эмоциональность? Ватанабэ со вздохом потер ладонями слипавшиеся глаза.
– Сэмпай, с вами все в порядке? – обеспокоенно спросила Мидзуки.
– Да, все в порядке, Мидзуки-кун. Просто немного устал. – Он улыбнулся ей, делая вид, что все и правда в порядке. – Напряженное сегодня выдалось дежурство, верно?
– Хотите, я вам приготовлю горячий шоколад? Всегда беру с собой пару пачек на дежурство, а сегодня не пригодились.
– Это было бы очень кстати, Мидзуки-кун. – Он благодарно кивнул. – Извините, что причиняю вам хлопоты.
Обрадованная напарница отправилась в «комнату отдыха» ставить чайник.
Ватанабэ устало опустился на стул. В конце концов, ему-то какая разница? Этим делом занимались совсем другие люди, и его оно совершенно не касалось. Хотя, наверное, во всей Японии не осталось человека, который не знал бы про «убийцу-демона из Итабаси». Он уже стал тоси дэнсэцу – городской страшилкой вроде «Красавчика с перекрестка»[140], этаким неуловимым призраком, обладающим гипнотической властью над своими жертвами. Действительно, он, казалось, все предусмотрел. Все его жертвы были одинокими либо жили отдельно от своих семей и редко с ними созванивались. Исключение составляла лишь Мори Кодзима, которая была замужем и работала учительницей в младшей школе. Тем не менее говорили, что ее муж повел себя настолько равнодушно, получив известие о ее страшной смерти, что удивил этим даже полицейских. Так что Мори тоже была одинока – и, очевидно, несчастлива, а живший с ней мужчина понятия не имел, чем она занимается и где бывает в нерабочее время.
Ватанабэ не сомневался, что таинственный убийца предварительно знакомился с женщинами и неплохо их изучал. Должно быть, ему нравилось, что между ним и той, кого он впоследствии лишал жизни, устанавливалась некая связь. Правда, эта связь не переходила определенной границы, что оставалось загадкой для полицейских и особенно для криминальных психологов. Звучали предположения, что убийца, возможно, является импотентом, но Ватанабэ в это не верил. Женщины чувствуют подобные вещи. Ему бы не удалось так ловко входить к ним в доверие, если бы он страдал половым бессилием. Причина была в чем-то другом – она крылась в его прошлом, в его психике, а не в его физиологии. По какой-то причине он не желал вступать с женщинами в сексуальную связь, хотя именно связь такого рода наиболее близкая. Так почему же он не занимался с ними любовью? Ведь так он гораздо быстрее бы с ними сблизился. Он испытывал к женщинам отвращение? Нет, это вряд ли: ему бы пришлось стать искусным актером, чтобы это скрывать. Его манера совершать преступления говорила скорее об обратном: он действовал открыто и даже не заботился о том, чтобы надежно спрятать трупы. Такой человек мог едва ли не заявить своей жертве в лицо, что он собирается убить ее.
Если же он не вел себя с женщинами как любовник и убивал их прежде, чем возникала интимная близость, значит, его самого интересовала связь иного рода. Но какая именно? В какие отношения, по его собственному мнению, он вступает со своими жертвами? Зачем он так долго возится с трупами, сначала расчленяя их, а затем связывая веревками? Все это казалось полным безумием, и все же это происходило в Токио – «городе с самой низкой преступностью». Ватанабэ набросал портрет этого человека, который хранил среди своих документов на работе. Он изобразил его таким, каким он его себе представлял. Красивый парень с правильными чертами лица – у него, должно быть, такое лицо, которое кажется очень привлекательным на первый взгляд, но, если присмотреться, можно заметить, что он смотрит на окружающих с презрением, потому что считает себя выше их. Какими в таком случае душевными качествами должна обладать женщина, чтобы почувствовать влечение к подобному человеку? Ватанабэ смотрел на свой рисунок, и ему становилось грустно.
Для общения с девушками он не пользовался мобильным телефоном, популярным мессенджером LINE[141] или социальными сетями. Вероятнее всего, договаривался с ними о встречах заранее, поджидал их после работы, назначал свидания в парках или музеях. Точно не в ресторанах – там его мог запомнить кто-нибудь из персонала. Расплачивался он всюду наличными – это тоже могло сыграть свою роль, если бы он водил их в одни и те же полюбившиеся ему места, что вообще-то характерно для серийных убийц. Советчики из «Твиттера» предлагали полицейским отследить записи с камер наблюдения на станциях, но, каким бы логичным это ни казалось, у полиции не было возможности отследить все перемещения жертв – к тому же даже в таком городе, как Токио, камеры наблюдения не установлены на каждом телеграфном столбе.
Убийца-демон действовал хладнокровно, но первая погибшая девушка, Мисаки Савадзири, была вся изранена. Мэйко Маэда и Кэйко Хасимото, самые юные из его первых жертв, были убиты точными ударами в сердце, но банковская служащая Аюми Ито оказала сопротивление, и у него не получилось убить ее так же искусно. Ватанабэ вспомнилось выражение из одного полицейского отчета: «намакуби», буквально означавшее «наскоро отрубленную голову», или «халтурно выполненную работу». Нет, убийца-демон не халтурил – он постепенно совершенствовался, а его неудачи были всего лишь этапами в его совершенствовании. Если предположить, что…
– Горячий шоколад! – Мидзуки поставила перед ним на стол чашку с густым напитком, источавшим приятный горьковатый аромат. – До: зо, сэмпай!
– А-а… спасибо, Мидзуки-кун. Послушайте…
– Да, сэмпай? – Мидзуки, собиравшаяся вернуться на свой пост у входа в кобан, остановилась.
– Присядьте, пожалуйста, Мидзуки-кун.
– Но… все остальные разъехались по вызовам…
– Это совсем ненадолго. К тому же отсюда вы увидите, если кто-нибудь подойдет.
Она отодвинула стул, на котором совсем недавно сидел Нака-сан, и послушно села, обеспокоенно глядя на старшего напарника: очевидно, она боялась, что он начнет отчитывать ее за применение полицейской дубинки. Ватанабэ взялся за чашку и улыбнулся ей, показывая, что не собирается делать ей выговор.
– Как вы думаете… трудно ли убить человека ударом ножа в сердце?
– Э-э? – Глаза его напарницы округлились, а рот приоткрылся, отчего она стала похожа на героинь детских анимэ. – Ударом ножа прямо в сердце? Как…
– Да, как убийца-демон из Итабаси, о котором все говорят. Как вы думаете, трудно ли сделать это с первого раза?
– С первого раза… это, думаю, непросто… даже невозможно. – Она нахмурилась. – Знаете, я мечтала работать в полиции, еще когда училась в школе.
– Вот как…
– Да! Мой папа работал полицейским, и я всегда им восхищалась. Он лучший отец во всей Японии, я в этом уверена. Вы на него чем-то похожи, Ватанабэ-сан…
– Да… я… спасибо, Мидзуки-кун. Уверен, мне еще нужно много работать, чтобы стать похожим на вашего отца.
Он отпил немного горячего шоколада и почувствовал, как в груди становится тепло.
– Нет, что вы… вы для меня – пример, каким должен быть настоящий полицейский. У меня-то не очень хорошо получается. Я даже на экзамене выронила полицейское удостоверение, так что можно сказать, меня взяли из жалости. – Она снова покраснела, но взяла себя в руки. – Так вот, папа рассказывал случай, когда один человек в приступе ревности убил свою жену деревянными палочками для готовки. Он убил ее одним точным ударом в сердце.
– Палочками для готовки?
– Да… но тот человек не был убийцей и вовсе не собирался убивать свою жену. Напротив, он, кажется, очень любил ее. Я хочу сказать… если бы он планировал это сделать, у него бы ничего не получилось. Он бы точно промахнулся – и, может быть, вообще бы ее не ударил. Это была просто трагическая случайность.
– Но то, что делает убийца-демон из Итабаси, не является случайностью.
– Верно… и это значит, что он… я не знаю, Ватанабэ-сэмпай. Я не имею права делать такие предположения, потому что я – никудышный полицейский. Я причиняю господину Номуре и вам одно лишь беспокойство.
– Это не так, Мидзуки-кун. Вам просто не хватает опыта.
– Это… что ж, возможно. Спасибо, Ватанабэ-сэмпай. Я хотела сказать, что этот человек… демон… он должен много тренироваться, чтобы научиться наносить удар точно в сердце.
– Оттачивать свое мастерство?
– Да, можно и так сказать. Может быть, мучить и убивать животных или… я не знаю… но, я думаю, первые обнаруженные жертвы не были его первыми жертвами.
– Нам нужно будет подготовить документы о сегодняшнем дежурстве, Мидзуки-кун. Похоже, на сон времени не остается.
– Верно. – Она кивнула и вскочила со стула, даже не успев скрыть, что испытывала облегчение от того, что этот разговор закончился.
Мидзуки была права: нет ничего нового в том, что те, кто убивает людей, нередко перед этим лишают жизни беззащитных животных. Не так-то просто убить человека – одного желания и физической силы здесь недостаточно.
«Чтобы убить человека, нужно самому перестать быть человеком и стать демоном – на краткое мгновение, если речь идет о помрачении рассудка, или же навсегда, если дело касается серийного убийцы».
Ватанабэ рассеянно повертел в руках кружку с горячим шоколадом. Когда-то он привез ее из школьной поездки в качестве сувенира-о-миягэ для одноклассницы по имени Сатоми, но Сатоми погибла от рук неизвестного убийцы, и подарок не пригодился. Окончив Полицейскую академию, он принес кружку на работу, чтобы она служила постоянным напоминанием о том, почему он выбрал профессию полицейского. Кружка выглядела немного по-детски: она была сделана в форме такоцубо – глиняной ловушки для осьминогов[142]. На ней были изображены стилизованные волны и осьминог, когда-то ярко-красный, а теперь немного выцветший от времени. Глазурованная поверхность покрылась сетью мелких трещин.
Что, если убийца собаки был вовсе не взрослым человеком, обиженным или рассерженным на жизненные неудачи? Что, если он был просто жестоким ребенком? Об этом не принято говорить, но иногда дети убивают животных – давят ради забавы муравьев, отрывают крылья бабочкам и лапки жукам, прокалывают лягушек, реже они мучают кошек и собак, потому что их кровь на вид неотличима от человеческой. Ватанабэ никогда не приходила в голову эта мысль – и возможно, она была ошибочной, но алая кровь, похожая на человеческую, должна была вызывать страх перед совершением убийства. Те, у кого она не вызывает страха, могут переступить последнюю грань между человеком – и демоном. Тем не менее, даже узнав о чем-то подобном, родители и учителя этих детей в лучшем случае обеспокоятся, хотя всем очевидно, что из жестоких детей вырастают жестокие взрослые. Трудно представить, какие последствия имело бы вмешательство полиции в подобные дела. Вероятнее всего, это вызвало бы общественное возмущение, ведь дети неприкосновенны для закона, только если это не касается особо тяжких преступлений. В случае детей вступает в действие защищающее их ювенальное право, согласно которому ребенок не считается полностью ответственным за свой проступок. Таким образом, проступок ребенка скорее бросает тень на его родителей – и это еще одна причина, по которой родители сделают все возможное, чтобы наклонности их чада не стали известны в обществе.