Помещение бара с дощатым полом Страйк мысленно отнес к категории «утилитарный люкс». Выцветшая от времени роспись на торцевой стене изображала сцену из жизни восемнадцатого века: беседу двух светских сплетников в париках, а в остальном здесь преобладали черно-белые офорты на фоне простого дерева. Страйк поглядел в окно, чтобы проверить, не идет ли Робин, отхлебнул пива и прочел в своем телефоне последние известия, все это время пытаясь не смотреть на лежавшее перед ним меню с соблазнительной картинкой рыбы в кляре.
Робин должна была прийти в шесть, но не появилась даже в половине седьмого. Более не в состоянии сопротивляться картинке, Страйк заказал себе треску с жареной картошкой, взял вторую пинту пива и прочел длинную статью в «Таймс» о предстоящей церемонии открытия Олимпийских игр, которая, как опасался журналист, грозила во многих отношениях унизить нацию и выставить ее в ложном свете.
К восемнадцати сорока пяти Страйк всерьез забеспокоился. Он уже решил позвонить Робин, но тут она, раскрасневшаяся, в ненужных, как понимал Страйк, очках, стремительно вошла в бар; ее буквально распирало от важных новостей.
– Карие глаза, – отметил он, когда она села напротив. – Неплохо. Меняет весь облик. Ну, выкладывай, что там у тебя накопилось.
– Откуда ты знаешь, что у меня?.. Ну, на самом деле полно всего, – признала она, решив, что играть с ним бесполезно. – Я даже хотела тебе позвонить, но у нас в офисе весь день был проходной двор, а утром я вообще оказалась на волоске, когда устанавливала жучок.
– Но установила? Вот молодчина!
– Спасибо. Мне необходимо чего-нибудь хлебнуть, погоди-ка.
Она вернулась с бокалом красного вина и тотчас начала отчитываться о сообщении, которое утром Рафаэль обнаружил на автоответчике.
– Мне не удалось заполучить номер звонившего, потому что после этого сообщения было еще четыре. Система телефонии там просто допотопная.
Нахмурившись, Страйк спросил:
– Не помнишь, как звонивший произнес фамилию Чизуэлла?
– Как принято среди своих. «Чизл».
– Не иначе как Джимми, – сказал Страйк. – И что было потом?
– Когда Иззи вернулась в офис, Рафф тут же ей рассказал. – В звучании этого имени Страйку почудилось некоторое смущение. – Сам он явно не понял, что к чему. Иззи тут же позвонила отцу, и тот впал в неистовство. Даже мы слышали, как он орет, хотя слов было не разобрать.
В задумчивости Страйк потер подбородок.
– Опиши-ка манеру речи этого анонима.
– Лондонский говор, – сказала Робин. – Манера речи – угрожающая.
– «Перед такой смертью из них льет моча», – процитировал Страйк почти вслух.
Робин хотела что-то сказать, но ее остановили собственные жестокие воспоминания.
– Задушенные жертвы…
– Да, – прервал ее Страйк. – Я знаю.
Они оба выпили.
– Так, допустим, что сообщение наговорил Джимми, – продолжила Робин. – Значит, сегодня он звонил на этот номер дважды.
Открыв сумочку, она продемонстрировала спрятанное в ней подслушивающее устройство.
– Ты его забрала? – оторопел Страйк.
– И заменила новым, – ответила Робин, не сдержав победной улыбки. – Потому и опоздала. Не могла упустить такой шанс. Аамир – он помощник Уинна – уже закончил работу, а сам Герайнт, когда я собиралась уходить, явился к нам в офис, чтобы меня прикадрить.
– Да что ты, неужели? – развеселился Страйк.
– Рада, что тебя это позабавило, – холодно сказала Робин. – Он неприятный тип.
– Извини, – сказал Страйк. – В каком смысле он неприятный тип?
– Уж поверь, – сказала Робин. – Я на таких насмотрелась по разным конторам. Это извращенец, причем с комплексами. Как-то он сказал, – щеки у нее вспыхнули негодованием, – что я похожа на его покойную дочь. А сегодня начал трогать мои волосы.
– Трогать волосы? – Страйк помрачнел.
– Да, поднял у меня с плеча прядь и пропустил через пальцы, – объяснила Робин. – Потом, вероятно, почувствовал мое отношение и попытался выдать этот жест за отеческий. В общем, я сказала, что мне надо в туалет, но попросила его задержаться, чтобы продолжить разговор о благотворительности. А сама рванула по коридору и поменяла жучок.
– Ты чертовски ловко это провернула, Робин.
– По пути сюда я прослушала все записи, – сказала Робин, передавая Страйку извлеченные из кармана наушники, – и отметила кое-что интересное.
Страйк послушно вставил наушники в уши, а Робин в сумочке включила воспроизведение.
«…в половине четвертого, Аамир».
Голос с валлийским выговором был прерван звонком мобильного телефона. Прошаркали шаги, звонок прекратился, и Герайнт сказал:
«А, привет, Джимми… секунду… Аамир, закрой дверь».
Опять шарканье, стук шагов.
«Да, Джимми?..»
После этого Герайнт, казалось, долго пытался вклиниться в нарастающую тираду.
«Что… да ладно, подо… Джимми, послу… Джимми, послушай – послушай! Ясно же, что ты проиграл, Джимми, я понимаю, как тебе обидно… Джимми, прошу тебя! Мы понимаем твои чувства… да, это несправедливо, Джимми, но ни я, ни Делия не родились богачами – мой отец был шахтером, Джимми! Так что выслушай, пожалуйста! Мы вот-вот получим фотографии!»
Затем он умолк, и до слуха Страйка доносились лишь подъемы и спады тона в скороговорке Джимми Найта.
«Я тебя услышал, – вставил наконец Герайнт, – но, умоляю, не совершай никаких поспешных действий, Джимми. Он не отдаст… Джимми, да послушай ты! Тебе не видать этих денег – он же ясно дал понять. Теперь еще газеты… так что… нужны доказательства, Джимми! Доказательства!»
Последовал еще один короткий отрезок невнятного бормотания.
«Я же тебе сказал, правда ведь? Да… нет, в МИДе… ну, вряд ли… нет, у Аамира есть контакт… да… да… хорошо… непременно, Джимми. Ладно… да, хорошо. Да. Ну давай».
Лязгнула брошенная на рычаг трубка; раздался голос Герайнта:
«Сучонок паршивый!»
Послышались еще шаги. Страйк взглянул на Робин, и та описала пальцем круг, предлагая послушать дальше. Секунд, вероятно, через тридцать заговорил Аамир – неуверенно и натянуто:
«Герайнт, Кристофер ничего не обещал по поводу фотографий».
Молчание, нарушаемое только потрескиванием крошечной кассеты и шорохом перекладываемых на столе Герайнта бумаг, словно звенело натянутой струной.
«Герайнт, вы меня слы…»
«Слышу! – рявкнул Уинн. – Боже правый, ты, лучший выпускник Лондонской школы экономики, не можешь придумать, как выманить фотографии у какого-то ублюдка? Я не прошу тебя выносить их из министерства, просто раздобудь копии. На это, надеюсь, у тебя ума хватит?»
«Мне лишние неприятности не нужны», – пробормотал Аамир.
«Знаешь, – сказал Герайнт, – думается мне, после всего, что мы для тебя сделали, особенно моя жена…»
«Я вам очень благодарен, – зачастил Аамир. – Ну… ладно… попробую».
В течение следующей минуты не было слышно ничего, кроме шарканья подошв и шороха бумаг, а потом раздался механический щелчок. После минутного отсутствия речи устройство автоматически выключилось, но вновь активировалось при звуках голоса. Вошедший – совсем другой человек – хотел выяснить, собирается ли сегодня Делия присутствовать «на подкомитете».
Страйк снял наушники.
– Ты все разобрал? – спросила Робин.
– Вроде да, – сказал Страйк.
Робин выжидательно откинулась на спинку стула.
– Министерство иностранных дел? – повторил Страйк себе под нос. – Черт его знает, что он такого наворотил, если фотографиями заинтересовался Форин-Офис?
– Разве нас касается, что он наворотил? – Робин вздернула брови.
– Я не отрицал, что это интересно. Я только говорил, что платят нам не за это.
Страйку принесли рыбу с картошкой. Поблагодарив барменшу, он щедро полил еду кетчупом.
– Иззи упоминала об этом как бы между прочим, – припоминая, сказала Робин. – Не могла же она так притворяться, если он… ну, ты понимаешь… своими руками лишил кого-то жизни.
Она сознательно избегала слова «задушил». Трех приступов паники за три дня было вполне достаточно.
– Сдается мне, – сказал Страйк, жуя картофель, – этот анонимный звонок подсказывает… если, конечно… – запнулся он от пришедшей ему в голову мысли, – если, конечно, Джимми не надумал приплести Чизуэлла, вдобавок ко всему прочему, еще и к рассказу Билли, – что для него главное – не доказать факт детоубийства, а просто дискредитировать министра, у которого и так на хвосте сидит пресса. Есть еще интернет, ты же понимаешь. Там куча народу заявляет, что членство в партии тори уже равноценно детоубийству. Возможно, Джимми таким образом надеется усилить свое давление.
Страйк задумчиво наколол на вилку несколько кусочков жареной картошки.
– Хотел бы я знать, где сейчас Билли, да только некому поручить розыск. Барклай не заметил никаких признаков его присутствия, и, по его словам, Джимми даже не упоминал, что у него есть брат.
– Билли сказал, что его держат взаперти, – осторожно напомнила Робин.
– На слова Билли, честно говоря, особенно полагаться не стоит. Я знал одного парня, «кочколаза», у которого на учениях начался психоз. Так вот: этот, к примеру, считал, что у него под кожей бегают тараканы.
– «Кочколаза»?
– Пехотинца. Фузилера. Картошку попробуешь?
– Нет, наверное, – вздохнула Робин, хоть и была голодна. Мэтью, которому она отправила SMS, ответил, что будет ждать ее к ужину. – Погоди, у меня еще не все.
– Сьюки Льюис? – с надеждой спросил Страйк.
– О ней разузнать пока не удалось. Нет, я о другом: жена Чизуэлла твердит, что какие-то чужаки топчут ее клумбы и шастают в конюшню.
– Чужаки? – переспросил Страйк. – Во множественном числе?
– Это со слов Иззи… но она считает, что Кинвара – эгоцентричная истеричка.
– Вырисовывается некая отдельная категория фигурантов, ты согласна? Полубезумцы, не способные верно истолковать увиденное.
– А как по-твоему, не мог ли туда сунуться, среди прочих, и Джимми? К ней в сад?
Пережевывая картофель, Страйк обдумал и эту возможность.