.
Все же – странные слова для убийцы. Нет, он точно не собирается исчезнуть и прятаться от собственной судьбы. Он ведь считает себя выше судьбы. Он – тот, кто решает судьбы других людей и отправляет их на встречу с Буддой, верно? Он – особенный человек.
Александр заставил себя подняться с кровати и направился в ванную. Под ногами у него шуршали разложенные на полу газеты, на которые он уже не обращал никакого внимания. Нужно привести себя в порядок, чтобы снова не оказаться в полицейском участке. Он невесело усмехнулся. Что ж, похоже, из всех вариантов развития событий этот был бы для него не самым худшим.
Норито
Манами, лежавшая на дощатом полу, тихонько заскулила. Норито отвернулся от нее. Ему не хотелось видеть багровый кровоподтек на ее левой скуле, который выглядел еще более болезненным в колеблющемся свете пламени. Когда он привел ее сюда, горел лишь один из подвешенных над алтарем бумажных фонарей, и Норито зажег несколько свечей в установленных вдоль стен подсвечниках, чтобы обстановка больше подходила столь важному случаю.
– Прости, что мне пришлось тебя ударить. Но иначе ты бы со мной не пошла, верно? Верно ведь, Манами-тян?
Манами всхлипнула. За те дни, что они встречались, Норито несколько раз провожал ее до дома, поэтому, когда он глубокой ночью появился у двери ее маленькой съемной квартиры в самом дешевом районе Токио, Кацусика-ку (считай, скорее пригород на берегу Аракавы), она решила, что у него что-то случилось. Время от времени ей приходилось навещать по ночам подопечных социальной службы – не то чтобы это было частью обычной практики, но со стариками ведь всякое бывает. Может быть, именно поэтому она так легко открыла ему дверь. Если бы он вытащил у нее изо рта платок, она бы ему это сказала. Она объяснила бы ему, что сделала это, потому что беспокоилась, а не потому, что была такой легкомысленной.
– Наверное, ты думаешь, что все это не может происходить с тобой, да, Манами-тян? – Он все-таки к ней повернулся.
На его красивом лице невозможно было прочесть никаких эмоций – оно было совершенно бесстрастным. У Манами мелькнула мысль, что его лицо похоже на лицо куклы в свадебном кимоно, сидевшей на столе с подношениями для Великого царя Эммы. Норито говорил ей, что эта прекрасная кукла была заказана его отцом в качестве свадебного подарка для его матери. Зачем же он тогда решил принести ее в храм? Манами прикрыла заплаканные глаза и покачала головой. Какая же она глупая… Разве это должно волновать ее сейчас? Норито, однако, расценил ее жест по-своему.
– Так, значит, ты решила принять свою судьбу, Манами-тян? Я рад, что встретил тебя. Другие девушки были такими глупыми. Они не понимали, почему их жизни должны закончиться. Они не хотели смотреть на свою судьбу, но я открыл им глаза. – Уголки его рта поползли вверх. – Да, мне пришлось заставить их посмотреть на свою судьбу открытыми глазами.
«Точно… Митико что-то такое говорила… что у всех его жертв были открыты глаза».
Манами затрясло мелкой дрожью, как будто у нее начался озноб.
– У нас очень мало времени, Манами-тян. Мне бы не хотелось, чтобы ты держала на меня обиду, когда ты покинешь этот мир. Я хочу, чтобы ты понимала, что это был твой собственный выбор. Ты ведь могла отказаться, верно?
Манами протестующе замычала, безуспешно пытаясь избавиться от кляпа.
– Я ни к чему тебя не принуждал, – спокойно продолжал Норито, не обращая внимания на ее возражения. – Ты ведь не можешь сказать, что была со мной несчастлива?
Он сделал к ней пару шагов, и Манами, собрав все свои силы, немного отползла в сторону. Разумеется, в этом не было никакого смысла, но ей не хотелось умереть вот так – даже не попытавшись сопротивляться. Митико сказала бы ей, что ни в коем случае нельзя сдаваться. Она всегда так говорила, когда Манами жаловалась, что больше не может выносить эту дурацкую работу. «Гамбаттэ[183], Ма-тян!» Нет, она не собирается сдаваться. Если она здесь умрет, кто будет помогать госпоже Огаве по хозяйству и читать господину Ли нотации о здоровом образе жизни? Глаза Манами наполнились слезами, и через мгновение они ручейками потекли по ее щекам.
– К сожалению, мы не могли быть вместе немного дольше. Я многое не успел тебе сказать. – Норито театрально вздохнул. – Во всем виноваты эти глупые люди, которые нам помешали. Это ведь не ты рассказала им, а, Манами-тян?
Манами яростно помотала головой. Конечно же, это была именно она. Если бы она могла, она бы крикнула это ему прямо в лицо, даже если бы он сразу же проткнул насквозь ее сердце коротким кинжалом танто, ожидавшим своего часа на столе для подношений. Лежа на полу, Манами видела только его рукоятку, и ее сознание отказывалось представлять скрытое от ее глаз острое лезвие. Да, это была она, так что она будет последней девушкой, которую он убьет. «Тебя скоро поймают, Норито Такамура! Не такой уж ты и умный, если глупые люди сумели тебе помешать! Тебя поймают и ты больше никого не убьешь! Я рада, что так получилось! Слышишь ты меня?! Я рада!» Она отрицательно мотала головой и всхлипывала, а внутренности у нее сжимались от панического страха, что он может каким-то образом прочитать ее мысли.
– Конечно не ты. Ты бы не стала меня предавать, верно?
Она с усилием кивнула.
– Спасибо тебе, Манами-тян. Я правда тебе благодарен. Наверное, ты думаешь, что я обычный серийный убийца, который ненавидит женщин. Мне бы не хотелось, чтобы ты думала обо мне так вульгарно. У меня нет причин тебя ненавидеть, напротив. – Он указал рукой на куклу в свадебном платье. – Моя мама была самой прекрасной из женщин, кого я знал. Она была настоящей любящей матерью. У нее было доброе сердце. И все же…
Манами медленно моргнула, показывая, что она внимательно слушает.
«Чего же тебе тогда не хватало?»
– Все же судьба была к ней так жестока. Когда мой отец ее оставил, мама впала в депрессию. Ей казалось, что она уже не так красива, как прежде. Что ее жизнь уже никогда не будет счастливой. Даже несмотря на то, что рядом с ней был ее сын, – голос Норито задрожал, и он ненадолго умолк, прикрыв глаза, – мама постоянно думала об отце и надеялась, что он когда-нибудь вернется. Что в один прекрасный вечер дверь откроется и все будет как прежде. Мне было больно видеть, как она рассматривает в зеркале свое совершенное лицо и обнаруживает на нем одни лишь изъяны.
Манами было трудно дышать: из-за платка ее рот наполнился вязкой слюной, которую она никак не могла сглотнуть. У нее промелькнула мысль, что она может умереть от удушья раньше, чем Норито убьет ее.
– Та женщина была ей неровня. Обыкновенная скучная карьеристка, у которой не хватало таланта и настойчивости для того, чтобы продвигаться в компании самостоятельно. Все, что ее интересовало, – это красивая одежда и возможность провести вечер в дорогом ресторане.
Это ведь было не так. Норито ничего не знал ни о той женщине и ее интересах, ни о ее отношениях с отцом. Но ему было достаточно того, что она пыталась сделать свой голос неестественно высоким, чтобы понравиться мужчине. В любом случае в сравнении с Саюри любая выглядела бы жалко.
– Поверь мне, Манами-тян, ты гораздо лучше нее. Она была похожа на придорожный сорняк, возомнивший себя прекрасным садовым цветком. Ни красоты, ни аромата.
Она попыталась немного приподняться над полом, но из-за стягивавшей ее веревки лишь неуклюже дернулась и больно ударилась плечом о доски.
– Ты хочешь мне что-то сказать, Манами-тян? Прости, я не могу позволить тебе это сделать. Если ты закричишь, тебя может кто-нибудь услышать. И тогда они попытаются нам помешать.
Манами ответила ему только коротким стоном, выражающим несогласие.
– Наверное, я никогда не пойму, как он мог променять маму на ту женщину. Я даже имени ее не помню. Ее имя было таким же жалким, как она сама.
«Неужели тебе это так трудно понять, Норито Такамура… Ты насмехаешься над другими, но на самом деле именно ты тот, кого можно назвать жалким. Тебе никогда не приходило в голову, что отец ушел не от матери, а от ТЕБЯ? Ты можешь сколько угодно обманывать девушек, жаждущих любви, но неужели ты думал, что у тебя получится скрыть свое настоящее лицо от собственного отца?»
Вкус жареного тофу. Он запомнился Норито лучше всего, хотя пришедший на кулинарные курсы загадочный молодой человек учил Саюри готовить всевозможные блюда, в основном характерные для Киото, утверждая, что всему этому его научил «старший брат лис». Там были суси из скумбрии саба-суси, тяван-муси[184], блюда «храмовой кухни» сёдзин-рёри[185], в которой не использовались мясо и рыба, а также разнообразные варианты изысканной кухни старинной знати кайсэки-рёри[186]. Несмотря на то что депрессия Саюри продолжала усиливаться, она как будто находила краткое умиротворение в приготовлении пищи. Впервые в жизни приготовленные ею блюда обладали чудесным вкусом. Она приносила их домой с курсов и предлагала Норито попробовать, ожидая его одобрения.
Но, отправляя в рот маринованные овощи цукэмоно, суп мисо, жареную говядину или рыбу, нарезанные в качестве десерта сезонные фрукты, он почти не ощущал их вкуса. Ему хотелось сказать ей, что бэнто, которые она готовила ему в школу, нравились ему гораздо больше, но он сдерживался, а Саюри, терпеливо ожидавшая его мнения, видела, что он недоволен, и не могла понять, что же она делает неправильно. Все его похвалы звучали неестественно – она не могла этого не слышать, но ведь слова ее учителя и других участниц курсов были искренними, в отличие от вежливых похвал эстетике ее кулинарных произведений, которые она получала раньше.
Почему он появился именно тогда? Что ему было нужно от Саюри? Норито несколько раз пытался выследить их вместе, но ему лишь удавалось подсмотреть, как мама выходит с кулинарных курсов в компании других женщин. Успехи, которые она делала, очевидно, сблизили ее с некоторыми участницами, которым больше не приходилось лукавить и говорить ей то, чего они не думали на самом деле. Но молодого человека, который научил Саюри готовить и рассказывал занятные истории, Норито не видел ни разу. Может быть, он приходил в другие дни или уходил чуть позже, оставаясь помыть посуду и сделать уборку после занятий. Как бы то ни было, напряженная учеба в университете не позволяла Норито слишком часто пропускать лекции – к тому же он беспокоился, что Саюри может заметить его или что-то заподозрить, и это еще больше ее расстроит.