Что-то во взгляде Страйка заставило ее прикусить язык. Она отпила вина, обвела глазами немногочисленные занятые столики, убедилась, что никто не подслушивает, и спросила:
– Надеюсь, полиция держит тебя в курсе? Тебе известно, что Кинвара во всем призналась?
– Угу, – ответил Страйк, – мы слышали.
Иззи покачала головой; на глаза опять навернулись слезы.
– Вот ужас-то. Знакомые не понимают, как со мной держаться… До сих пор не могу поверить… Это уму непостижимо. Рафф… Знаешь, я хотела съездить к нему на свидание. Возникла какая-то внутренняя потребность… но он отказался. Никого не желает видеть.
Она сделала еще глоток вина.
– У него помутнение рассудка. Он болен. Как можно было на такое пойти? Это же не что иное, как психическое расстройство.
Робин вспомнила темную баржу, где Рафаэль благоговейно расписывал ту жизнь, какую искал для себя: вилла на Капри, холостяцкая берлога в Лондоне и новый автомобиль с водительскими правами – по истечении срока давности за аварию со смертельным исходом. Ей подумалось, что он самым тщательным образом спланировал отцовскую смерть, а допущенные промахи объяснялись только спешкой. Робин снова увидела лицо Рафаэля поверх наставленного на нее ствола и снова услышала вопрос: почему она решила, будто одна женщина отличается от другой – что его шлюха-мать, что соблазненная им мачеха, что Робин, которую он собирался застрелить, чтобы утянуть за собой в преисподнюю? Неужели такое состояние действительно могло считаться болезнью и требовало изоляции в психиатрической клинике, а не в тюремной камере, о которой страшно подумать? Или же его грезы об отцеубийстве созрели в темных болотах между болезнью и неистребимой злокозненностью?
– …у него было кошмарное детство, – говорила Иззи, а потом, не получив отклика ни от Страйка, ни от Робин, решила нажать: – В самом деле, поверьте, это так. Не хочу плохо говорить об отце, но Фредди был для него всем. Папа привечал и Раффа, и эту Орку… то есть Орнеллу, его мать… про которую Торкс всегда говорил: «Дорогая проститутка, не более того». Когда Рафф приезжал из школы-интерната на каникулы, мать вечно таскала его с собой в погоне за очередным мужчиной.
– Бывает детство и похуже, – вставил Страйк.
Основываясь на немногих известных ей фактах, Робин как раз подумала, что жизнь Рафаэля под крылом матери была в чем-то схожа с ранним этапом жизни Страйка; удивляла лишь резкость, с которой тот высказал свое мнение.
– На долю многих выпадает куда более злая судьба, чем быть сыном легкомысленной матери, – продолжал он. – Однако не все становятся убийцами. Взять хотя бы Билли Найта. Своей матери он, считай, не знал. Терпел издевательства и побои жестокого алкоголика-отца, получил серьезное психическое заболевание, но за всю жизнь мухи не обидел. И ко мне в агентство он явился в приступе психоза, но лишь затем, чтобы добиться справедливости для кого-то другого.
– Да-да, – торопливо подтвердила Иззи, – да, конечно, это правда.
Но Робин чувствовала, что даже сейчас Иззи неспособна соизмерить страдания Рафаэля и Билли. Первый, в противовес второму, всегда будет вызывать у нее жалость, ибо потомок рода Чизуэлл уже по праву своего появления на свет отличен от безродного мальчишки, чьи мучения были спрятаны в усадебном лесу, где по неписаным законам селился рабочий люд.
– Ну наконец-то, – сказал Страйк.
В ресторане появился Билли Найт; в его коротко стриженных волосах блестели дождевые капли. Он по-прежнему поражал своей худобой, но лицо округлилось, а одежда, как и он сам, стала чище. Его выписали из больницы всего неделю назад, и сейчас он жил в квартире Джимми на Шарлемонт-роуд.
– Здравствуйте, – обратился он к Страйку. – Извините за опоздание. На метро долго ехал, не рассчитал.
– Ничего страшного, – в один голос ответили женщины.
– Вы – Иззи, – сказал Билли, занимая место рядом с ней. – Давненько вас не видал.
– В самом деле, – с преувеличенной сердечностью ответила Иззи, – столько лет прошло, да?
Робин протянула руку через стол:
– Привет, Билли, я – Робин.
– Здравствуйте, – сказал он, как в первый раз, и пожал протянутую руку.
– Заказать тебе вина, Билли? – предложила ему Иззи. – Или лучше пива?
– Я сейчас на лекарствах сижу, мне пить нельзя, – сообщил он.
– Ах да, в самом деле, – засуетилась Иззи. – А… мм… тогда водички, меню вот посмотри… мы еще не заказывали.
Дождавшись, чтобы официантка приняла заказ и отошла, Страйк обратился к Билли.
– Когда ты лежал в больнице, я пришел тебя навестить и дал одно обещание, – напомнил Страйк, – Сказал, что выясню судьбу ребенка, которого душили у тебя на глазах.
– Ага, – настороженно подтвердил Билли. Он проделал неблизкий путь от Ист-Хэма до Челси, да еще под дождем, с единственной надеждой: узнать разгадку тайны двадцатилетней давности. – Вы по телефону сказали, что дознались.
– Так и есть, – сказал Страйк, – но я хочу, чтобы ты услышал правду не от меня, а от сведущего человека, который при этом присутствовал и может рассказать тебе всю историю целиком.
– От вас? – Билли повернулся к Иззи. – Вы там были? На лошади катались?
– Нет-нет, – поспешно открестилась Иззи. – Я уезжала на каникулы.
Для храбрости она сделала еще глоток вина, опустила стакан и с глубоким вздохом сказала:
– Мы с Физз обе гостили у школьных подружек. Я… я только потом услышала, что произошло… много позже… а произошло вот что. Во время студенческих каникул Фредди приехал из университета и привез с собой целую компанию молодых людей. Папа оставил их в доме, а сам поехал в Лондон – на какой-то ужин по случаю встречи однополчан. Фредди порой… если честно, от него можно было ожидать любой гадости. Он принес из подвала несколько бутылок дорогого вина, все напились, а потом одна из девушек сказала, что хочет проверить, насколько правдива та легенда – тебе она известна – про Белую лошадь… – Иззи повернулась к Билли, рожденному в Уффингтоне. – Если три раза покрутишься у нее в глазнице и загадаешь желание, то…
– Ага, – кивнул Билли, вытаращив огромные круглые глаза.
– Так вот, выехали они из дому в темноте, но Фредди был бы не Фредди… пакостник… если бы они не дали крюк через лес, чтобы оказаться у вас в хижине. А все потому, что Фредди надумал купить… э… конопли – я не ошибаюсь? – которую выращивал твой брат.
– Ага, – повторил Билли.
– Фредди хотел прямо там вместе с приятелями подкурить, пока девушки будут загадывать желания. Конечно, им не следовало садиться в машину. Все были сильно пьяны. В общем, когда они к вам нагрянули, твоего отца дома не оказалось…
– Он в сарае был, – вырвалось вдруг у Билли. – Доделывал… эти… ну, вы сами знаете.
Ее рассказ пробудил в нем воспоминания, которые сейчас всплыли на поверхность. Страйк заметил, что Билли левой рукой крепко стиснул правую, чтобы сдержать тик, который, видимо, имел для него особую важность: отгонял злые силы. В ресторанные окна по-прежнему барабанил дождь, а Серж Гензбур пел: «Oh, je voudrais tant que tu te souviennes»[63].
– Так вот, – продолжила Иззи, набрав побольше воздуха, – как я слышала от одной из девушек… не буду уточнять от которой, – добавила она с легким вызовом, глядя на Страйка и Робин, – это дело прошлое, и те события нанесли ей тяжелую душевную травму… короче говоря, Фредди с дружками ввалился в хижину и разбудил тебя, Билли. Их была целая толпа, и Джимми напоследок свернул для них косяк… В общем, – она проглотила застрявший в горле ком, – ты попросил кушать, и Джимми… а может… – она содрогнулась, – может, Фредди, точно не знаю – придумал такую забаву: взять щепоть травы, которую они курили, и подсыпать тебе в йогурт.
Робин живо представила себе компанию сокурсников Фредди: одни разгорячились от такого экзотического приключения – забрести в хижину какого-то батрака, потрепаться с местным парнем, который приторговывает травкой, а другие, вроде той девушки, что поведала Иззи эту историю, наоборот, пришли в смятение, но по молодости, боясь насмешек сверстников, заступаться за ребенка не стали. Пятилетнему Билли те чужаки мерещились совсем взрослыми, хотя на поверку всем им было от девятнадцати до двадцати одного.
– Ага, – тихо сказал Билли. – Так я и знал: что-то мне подмешали.
– Потом Джимми решил присоединиться к тем, кто собирался на холм Белой лошади. Я слышала, ему приглянулась одна из девушек, – чопорно сказала Иззи. – Но тебе после этого йогурта стало дурно. В таком состоянии тебя нельзя было оставлять без присмотра, и он потащил тебя с собой. Вы всей гурьбой втиснулись в два «лендровера» и поехали в сторону Драконьего холма.
– Нет… все не так, – запротестовал Билли. У него на лице появилось прежнее загнанное выражение. – Девочка-то маленькая куда пропала? Она ведь уже там была. С нами ехала. Помню, остановились мы у склона, и они ее из машины вынесли. А она все плакала, к маме просилась.
– Это… – Иззи запнулась. – Это была не девочка. Просто у Фредди… было своеобразное чувство юмора…
– Да нет же, девочка. Они ее девчачьим именем звали, – настаивал Билли. – Уж я-то помню.
– Правильно, – с горечью сказала Иззи. – Рафаэла.
– Во-во! – в полный голос воскликнул Билли. На них стали оборачиваться. – Во-во! – широко раскрыв глаза, повторил он шепотом. – Рафаэла – так ее и называли…
– Это была не девочка, Билли… это был мой… мой младший…
Иззи снова прижала к глазам салфетку.
– Простите… это был мой младший братишка, Рафаэль. Наш отец перед отъездом попросил Фредди и остальных приглядеть за ребенком. В детстве Рафф был очарователен как кукла. От шума пьяной компании он проснулся, и, насколько я знаю, девушки стали говорить, что оставлять его в пустом доме нельзя. Фредди уперся. Он считал, что с Раффом ничего не случится, если тот побудет один, но девушки предложили, что возьмут малыша на себя. Однако в хижине Фредди совсем развезло, да еще он накурился, а Рафф не умолкая плакал, и Фредди просто озверел. Сказал, что этот сопляк только ломает им кайф, и…