– Так ему и надо. – Рин затянулась сигаретой. – Терпеть не могу воришек, которые крадут добрые пожелания и благодарности ками-сама. Им все равно, кто оставил свое пожертвование: маленький ребенок или беспомощный старик.
– Ты права, Осогами-кун. Однако тот человек очень испугался. Вместо того чтобы сдаться, он бросился бежать вниз по каменной лестнице святилища. Полицейские пытались его задержать, но он выбежал на дорогу, где его насмерть сбила машина.
– Вот как. Это прискорбно.
– Разумеется, для репутации храма этот несчастный случай также имел плохие последствия, и на какое-то время количество пожертвований сократилось.
– Значит ли это, что лиса поступила неправильно?
– Из любой истории можно сделать разные выводы. – Он опустился рядом с ней на траву, с улыбкой глядя на поблескивающую в свете зажегшихся фонарей воду. – Однако божествам не следует вмешиваться в человеческие судьбы. Человеческие судьбы – это дело людей.
Рин в ответ промолчала.
– Ты не согласна с этим, верно?
– Это не так, сэмпай.
– Но ты сказала, что судьба Оохаси-сана была изменена насильственно. Ты считаешь происшедшее с ним несправедливым, потому что Оохаси-сан был твоим другом.
Ее подбородок дернулся, и тлеющий пепел от почти уже догоревшей сигареты упал на тыльную сторону ладони.
– А, тикусё! Больно! Я этого не говорила, сэмпай.
Норито
Юи, как завороженная, рассматривала стоявшую перед ней куклу. Несколько минут назад Норито принес со второго этажа большую картонную коробку, обтянутую шелковой тканью с мелким узором сиппо, «семь буддийских сокровищ»[152], – наверное, сама по себе она была очень дорогой, – и, предварительно надев белые хлопковые перчатки, как у работников музея, снял с нее крышку, бережно извлек куклу и поставил на стол перед скромно сидевшей на краешке стула Юи. Кукла была облачена в роскошное черное свадебное кимоно иро-утикакэ[153] с вышитыми золотой нитью гроздьями цветов глицинии, ее извитыми побегами и пышными перистыми листьями. Наряд выглядел изысканным и вместе с тем достаточно строгим, чтобы не отвлекать внимание от прекрасного лица куклы с нежными и тонкими чертами – не было никаких сомнений в том, что кукла была портретной и изготовленной на заказ. Юи боялась даже представить, сколько могла стоить такая красота. Изящные пальцы куклы придерживали маленький складной веер: каждый сустав кистей, каждая линия были детально проработаны, и требовалось совсем немного воображения, чтобы представить эту красавицу живой.
– Ну как? Она тебе нравится?
– Да, очень, – прошептала Юи одними губами. – Никогда такую не видела. Откуда она, Такамура… Норито-сан?
– Свадебный подарок отца моей маме. Он заказал известному мастеру куклу, в точности на нее похожую, чтобы навсегда сохранить мамину красоту.
– Это… твоя мама? – Девушка, с трудом оторвав взгляд от куклы, посмотрела на Норито. – Вы с ней очень похожи.
Он слегка улыбнулся:
– Я это знаю.
Юи ужасно хотелось прикоснуться к наряду куклы и к ее совершенному лицу нежного цвета, напоминающего едва распустившиеся лепестки сакуры, просто чтобы убедиться в том, что она настоящая.
– Когда я была маленькой, начальник моей мамы подарил мне куклу Барби.
– Куклу Барби?
Несмотря на то что голос Норито всегда оставался спокойным и вежливым, Юи показалось, что она различила в нем нотки презрения.
– Да, обыкновенную американскую куклу в белом свадебном платье, – быстро, как бы извиняясь, проговорила Юи. – Почему-то мужчины всегда думают, что девочки хотят в подарок именно куклу-невесту.
Она осеклась, поняв, что опять сказала что-то лишнее.
«Какая же ты все-таки глупая, Юи!»
Однако Норито, похоже, не обратил внимания на ее бестактность. Вместо этого он, явно заинтересованный, задал ей неожиданный вопрос:
– Мама воспитывала тебя одна?
– Да, папа ушел от нас к другой женщине, когда я была маленькой. Я его совсем не помню – только его голос, который читал мне на ночь сказку. Так что мама растила меня в одиночку и, пока я не пошла в школу, брала с собой на работу, потому что меня было не с кем оставить. Она работала в Итигая, далеко от того места, где мы жили.
– Ясно. Получается, начальник твоей мамы ухаживал за ней.
– Он… за ней ухаживал? – удивилась Юи. – Почему… почему ты так решил, Норито?
– Зачем бы еще мужчина поставил себе цель заручиться доверием ребенка? Разумеется, это – самый короткий путь к сердцу одинокой женщины. Возможно, многие мужчины слишком глупы или нечувствительны, чтобы воспользоваться подобным способом, но начальник твоей мамы был явно не из таких. Он понимал, что, завоевав сердце маленького ребенка, без боя захватит и сердце матери.
Юи, не находясь с ответом, смотрела на безмолвное лицо куклы, в котором угадывалось безошибочное сходство с самим Норито Такамурой. Все же совершенство не может быть лишь внешним качеством. Не было ничего удивительного в том, что Норито был так проницателен и с полуслова понял то, что никогда не приходило в голову самой Юи. Получается, многие годы она жила в заблуждении – а он развеял его единственной фразой.
Но все же – в то время она была всего лишь маленькой девочкой. Мама нередко попрекала ее тем, что, будучи одинокой женщиной с ребенком, она лишилась надежды создать новую семью. «Никому не нужен чужой ребенок. Для мужчины воспитывать чужого ребенка оскорбительно». Если бы Юи сказала ей, что начальник, возможно, в нее влюблен, мама бы очень на нее рассердилась. Она бы никогда в это не поверила – и никогда бы не простила Юи. Юи почувствовала, как к горлу подкатывает привычный липкий ком.
Всю свою жизнь она была уверена в том, что именно она – причина маминого несчастья. Мама была одинока лишь потому, что у нее была Юи и ей всюду приходилось водить с собой маленькую девочку, которую даже в детский сад не устроить. «Ребенок, который не нужен даже государству» – так сказала мама, когда ей сообщили, что свободных мест на этот год не осталось. Но она мужественно выполняла свой долг: она заботилась о Юи так, как только могла заботиться о своем ребенке одинокая женщина, сильно стесненная в средствах. Она постоянно твердила, что папа зарабатывает недостаточно, чтобы она могла не работать и растить ребенка – «Он мог бы оставить себе свои жалкие алименты!», – и вся заслуга в воспитании Юи принадлежит именно ей. Юи окончила девять классов бесплатной школы и поступила в колледж, с ее скромной внешностью она все же могла найти себе хорошего мужа, перед ней была открыта дорога в жизнь – ей не на что было жаловаться.
– Эта кукла просто восхитительна, Норито-сан. Спасибо, что показал ее мне. Должно быть, она очень… очень тебе дорога.
– С тех пор как я стал жить один, эта кукла – мое величайшее сокровище. – Голос Норито слегка дрогнул. – Она действительно очень мне дорога. Если в доме начнется пожар, эта кукла будет единственным, что я постараюсь спасти. Пусть даже ценой своей жизни.
– Вот как…
– Она действительно уникальна, – сказал он чуть более приподнятым тоном. – У большинства традиционных японских кукол, таких как куклы хина или итимацу, проработаны только лица и кисти рук, а все, что скрыто под одеждой, – это просто деревяшки и вата, чтобы придать им нужную форму. Но мой отец хотел, чтобы кукла была не только копией лица и рук его любимой женщины. Понимаешь, о чем я, Юи?
Протянув к кукле руку, но не прикасаясь к ней, она осторожно повторила пальцами очертания ее простой прически, украшенной кандзаси[154] с искусно выполненными цветами глицинии, и мягких складок ее кимоно. Сама не зная почему, Юи чувствовала себя смущенной, как будто с нее сорвали всю одежду. Какими же грубыми и неуклюжими казались ее собственные пальцы и слишком широкая ладонь в сравнении с этим произведением искусства. Если бы ей пришлось встретиться с настоящей мамой Норито, Юи, вероятно, и слова бы не смогла произнести – сидела бы на стуле, согнувшись в полупоклоне и почтительно сложив на коленях свои некрасивые руки, и отвечала бы только «да» или «нет». О чем она только думает! Такая благородная дама, больше похожая на сияющее божество, чем на обычного человека, и разговаривать бы с ней не захотела. Она была бы оскорблена тем, что эта девушка с круглым лицом и грубыми пальцами вообразила, будто имеет право встречаться с ее сыном. Он бы никогда их не познакомил.
– Норито-сан…
Юи с опаской покосилась на Норито. Но он как будто пребывал в глубокой задумчивости. Наконец он отстраненно, будто бы только для того, чтобы что-то сказать, спросил ее:
– А эта кукла Барби – ты до сих пор хранишь ее у себя?
– Нет. – Юи отрицательно помотала головой. – Когда мамин начальник ушел на пенсию, она…
Голос Юи прервался – ее душили слезы. Приведя ее в дом, Норито заварил для нее ароматный зеленый чай: чашка с остывшим чаем стояла рядом с небольшим блюдцем с парой сакура-моти, но Юи так и не решилась к ней притронуться, боясь показаться неловкой.
– Мама выбросила все подарки, которые он мне дарил, даже цветные карандаши и раскраски. Я до сих пор не знаю, зачем она это сделала. Наверное, мама считала, что я не достойна их, потому что именно я была виновата в том, что она не смогла повторно выйти замуж. Я была причиной… всего этого…
Юи замолчала, потому что ладонь Норито вдруг скользнула по ее волосам, словно она была маленькой девочкой, а он – взрослым, пришедшим ее утешить. Он наклонился к ней так, что она явственно ощутила необычный запах его парфюма – или, может быть, так пахли одежды его матери? – и почувствовала на щеке его дыхание.
– Ты ни в чем не виновата, Юи.
Рин
Она положила ладонь на шершавый, покрытый глубокими трещинами, похожими на морщины, ствол криптомерии. Дерево, за день прогретое солнцем, было теплее вечернего воздуха: несмотря на февральский холод, в марте весна потихоньку отвоевывала свои позиции, и с каждым днем становилось все теплее, хотя ночи все еще оставались прохладными. В новостях по NHK