[155] передавали, что цветение сакуры в Токио ожидается в этом году позже обычного, но на его обилие и продолжительность затянувшиеся холода не повлияют.
– Что вы думаете теперь, сэмпай? – одними губами произнесла Рин.
В могучем стволе криптомерии бродили весенние соки – она ощущала поток жизненной энергии, поднимающийся от корней к кроне дерева, к каждой его хвоинке. Ему некуда торопиться: оно еще молодо и у него впереди много времени. Щекоча кожу, по тыльной стороне ее ладони и пальцам сновали маленькие черные муравьи: некоторые добегали до запястья, ощупывали усиками край рукава шерстяной кофты, разворачивались и бежали обратно. Множество жизней – таких крошечных, что люди их даже не замечают, высокомерно полагая, что они сами чем-то отличаются от этих муравьев.
У семьи Такамура был по-настоящему роскошный сад, даже по меркам Синдзюку: поколения этой семьи работали, сохраняли и приумножали богатство, ревностно следили за выбором невесты своими наследниками, чтобы их статус и уважение в обществе оставались непререкаемыми. Главы семьи, не исключая отца Норито, продолжали упорно трудиться, чтобы построить этот великолепный дом, окруженный садом – когда-то светлым и ухоженным, а теперь заросшим и тенистым, чтобы надежно скрыть от посторонних глаз маленькую заднюю пристройку к дому в виде синтоистского святилища. Перед входом в него были установлены небольшие ворота-тории, сделанные из некрашеной древесины криптомерии и поэтому почти невидимые в сумерках, а к самому «святилищу» вели четыре деревянные ступеньки, на которых из-за сырости и темноты не были заметны глубоко въевшиеся темные пятна. Рин усмехнулась. Он не забыл даже повесить тонкую веревку-симэнаву перед дверью. Стропила треугольной крыши постройки, за основу которой был взят старейший стиль симмэй-дзукури[156], образовывали характерное перекрестье с декоративно выступающими навершиями. Должно быть, рабочие, которым Норито сделал заказ, были удивлены, но в Японии не принято задавать слишком много вопросов.
Было слышно журчание воды и приглушенное постукивание бамбуковой трубки цукубаи, повторяющееся через равные интервалы времени. Листва приглушала звуки, доносившиеся с улицы, а по ту сторону забора никто не смог бы расслышать происходившего в саду или тем более в доме. Но тонкий слух Рин различал слабые стоны, доносившиеся из деревянной пристройки. Это уже седьмая девушка – и он не собирался останавливаться. Он никогда не остановится, если его не остановят. Но они не знают, кто он такой, у полиции на него ничего нет. Никому не придет в голову подозревать такого образованного и воспитанного юношу из уважаемой семьи. Так уж люди устроены: они видят лишь то, что им хочется видеть. Их представления о реальности похожи на пятно света от горящего ночного фонаря – все, что оказывается за его пределами, погружено в непроглядную темноту.
Осторожно пошевелив пальцами, чтобы согнать с них муравьев, Рин отняла руку от ствола дерева и сделала шаг к деревянной постройке, все еще оставаясь в тени густой кроны. Сэмпай говорит, что люди сами выбирают свою судьбу и, если попытаться вмешаться, будет только хуже. Даже если происходит то, что Рин называет «насильственным» изменением, никто не вправе пытаться это исправить. Но что такое «судьба» – то, что люди называют「ご縁」, «гоэн», «кармическими узами»? Является ли справедливость ее неотъемлемой частью? Это были вопросы, на которые Рин не могла найти ответы.
«Разве все эти женщины еще в момент своего рождения были обречены встретить Норито Такамуру? Разве они выбирали подобную смерть?»
Рин некоторое время стояла неподвижно, прислушиваясь. Затем сделала еще один шаг. Прошла под ториями. Ее офисные туфли на невысоком каблуке намокли от росы; плоские камни дорожки – тоби-иси – были скользкими из-за наросшего на них мха. Четыре ступеньки, ведущие в пристройку, казались темным провалом в земле. Она поднимется по ступенькам, откроет дверь и освободит девчонку, – пусть сэмпай ругает ее потом сколько ему вздумается. Он может ее даже уволить. Велика потеря. Как будто их работа – это то, о чем можно только мечтать. Она снова устроится в комбини, будет работать в вечерние и ночные смены. Будет продавать готовую еду, обжаренную во фритюре, горячий чай и кофе, сигареты, жевательную резинку, порнографические журналы, презервативы и прокладки, купоны на вывоз крупногабаритного мусора, принимать оплату коммунальных квитанций за воду, газ и электричество. Между прочим, у нее неплохо получалось. Особенно ей нравилось заниматься выкладкой товаров в зале: она никогда не путалась в ассортименте, и у нее никогда не бывало такого, чтобы кассовый аппарат запищал из-за просроченного на пару часов онигири или дынной булочки. Все было в идеальном порядке – никаких нареканий. Так что – будь что будет.
– Что ж. – Рин протянула руку к раздвижной двери, тоже сделанной по типу храмовой – с деревянными перегородками и красивыми коваными накладными петлями «под старину», на которых висел небольшой современный замок, тускло отсвечивавший в темноте.
– Начнем…
«Это не будет большой проблемой».
Пальцы Рин на мгновение замерли в воздухе. Затем она решительно схватилась за замок и рванула его в сторону.
И тут произошло неожиданное: ее рука просто соскользнула, как будто замок был покрыт невидимой скользкой пленкой. Он лишь тихонько звякнул, качнувшись на петлях. Рин обескураженно уставилась на дверь, которая даже не шелохнулась.
– Что за…
Она снова попыталась ухватиться за замок, чтобы сорвать его с петель, но ситуация повторилась: ее пальцы скользили, словно смазанные маслом, и у нее возникло ощущение, что она даже не может прикоснуться к проклятому куску хромированного металла. Какого хрена! – в комбини она с легкостью таскала ящики с напитками в стеклянных бутылках, не прибегая к помощи парней, как остальные работавшие там девушки.
Размахнувшись, Рин пнула дверь ногой, но та лишь слегка задрожала, словно от порыва ночного ветра.
– Открывайся, сука! – Она накинулась на дверь пристройки, пытаясь оторвать петли, сломать дужку замка, выломать доски, но те ни в какую не поддавались. – Давай же! Открывайся, сволочь! Как же меня это достало! КАК ЖЕ МЕНЯ ВСЕ ЭТО ДОСТАЛО! МО: УНДЗАРИ ДА![157]
Ее твердые заостренные ногти царапали деревянные панели и рейки, с противным скрежетом пытались впиться в металл, жесткие волосы Рин растрепались, а бледное, обычно бесстрастное лицо было перекошено от бессильной ярости. Если бы сэмпай ее сейчас увидел! Вероятно, за все время их совместной работы он впервые сделал бы ей выговор, а может быть, рассказал бы ей очередную поучительную историю о том, как важно неукоснительно соблюдать правила и прилежно исполнять свои обязанности. Он всегда говорил так, будто сам никогда не ошибался.
«Разве он не ошибался? Разве он действительно никогда не ошибался?»
Все было бесполезно.
Отчаявшись, она прекратила свои усилия, отвернулась от двери и, прижавшись к ней спиной, медленно опустилась на пропитанные кровью ступеньки. Сэмпай рассказывал ей, как однажды он хотел спасти одного парня во время цунами: тот парень не должен был оказаться там, где он оказался, и сэмпай надеялся, что, раз его судьба была изменена, он сможет что-то исправить. Но он ничего не смог сделать, и тот парень все равно погиб, а сэмпаю пришлось проводить его. На память о том случае у сэмпая на лбу остался тонкий, едва заметный шрам. Рин обхватила колени руками и уткнулась в них подбородком, глядя на возвышавшуюся перед ней криптомерию. Если бы она захотела, она бы вырвала проклятое дерево с корнем.
Александр
Он включил фонарик айфона и осветил дорожку впереди. Роща, окружавшая храм, больше напоминала настоящий лес, – может быть, из-за того, что уже стемнело и трудно было оценить ее истинные размеры. Он посветил наверх, но там виднелись лишь кроны деревьев на фоне темного неба. Александр поежился. Можно было остаться на ночь в гостинице, а в Итабаси поехать ранним утром, но у него никак не получалось уснуть, а просто сидеть в маленьком номере, где газеты со статьями и заметками о преступлениях убийцы-демона из Итабаси были разложены на кровати и на полу, потому что на маленьком столе и прикроватной тумбочке не хватало места, ему не хотелось. Должно быть, горничной тоже доставляло неудобства ходить по узким тропинкам между стопками газет, но каким-то образом она умудрялась наводить в номере порядок, не сдвигая их с места. Впрочем, ее деликатность доходила до того, что, обнаружив на буфете чашку с недопитым кофе, она аккуратно накрывала ее бумажной подставкой – на случай, если клиент специально оставил себе глоток остывшего напитка. Александр подумал, что, когда он будет уезжать, нужно не забыть выразить ей благодарность.
К тому же с того первого утра он с некоторой тревогой заходил в ванную комнату и, умываясь, прислушивался, боясь уловить за спиной тихий плеск воды. Вода. Трупы своих жертв убийца-демон топил в воде, которая смывала все следы и затрудняла установление времени смерти. У него должна иметься собственная машина – не компактный седан или хетчбэк, которые так любят японцы за удобство парковки на узких улочках, а нечто более вместительное, – может быть, паркетник или даже полноценный внедорожник, в котором было бы удобно перевозить подобный груз. Александру вспомнились слова Ватанабэ, когда он рассказывал про гибель одноклассницы: «Я представляю ее убийцу в виде огромной призрачной фигуры – чудовища с клыками и длинными когтями… которое утащило ее в лесную чащу… надругалось над ней… и выбросило, как мусор…»
Трудно представить, чтобы подобный человек передвигался по городу на собственном автомобиле. И все же… даже если бы он действительно был демоном, он бы не смог провезти свою страшную ношу в общественном транспорте или разгуливать с ней по улице. Какими бы способностями он ни обладал, он бы вызвал подозрения, и его бы арестовала полиция.