Ему хотелось сказать про отца что-нибудь унизительное – например, что человек с блошиным сердцем[94] и от маленькой креветки может броситься наутек, – но он понимал, что этим вызовет ее неудовольствие. Возможно, она даже упрекнет его или отошлет в комнату, чтобы он не мешал ей заниматься готовкой, – от такой перспективы у него самого болезненно сжалось сердце.
– Ты уже такой взрослый, Нори-тян, – Саюри нежно провела по его волосам пальцами, – и умеешь с пониманием относиться к человеческим слабостям. Но я уверена, что в тот раз твой папа действительно испугался…
У него возникло ощущение, будто его сердце на мгновение замерло, а затем раскрылось, подобно огромному цветку дерева кобуси[95], заполнив все окружающее пространство теплым сладковатым ароматом. У Норито закружилась голова, и он плохо помнил, что происходило дальше, – может быть, от усталости и пережитого потрясения он на некоторое время впал в свойственное ему недолгое оцепенение, которое мама ошибочно считала чем-то вроде глубокой задумчивости или мечтательности, или же просто еще несколько минут обнимал ее, вдыхая ее такой знакомый теплый запах, пока она сама ласково не отстранилась и не принялась за приготовление осьминога, предоставив Норито самому себе. Юдэдако, как и следовало ожидать, получился жестким и невкусным, но за ужином Норито съел через силу несколько кусочков и заявил, что хотел бы взять его в бэнто. На следующий день, дождавшись обеденного перерыва в школе, он высыпал содержимое коробки для бэнто в мусорный контейнер.
– Вы были очень смелым ребенком. Я бы ни за что не решилась убить осьминога. – Юи с некоторой опаской покосилась на Норито, чтобы удостовериться, что ее ответ его не рассердил.
Но он, похоже, не только не рассердился, но даже был доволен ее словами.
– Убивать осьминога – это не женское дело. Когда пара заказывает в ресторане икидзукури, дело мужчины – свернуть шею раку-богомолу сяко, чтобы девушка могла без страха его взять, или положить васаби на сашими. Если мужчина не может сделать для женщины даже такую малость, на что он вообще способен?
В голове у Юи промелькнула мысль, что она, должно быть, завороженно смотрит на Норито, не находя в себе сил опустить взгляд, и со стороны это может показаться странным. То, что он говорил, и, главное, то, каким тоном он это говорил, звучало страшно старомодно, будто он воспитывался в какой-нибудь консервативной семье, занимавшей старинный традиционный особняк неподалеку от замка Эдо еще со времен сёгуната Токугава[96], где среди предметов мебели сохранились громоздкие шкафы для кимоно киритансу[97], в которых его родители хранили самурайские одежды своих предков.
– Я… но… современные мужчины ведь ведут себя совсем иначе… – пролепетала Юи и тут же прикусила губу, испугавшись, что это будет воспринято как возражение.
Однако Норито вновь в задумчивости повернулся к огромному аквариуму с осьминогом, неподвижно замершим на своем камне, отчего создавалось впечатление, что он внимательно слушает их разговор.
– Да, возможно. Именно это делает их слабыми. Страна, мужчины которой слабы, ни на что не годится.
Он резко вскинул руку и ударил пальцами по толстому стеклу. В тишине коридора, где, кроме них, никого не было, раздался приглушенный сухой стук. Юи вздрогнула, чуть было не выронив на пол вафельный рожок с софуто-куриму. Осьминог, резко оттолкнувшись от камней щупальцами, выпустил в воду облако иссиня-черных чернил и исчез в глубине аквариума.
Александр
Они прошли по узкой, но оживленной улочке, по обе стороны которой тянулись ряды работавших допоздна заведений – некоторые выглядели довольно привлекательно, однако Рин решительно шагала вперед, ведя за собой Александра. Даже сквозь уличный шум было отчетливо слышно щелканье ее каблуков по тротуарной плитке. Александр сдержал вздох и подумал, что разумнее всего, по-видимому, положиться на ход событий – не мог же он просто оставить ее в одиночестве. Сидя в баре Moonlight, Рин вдруг заявила, что в виски положили слишком мало льда и вообще ее воротит от этого заведения, так что она собирается пойти в другой бар, куда время от времени заходит после рабочих смен. По крайней мере, там не подают теплый виски и посетители не такие шумные.
– Я буду рад составить вам компанию, – отозвался Александр, хотя она не сказала ничего такого, что можно было бы принять за приглашение.
Женщина внимательно на него посмотрела, но, вопреки его ожиданиям, не отпустила в ответ никакой колкости.
– Здесь не очень далеко, быстрым шагом минут десять, не больше.
На выходе она сама накинула на себя черный тренчкот, всем своим видом показывая, что не позволит Александру и подумать о том, чтобы проявить галантность. Он молча оделся, и они вместе вышли на улицу. К ночи похолодало, и с неба опять сыпал мелкий не то дождь, не то снег.
Рин свернула с шумной улицы в незаметный проулок, зажатый между глухими стенами домов. Звуки ночного города мгновенно стали тише, как будто кто-то повернул регулятор громкости. На прислоненном к стене деревянном ящике умывалась бездомная кошка. Услышав их приближение, она навострила уши, повернула голову и, прекратив свое занятие, вся подобралась, приготовившись к бегству. Однако, увидев Рин, кошка передумала убегать и устремила на женщину внимательный немигающий взгляд, совершенно не замечая Александра. Когда они проходили мимо ящика, кошка медленно поворачивала голову, не переставая смотреть на женщину. На ее вздыбленной шерсти поблескивали капельки воды от растаявших снежинок, а глаза светились в темноте зловещим голубоватым светом.
– Этот район считается не очень спокойным, – внезапно проговорила Рин, не замедляя шага.
– Не очень спокойным?
– Конечно, это не Кабуки-тё на Синдзюку и не Юракутё в Тиёда, где у полицейских во время дежурства нет свободной минуты и стаканчик кофе из автомата выпить, но здесь тоже всякое происходит, о чем потом в газетах пишут.
– Вот как…
– Я слышала, в паре кварталов отсюда был случай: мужчина отрезал голову своей жене.
Александр настолько оторопел, что не нашелся с ответом. С чего это сотрудница станции вдруг интересовалась подобными вещами? Впрочем, самоубийства, когда люди бросаются под поезд с платформы, не такая уж редкость, так что работники станции должны быть готовы к любым непредвиденным ситуациям.
– Он расчленил тело и потихоньку вывез его на окраины, действуя очень умело и хладнокровно, – продолжала Рин. – Его преступление так бы никогда и не раскрыли, если бы он не оставил голову.
– Голову?
– Да, он хранил ее в холодильнике, но со временем голова все равно начала портиться и издавать неприятный запах. Этот мужчина несколько месяцев назад лишился работы и стал задерживать оплату квартиры. Когда управляющий дома пришел к нему, чтобы уведомить о просроченной оплате, он почувствовал странный запах и вызвал полицию.
– Но, Осогами-сан…
– Что?
– Почему этот мужчина хранил голову своей жены в холодильнике, если он так предусмотрительно избавился от тела?
Она пожала плечами:
– Тебе известно выражение «куби-кири»?[98]
– Вы имеете в виду увольнение с работы?
– Верно, в Японии «увольнение с работы» в просторечии называют «обезглавливанием». Хотя, честно говоря, слово «кайсёку» разве что в официальных документах встретишь. Для нас, японцев, «обезглавливание» кажется гораздо более подходящим. Человек, лишившийся работы, оказывается в затруднительном положении. Этот мужчина утверждал, что жена совсем не поддерживала его, – наоборот, постоянно попрекала и изводила придирками. Из-за этого он впал в депрессию и потерял место. Поэтому он и отрезал ей голову. А хранил он ее для того, чтобы каждый день видеть свидетельство своей справедливой мести.
– Ничего себе…
– Люди, совершающие преступления под действием эмоций, всегда так или иначе себя выдают.
– Но убийца-демон из Итабаси совершает свои преступления не под действием эмоций, верно?
Они уже почти вышли из проулка, но Рин резко остановилась и повернулась к Александру, сверля его немигающим взглядом.
– С чего это ты вдруг про него вспомнил?
– Да так, просто… про него же все сейчас говорят. Можно сказать, он настоящая знаменитость. Но при этом его не могут найти – в отличие от того безработного, о котором знал только управляющий его кондоминимума.
– Да, пожалуй… – Она прикрыла глаза в знак согласия. – Для убийцы-демона из Итабаси эмоции не имеют никакого значения. У него совершенно другие мотивы.
– Так, значит, вы тоже об этом думали?
– О чем это ты?
– Сегодня я говорил с одним полицейским…
– Ты говорил с полицейским?
– Да. Он сказал, что у этого человека могут быть мотивы, которые находятся за пределами нашего понимания.
– Вот оно что.
Ему показалось, что в выражении лица его спутницы промелькнула заинтересованность.
– Так ты приехал в Японию из-за него?
– Из-за… него?
– Из-за убийцы-демона из Итабаси?
Рин стояла неподвижно, но Александр непроизвольно сделал небольшой шаг назад. Колючий ночной холод проникал под пальто, и он чувствовал, как у него начинают замерзать пальцы правой руки, сжимавшие ручку портфеля для бумаг. Хотелось бы побыстрее оказаться в теплом помещении и заказать себе какой-нибудь согревающий коктейль.
– Я ведь угадала?
Ему вдруг вспомнилось, как призрачная птица, сидевшая в ветвях криптомерии, спрашивала его: «Тебе не страшно, гайдзин? Уходи отсюда… тебе здесь не место». В угловатой фигуре и отрывистых движениях Рин действительно было что-то птичье.
– У меня есть на это свои причины, Осогами-сан.
– Думаешь, без тебя японская полиция не справится?