«Приветик, Такамура-кун：）!
Давно собиралась написать тебе письмо, но все никак не решалась. Ты, наверное, каждый день кучу таких писем получаешь! Ты вообще в курсе, сколько девчонок по тебе сохнет? Даже и не знаю, как это я наконец смелости набралась! Сегодня утром посмотрелась в зеркало – обычная школьница, ничего выдающегося. Можно ли надеяться, что ты обратишь на меня внимание? Мы уже столько лет в одной школе учимся, и из класса в класс нас вместе переводят, а ты ни разу даже в мою сторону не посмотрел. Иногда мне кажется, что ты вообще никого не замечаешь и смотришь на что-то, что видно только тебе одному. Может быть такое, что у особенных людей и зрение – особенное? Прости! Сама не знаю, что говорю.
Я не стану подписывать это письмо своим настоящим именем. Подпишусь «Кики», как гася-автомат с любовными письмами – видел такой? Стоит на станции Синдзюку. Только это письмо не из автомата, а самое настоящее, с моими самыми настоящими чувствами. Если догадаешься, от кого оно, то пойдем на свидание? А если не захочешь, просто сделай вид, что не догадался, ладно? Только не выбрасывай мое письмо в мусор и не сжигай его. Помнишь историю того красавчика-самурая, который сжег любовные письма от женщин? Дым от сожженных писем окутал его и превратил в демона. Ты же не хочешь повторить его судьбу? [123]（笑：）[124]»
В ладонь ему ткнулось что-то теплое, и он вздрогнул от неожиданности. Сегодня утром мама приготовила ему в школу бэнто с куриными котлетами, рисом на пару и консервированным тофу коя-дофу, отваренном в рыбном бульоне даси. Куриные котлеты идеальной овальной формы получились пресными, а нарезанный на аккуратные кубики тофу – слишком соленым, и Норито съел только половину обеда. Спеша в фотолабораторию, он, по-видимому, забыл бэнто-бако[125] в сумке, и бродячая собака почуяла куриную котлету.
– Эй, привет, ван-ван! Ты что, голодный?
Большая, похожая на овчарку собака со стоявшими торчком треугольными ушами и длинной белой шерстью опустила голову, как будто отвечая ему, и дружелюбно помахала мокрым хвостом, на котором висели прилипшие травинки. Норито отступил на пару шагов и, сунув руку в сумку, вытащил из нее коробочку с бэнто.
– Хочешь куриную котлету? Это моя мама приготовила.
Собака снова опустила голову и неуверенно шагнула к нему. На ее шерсти искрились капельки влаги. Норито обернулся, бросив взгляд в сторону погруженного в темноту парка. Они стояли на освещенном тротуаре на некотором расстоянии от закрытого на ночь входа через «ворота Харадзюку», через которые днем проходили сотни людей.
– Пойдем со мной, ван-ван. – Он сделал несколько шагов в сторону парка.
Собака продолжала стоять на месте, изредка взмахивая похожим на пушистую метелку хвостом.
– Ну, в чем же дело? Или ты не хочешь есть? – Он встряхнул коробочку в надежде, что запах еды пересилит в собаке ее недоверчивость.
Та действительно потянула носом и даже тихо гавкнула, выпрашивая у него подачку.
– Э-э, нет, так не пойдет. Ты что, хочешь, чтобы я кормил тебя прямо на улице? Какой ты невоспитанный, ван-ван. Сразу видно, что бездомный. Пойдем лучше в парк. Ну же, идем, ойдэ, ойдэ…[126] – Он еще немного прошел, то и дело оборачиваясь на собаку.
Пес сначала присел, так что Норито разочарованно подумал, что он так за ним и не пойдет, но через мгновение поднялся, сошел с тротуара и потрусил по влажной траве.
Районы Синдзюку и Сибуя – это, считай, самый центр Токио, но здесь достаточно отойти в сторону от станций и деловых кварталов, чтобы очутиться среди дорогой малоэтажной застройки. И в провинцию или в кичащийся своими старинными кварталами Киото не нужно ехать, чтобы быть ближе к духу старой Японии.
Стараясь на всякий случай не производить лишнего шума, он прошел через невысокие плотные кусты, росшие по краю парка. Пес предпочел их обежать, на мгновение замер возле края живой изгороди и поднял голову, высматривая Норито.
– Я здесь, – шепотом позвал его Норито, – ойдэ, ойдэ…
Но пес уже его заметил (или снова унюхал бэнто) и радостно побежал к нему, виляя хвостом. Похоже, он уже воспринимал мальчика как своего друга.
– Давай отойдем еще немного подальше, а то вдруг о-мавари-сан[127] нас остановит. – Норито протянул руку и погладил пса по широкому лбу. Шерсть у него была хоть и мокрая, но шелковистая, и у Норито мелькнула мысль, что пес, может быть, когда-то был домашним, но уже давно потерялся и привык жить на улице. – Тебе известно, что в парке Ёёги есть специальный стадион для собак? Люди приходят сюда со своими любимцами. Вот и мы сегодня сюда пришли, как будто ты – моя собака, а я – твой хозяин.
Пес снова тихонько гавкнул, как бы соглашаясь с его словами. Норито улыбнулся.
Несмотря на то что издали парк казался сплошной массой листвы, старые раскидистые деревья в нем росли довольно далеко друг от друга и было много открытого пространства, где люди могли расположиться для ханами или на обыкновенный пикник. Легкие ботинки, которые Норито надел перед выходом из дома, были предназначены для сухой и теплой погоды и уже насквозь промокли, но он не замечал этого. Ворочающийся в его груди темный сгусток заставлял его упрямо идти все дальше и дальше в глубину парка, время от времени оборачиваясь и подзывая отстававшего пса.
Наконец, свернув с очередной дорожки и пройдя пару десятков шагов по газону до пышных зарослей гортензии, Норито остановился. Его сердце бешено колотилось – то ли от усталости, то ли от волнения. Он сделал несколько глубоких вдохов, стараясь выровнять дыхание и успокоиться. Пес был тут как тут: он будто бы и не устал вовсе, а, наоборот, был рад неожиданной ночной прогулке со своим новым хозяином. Его открытая пасть напоминала широкую улыбку, из которой вырывались едва заметные облачка пара.
– Ну вот мы и пришли. Здесь нам никто не помешает. – Норито открыл бэнто-бако и сам почувствовал запах куриной котлеты и отварного риса.
Пес нетерпеливо заскулил, но остался на месте, переступая лапами.
Норито осторожно поставил коробочку на землю, словно та была его величайшей драгоценностью. Сделанная из древесины павловнии и покрытая лаком, она действительно стоила дорого.
– Ты заслужил, ван-ван… иди сюда, не бойся.
После приглашения пес подошел к коробке и наклонился. Рука Норито метнулась в открытую сумку, и его пальцы крепко обхватили рукоятку ножа. В следующее мгновение он вонзил его в бок собаки, прежде чем она успела начать есть. Из раны хлынула кровь, в темноте казавшаяся почти черной. Как тушь, пролившаяся на шелковистую бумагу для каллиграфии. Пес дернулся и пронзительно завизжал от боли. Норито вырвал нож и тотчас нанес следующий удар: широкое лезвие сантоку вошло в бок собаки по самую рукоятку, рассекая мышцы и внутренности. Собака повернула голову – как если бы хотела посмотреть, что причиняет ей такую мучительную боль. Она даже не пыталась укусить руку Норито, как будто не понимала, что это именно он на нее напал.
Он продолжал методично наносить удар за ударом, не обращая внимания на кровь, заливавшую его одежду и все вокруг. Собака, жалобно скуля, тщетно пыталась отползти в заросли гортензии. Наклонившись, Норито свободной рукой прижал к земле ее голову и с размаха вонзил нож ей в шею. Животное захрипело и в агонии заскребло по земле лапами, затем затихло. От его тела поднимался удушливый тошнотворный запах – запах крови и теплых внутренностей. В широко распахнутых стекленеющих глазах было только удивление.
– А ты думал, я позволю какой-то псине жрать еду, приготовленную моей матерью? – тяжело дыша, проговорил Норито. – Ты правда думал, что я это позволю, ван-ван?
«Так просто… странно…»
Темный сгусток в его груди стал меньше, хотя руки и все тело продолжала бить дрожь, как в лихорадке. Отложив в сторону нож, он взял труп собаки за лапы и оттащил поглубже в заросли гортензий, где она так стремилась от него спрятаться. Затем, забрав нож и на всякий случай пригибаясь к земле, вернулся к брошенной сумке, отметив про себя, что они с собакой проделали довольно большой путь по газону и, хотя ему и казалось, что все произошло очень быстро, это заняло по крайней мере несколько минут. Все потому, что его удары были беспорядочными.
Сложив в сумку окровавленный нож и коробочку с бэнто, Норито уже собирался выпрямиться и поспешить к пруду в центре парка, где в дневное время работали фонтаны, чтобы смыть с себя хотя бы часть крови и налипшие на штаны и кроссовки комья земли, но со стороны дорожки внезапно послышались голоса, и он замер, стараясь даже дышать как можно тише.
– Говорю тебе, собаки просто подрались, сейчас же весна, – послышался короткий смешок. Голос принадлежал мужчине лет сорока. – Может, территорию не поделили или хорошенькую дворняжку… На окраинах люди вешают объявления с просьбой не подкармливать бездомных животных. Я говорил тебе, что вырос в префектуре Тоттори? Там люди живут бок о бок с природой – не то что здесь, в Токио…
– Разве они по ночам дерутся? Собаки – не ночные животные, это же не кошки, – возразил более молодой голос. – И как-то она странно кричала…
– Странно кричала? О чем это ты?
– Как будто бы звала на помощь.
– На помощь звала? Э-э, да что ты такое говоришь, это же просто собака…
«Полицейский обход… вот же не повезло».
Притаившись в кустах, Норито видел две мужские фигуры, зашедшие на газон и шарившие по траве лучами фонариков, – на счастье, пока что далеко от того места, где он расправился с собакой. Один из полицейских – видимо, старший – был высокого роста и необычно крепкого для японца телосложения.
– Говорю тебе, она как будто кричала: