туда же, откуда пришли. Это очень развеселило девушку, и она, дернув своего спутника за рукав, со смехом бросилась от него наутек. Он стал ее преследовать, но, добежав до противоположного берега, девушка ловко увернулась от его рук и побежала в обратную сторону. Так они развлекались, пока она не устала и, запыхавшись, не остановилась, ухватившись за перила моста. Тогда-то она и заметила в реке кое-что странное.
– Глянь! – Она указала пальцем куда-то вниз. – Это похоже на…
Он внимательно вгляделся, куда она показывала, и cначала ничего не увидел: стояли густые сумерки, а от выпитого алкоголя и быстрого бега перед глазами у него все качалось и плыло. Но спустя несколько секунд из клубившейся над водой темноты проступила маленькая белая рука – она как будто пыталась ухватиться за бетонное ограждение декоративной клумбы с водяной осокой, выступавшее над поверхностью воды. Аодзаки-кун остолбенел.
– М-может быть, это м-манекен? – пролепетал он. – Не может же быть, чтобы…
Его девушка отрицательно помотала головой.
– Это точно не кукла – видишь, какая гибкая? – Она подняла свою руку, и ее кисть безвольно повисла – точно так же, как у той, в реке. – Да и откуда бы там взяться манекену? Послушай, а что, если это – та самая женщина?
– Та самая женщина? – переспросил дрожавшего от нервного озноба Аодзаки-куна усталый полицейский средних лет, записывавший его показания. – Что это значит?
– По правде говоря, я и сам не знаю, – пробормотал тот. – В том баре в Икэбукуро… бармен рассказал одну историю – обычная городская легенда, тоси дэнсэцу, так я сперва подумал. Собственно, из-за нее мы и решили прогуляться по мосту Адзумабаси, – вообще-то, проще было бы поймать такси, а не тащиться пешком от Итабаси.
– Вот оно что. Бармен, значит?
– Его звали Óни, Óни-кун.
– Óни-кун? Что, прямо вот так и звали?
– Так было написано на его бейдже, а имени я не запомнил, – пробормотал Аодзаки, сжимаясь под недоверчивым взглядом полицейского. – Ну да, и правда, фамилия редкая. Я и сам обратил на это внимание, но он сказал, что он родом из Тохоку, из города Йокотэ.
– Из Йокотэ, значит? – Полицейский сделал пометку в своем протоколе. Вообще-то, свидетель должен был сам записывать собственный рассказ, но Аодзаки-кун был в тот момент на это совершенно не способен.
– Да, с северо-востока…
– Расскажите, пожалуйста, подробнее.
В газетных статьях этот разговор приводился по-разному: где-то о нем было лишь вскользь упомянуто, где-то было написано более развернуто, а автор статьи в «Асахи симбун» расписал все так, будто бы лично присутствовал в полицейском управлении. Читая, Александр живо представлял себе сцену опроса свидетелей, дополняя ее фразами, которые казались ему уместными, и в какой-то момент поймал себя на мысли, что для чего-то пытается в точности восстановить ход совершенно неизвестных событий.
Итак, в одном из многочисленных ночных баров в районе Икэбукуро Аодзаки-кун и его подруга заказали два коктейля: он – гимлет с джином, она – сайдкар с сакэ, и, когда бармен, вежливо улыбаясь, поставил перед ними их заказ, Аодзаки обратил внимание на иероглиф на его серебристом бейдже.
– Óни-сан? – удивленно спросил он и тотчас осекся, испугавшись своей бестактности.
«Óни» буквально означало «черт», «демон», а в подобном заведении могло быть воспринято и как оскорбление.
– Я родился в городе Йокотэ в префектуре Акита, – мягко улыбнулся бармен (по-видимому, этот вопрос задавали ему по нескольку раз на дню). – В школе надо мной частенько смеялись из-за фамилии. Зато на празднике Сэцубун[8] в канун весны, когда устраивалось школьное представление с разбрасыванием соевых бобов и изгнанием демонов óни, пока все мои одноклассники бросали бобы и кричали, надрывая горло: «Óни ва сото! Фуку ва ути!» – «Демоны вон! Счастье в дом!», я вместе со старшими ребятами бегал за ними в красной оскаленной маске и размахивал колотушкой.
– Вот оно как… – протянул Аодзаки. От пары глотков гимлета у него уже немного шумело в голове, – видимо, сказывался напряженный рабочий день в конце недели.
– Надо же, как интересно. Так, значит, все óни в Японии происходят из региона Тохоку, – заметила девушка Аодзаки-куна и рассмеялась.
– Вообще-то, – все так же вежливо улыбаясь, отозвался бармен, – это недалеко от истины, ведь считается, что демонические врата кимон[9], через которые в мир приходят демоны и злые духи, находятся именно на северо-востоке.
– По правде говоря, было в нем что-то такое… – добавил Аодзаки-кун и замолчал, подыскивая нужное слово.
Полицейский насторожился:
– Подозрительное?
– Н-нет, не то чтобы. Скорее, какое-то неуловимое обаяние. Знаете, есть такой тип людей: стоит им только заговорить с вами, как вам тут же начинает казаться, будто вы знаете их чуть ли не всю жизнь.
– А-а… вот вы о чем…
Полицейский рассеянно постучал шариковой ручкой по бланку, отчего в показаниях Аодзаки-куна появилось несколько лишних точек и галочек.
Собравшись с мыслями, Аодзаки-кун продолжил свой рассказ.
Похоже, на его девушку «неуловимое обаяние» бармена подействовало практически мгновенно.
– А я родилась в Токио, в Итабаси. Всю жизнь живу в четвертом квартале возле парка, – весело отозвалась она на его слова.